Впрочем, химик тут же отвлекся от этой мысли и, развернув свою красную бейсболку козырьком назад, стал лихорадочно соображать, как бы получше подшутить сегодня над Свином.

Борис Михайлович прибыл в стельку пьяный, и Лешич рискнул провести над ним один интересный эксперимент, который давно требовал практического подтверждения. Ему удалось сделать жидкий эквивалент «Шизы». Жидкость представляла собой спиртовой раствор коричневого цвета, была втрое дешевле той «Шизы», которую нужно было курить, и вставлять должна была сильнее. Вот насколько она сильнее вставляет, решил сегодня испытать безумный химик.

Свин принялся вещать что-то из своей боевой молодости в лихие девяностые, и подсунуть ему тумблер с вискарем и экспериментальной «Шизой» взболтанным, но не смешанным, было легче легкого. Лешич и для себя сделал смесь — правда, исходя из собственного веса, несколько меньшего объема, и с интересом начал вслушиваться в историю шефа, которая постепенно наполнялась трехмерными зрительными образами, обретала звук и даже начинала источать запах настоящего шашлыка…

Боря сидел под навесом маленькой кафешки и лениво жевал шашлык, совершенно не слушая того, о чем без умолку говорила Лика. Приехал этим июньским утром он сюда не за тем, чтобы перекусить — хотя кто же откажется от хорошо прожаренной корейки, предварительно вымоченной в маринаде, рецепт которого был крайне удачен?

Хаким давно должен был денег. И давно плакал, что денег у него нет — но даже с тройкой по математике в школьном аттестате Боря великолепно освоил арифметику. Ему не интересны были геометрические графики или непонятные производные. Зато он очень хорошо прибавлял и вычитал, умножал и делил. Причем из этих четырех действий он предпочитал те, которые уменьшали чистый навар его подопечных — а кафешка имела неосторожность расположиться на трассе Ростов-Москва именно на территории их бригады ударного рэкетирского труда.

Дела у кафе шли довольно-таки бойко, и даже по самым скромным подсчетам та дань, которую «крыша» обязала платить Хакима, была вполне реальной. Но шашлычник принялся играть в игры, изображая бедного трактирщика, еле сводящего концы с концами. То задерживал выплату, то хныкал, прося отсрочки и уменьшения размеров ежемесячной дани.

Хотя, может быть, это он Штепе лапшу на уши вешает? Или Штепа мне? С такими мыслями Боря сюда и поехал. Здесь его не знали, и он решил для начала присмотреться. Все равно нужно было мотнуться по делам в Шахты. В 6 утра он уже сидел за пропаленным окурками пластмассовым столиком, сероватым от въевшейся дорожной пыли.

Маленькие юркие глазки моментально выхватывали из невзрачной обстановки нужные детали. Гора дров у мангала была просто огромной. Промышленный холодильник нешуточных размеров с остатками древних немецких переводных картинок также внушал уважение. Боря поморщился, вспоминая слова Штепы: «Да откуда я знаю, сколько там дальнобойщиков кормится. Мне че, там перепись населения вести?» Вот тебе и перепись, придурок.

Если закупают такое количество мяса и дров — значит, оборот более чем хорош. Вот она — главная ошибочка. Попросили мало! Нужно было выставлять сумму, раз в пять или десять большую! А теперь Хаким решил, что его «крышуют» несерьезные люди, и забавляется вовсю. Или все-таки он Штепе приплачивает?

Подъехала разбитая копейка, весь багажник и пол салона были забиты свининой, выгружать которую водителю помогал охранник Хакима — малоразговорчивое гориллоподобное существо с погонялом Йетти. Могучая спина охранника на всходы была гораздо плодороднее головы Бори даже в ее буйные юношеские годы, когда он еще не начал лысеть. Боря с завистью посмотрел на это пиршество волосяного покрова и вернулся к своему шашлыку с устной арифметикой. «Точно, раз в десять меньше выставили».

В кафе было пусто — для ужина очень поздно, для завтрака рановато. Из десятка пустых лишь один кроме их столика был занят — двое молодых кавказцев тихо о чем-то беседовали.

Борю раздражало, когда говорят с набитым ртом, он недовольно покосился на Лику, которая не замолкала ни на секунду, при этом не переставая жевать. Она увязалась за ним еще со вчерашнего вечера в кабаке, и он, поначалу польщенный вниманием красивой высокой девушки, постепенно начал раскаиваться в своей благосклонности. Боря почти не пил, так как был за рулем, а Лика становилась все наглее и говорливее, несмотря на небольшое количество выпитого и поистине чудовищную массу сожранных ею деликатесов, за которые щедро расплачивался толстяк.

Вот и сейчас она никак не могла закончить бесконечную историю про какую-то свою троюродную подружку:

— Ну вот, а он, короче, ей говорит… Мля, че уставился? — последняя фраза уже относилась к кавказцу, который, широко улыбнувшись, развел руками, как бы извиняясь. И на всякий случай добавил:

— Прости, прости. Ми не хатэли…

Но это Лику не удовлетворило — ей было наплевать на то, что парень сидел к ней лицом и волей-неволей его взгляд останавливался на ее ладной фигурке и широком декольте, из которого рвались на волю спелые груди.

Она встала и зацокала по бетонному полу к переставшим жевать молодым людям.

— Че ты пакшами своими растопырился, гость из солнечного Чуркистана? Че, борзый, что ли? На своих баб будешь в своем ауле пялиться!

— Наши женщины так не ходят, — он покачал головой, не глядя на нее, и крикнул Боре: — Э, слышь, утихомирь свою женщину!

Но было уже поздно. Лика, войдя в роль героини какого-то наивного боевика, схватила со стола кружку с пивом и плеснула в лицо говорившему.

— Э, слышь, пайдем вийдем, убери эту свою бешеную, — запылав лицом, вскочил с места облитый. После этих слов в Лику вселился зверь, и она вцепилась ему в лицо, ломая ногти.

Мужчина оттолкнул ее, и Лика звонко шлепнулась на пол. Ее мини-юбка треснула, обнажив молочную правую ногу и белые трусики. Лицо девицы исказилось, обрушивая неумелый макияж, и некрасиво искривленным ртом прошипело:

— Ну, сука, ты сейчас получишь бешеную, — она обернулась к Боре, который уже подходил к ней, и начала подниматься, многозначительно улыбаясь.

— Что он тебе сделал? — с интересом произнес Боря, пытаясь языком поддеть застрявшее в зубах мясо.

— Да он, сука, руки распускает… — звонкая пощечина с правой Бориной руки охладила Лику эффективнее всякого нашатыря и опять уронила на пол.

— Я спрашиваю, что он тебе сделал? — каким-то невыразительным тихим голосом проговорил ее спутник.

— Да он… мля… — пощечина с левой руки внесла некоторую симметрию в односторонне пылавшую физиономию Лики.

— Он посмотрел на тебя не так? Он извинился. Он тебя пивом не поливал и на родину в Усрачинск не отправлял. Крутизна поперла? Или привыкла, что за твой язык мужики вписываются? Хавальники друг другу бьют, ножами машут, в тюрьму садятся?

Лика даже всхлипывать перестала, непонимающе уставившись на Борю.

— Она ваша, — он взглянул на часы. — Пятнадцать минут.

Облитый без лишних слов схватил взвизгнувшую Лику за волосы и потащил за мангал — чтобы не было видно со стороны дороги. Второй засеменил следом, на ходу расстегивая ширинку…

К этому моменту и Свина, и Лешича «Шиза» засосала уже по уши, и рассказ почти забытой истории из прошлого стал самой этой историей, где каждый выбрал себе подходящую роль. Тем не менее единственным распорядителем сюжета оставался Борис Михайлович, и он продолжал, время от времени прикладываясь к тамблеру с виски.

…Там ее бить не стали, облитый пивом лишь что-то коротко сказал, и Лика трясущимися руками стала стягивать одежду. Но стриптиз тут же прекратили, удовольствовавшись выпавшими грудями и закинув на спину юбку. Видимо, желая уложиться в отведенные пятнадцать минут, пользовались Ликой одновременно. Причем тот, который пристроился сзади, попал не туда, куда Лике было привычнее. Об этом Боря догадался по взвизгам, впрочем, быстро и умело заглушенным. Свин даже почувствовал себя крутым крестным отцом из фильмов про мафию, но ненадолго.