Собравшись уходить, дядя Вова поинтересовался, как скоро я разрулю проблемы со Свином. Я ляпнул, что в течение недели — и угадал насчет реальности срока, потому что киллер, видимо, оценив по памяти охрану Свина, задумчиво кивнул. В участии, которое дядя Вова проявлял ко мне, больше всего было заметно мерцание трехгранного вопроса про бабло — сто́ит ли отдавать задаток, или запросить существенной добавки, или пока лучше подождать?

— Я те, по х-ходу, антик[16] п-покоцал[17] децала[18]. Ну, хоть не набурагозил[19] по п-полной! — он хохотнул, показав испорченные чифирем зубы. Коротко потер указательные пальцы друг о друга, сжав остальные в кулак. Я знал, что это — жест одобрения. Похоже, Свина не очень-то любили…

Киллер перешагнул порог, забрав с собой все мое напряжение…

Хотя нет — психологическое напряжение спало, а вот чифирь давал о себе знать настойчиво, будто неуемный кредитор.

Я прошелся взад-вперед, пытаясь вспомнить, чего же не хватает в квартире. Не хватало Джина — это стало ясно при взгляде на нетронутую миску с творогом, который уже заветрился.

Такого с пушистым пронырой не случалось. Не то чтобы он был ярко выраженным рабом желудка, растущий организм требовал свое, и мыть за котом миски приходилось очень редко — конечно, отчасти из-за лени, отчасти из-за того, что все вылизывалось до зеркального блеска. Чего нельзя было сказать о его личном туалете — ну, тут тоже на кота роптать было нельзя, ведь он нигде, кроме отведенного для этого места, сюрпризов не оставлял. Не соврала та женщина, котенок к лотку был приучен.

Поиск в комнатах результатов не принес, но немного помог утихомирить сердце — а может, просто выдыхался чифирь. Проверив все знакомые мне нычки и не найдя там никого, похожего на полосатого исследователя, я озадачился.

Оставался последний козырь — я бы даже сказал, джокер. Вынув из морозилки пайку мелкой рыбешки, которую продавали на рынке живьем за сущие копейки, я поместил ее размораживаться в микроволновку, а сам крикнул с кухни:

— Джин, рыбки хочешь?

Тут же где-то послышался приглушенный мяв, который, подобно поисковому биперу, больше не замолкал ни на секунду — до того самого момента, когда я извлек бедного Джина из санузла. Там он оказался еще утром, пока я брился, и был случайно захлопнут в кафельном плену. Амнистированный котенок был приговорен к двойной порции рыбешки, с чем он, хрустя и урча, справился за пару минут. А потом, умывшись и хорошенько подумав, доел и творог…

А что? Голод не тетка. И даже не дядька. Как сказал великий Шиллер, «Любовь и голод правят миром»…

На душе было скверно. Как-то совсем уж. Наступающий на меня кошмар никак не мог быть исправлен известными и привычными мне способами. А пока я мешкал и выжидал, он с каждым днем усугублялся и являл новые неприятные сюрпризы.

Мною проживался короткий временной отрезок, после которого бездействие будет самоубийством. Чтобы немного собраться с мыслями, я вышел прогуляться, с удивлением наблюдая погодные изменения, на которые не обратил внимания в первой половине дня. Исключительно по причине молниеносных перемещений между домами и маршрутками.

На улице недобросовестная осень спешно готовилась к зиме. Некоторые листья, как предвещал ветер, не успели пожелтеть и не стали, вальсируя в прощальном танце, опускаться на землю. Они так и примерзли к ветвям зелеными. Унылая пора стремительно ушла в декретный отпуск, обещая вернуться через девять месяцев снова. А то, что не доделала она, приходилось быстренько отрабатывать зиме. Та действовала, как могла — сердце за промахи в чужой работе у нее не болело.

Застывший холодец из разноцветных листьев и льда выглядел красиво, но непривычно. Ветви деревьев не выдерживали веса обледеневших листьев и их страстного желания коснуться земли и ломались. В замерзших лужах мутно отражались провисшие электрические провода и озябшее небо, с которого наконец-то перестало капать.

Я ходил по аллеям парка Фрунзе, наматывая круги большого радиуса около Вечного огня. Мне всегда лучше думалось, когда я ходил. Неизменный плеер плакал Стингом, и такой саундтрек неплохо подходил к моему состоянию.

Почему-то не работало мое пари про некурение. Такого раньше не бывало. Я всегда был готов к разным неприятностям, которые возникали сразу же после отказа от привычки целоваться взатяг с сигаретой. Говорят, что на человека после исповеди практически сразу обрушивается какое-нибудь испытание. Для проверки твердости. Или искренности исповеди. Не знаю точно, никогда не исповедовался. С отказом от сигареты всегда было что-то похожее, выбивающее тебя за поля обыденной жизни.

Как ни странно, Свин, невзирая на всю серьезность его темных замыслов, в рейтинге Гадостей занимал не первое место. Самым больным и неприятным было расставание с Ирой. А форма этого расставания была вовсе чудовищной.

Потом следовали штучки-дрючки с синестезией. Причинно-следственное резюме моего текущего положения выглядело неутешительно: я бросил курить, и вследствие этого полностью прекратились мои любовные отношения и сексуальная жизнь, и, вдобавок, поехала крыша.

И еще, сразу же после письменного заключения пари на категорический отказ от сигарет в мою жизнь врезался Свин. Ничего себе, сходил за хлебушком…

Из изначально хороших событий можно назвать приобретение «Густава Беккера». Для моего мозга, сердца и души такой размен не выглядел равноценным.

Я брел по аллеям парка и думал: а может быть, все не так плохо, и я просто не пользуюсь теми благами, которые мне добросовестно подкидывают Высшие Силы — участники пари? Быть может, не стоило отдавать деньги, потерянные пацаном у рынка домашних животных? Да нет, чепуха, ну стал бы я немного богаче, а ребенку влетело бы от родителей, еще не известно, сколько они зарабатывают. Хотя, конечно, и отправлять одного ребенка с такой суммой было откровенным безрассудством с их стороны…

Меня терзало непонимание вопроса: я же просил оставить и упрочить мои отношения с любимой женщиной. А они рухнули. Они вообще оказались не такими взаимными, как я полагал. А может быть, это как раз и есть хорошее событие? Мысль была явно притянута за поросшие редким пушком звуковые уловители и звучала слишком глупо.

Я понял, что сам себя пытаюсь обмануть — ведь если нарушен основной пункт пари, само пари не выполнено. И никогда не будет выполнено противной стороной. И тогда я могу не выполнять свою часть обязательств.

То есть можно смело купить в уставленном табачными изделиями киоске, мимо которого я как раз проходил, обойму в двадцать зарядов и с наслаждением расстрелять собственные легкие и остальные внутренние органы.

Даже слюнки потекли. Как я сейчас понимал Еву, надкусившую яблоко… Силы воли хватило лишь на то, чтобы отвести свое тело от соблазна подальше, пообещав ухмыляющемуся и потирающему руки демону, что сигареты я куплю на следующем кругу…

Стинг закончился, в наушниках зазвучало «Утро» Грига. Мои знакомые приходили в ужас от количества и разнообразия моих музыкальных привязанностей. В этом плане я был практически всеяден. Главное, чтобы настроению соответствовало.

Через пять минут, оказавшись в глубине парка, я окончательно понял, что голос внутреннего соблазнителя-закурителя, вещавший о неисполнении условий пари моими оппонентами, принадлежал не рассудочному реализму, а коварной привычке. К этому времени я уже должен был выкурить сигарету и щелчком отбросить окурок, и пари было бы мною проиграно абсолютно и бесповоротно.