«Так как этот «глаз» стоит вне действия пространства и времени, сфера его действия также лежит вне трех измерений пространства, т. е. по крайней мере в четвертом измерении. Поэтому он должен быть неограничен временем или, по выражению древних йогинов, «Трикаладжна», что значит «знающий три времени» — прошлое, настоящее и будущее, или всеведущий…»

А особенно внимание привлекли следующие моменты: «Естественно, возникает предположение, что эти видения являются галлюцинацией. Но разве действительность — грубая материальность, разве действительность — только то, что воспринимается ограниченными пятью чувствами? Если… рамки восприятия наших чувств могут расшириться до неопределенной степени, где тогда граница и критерий «истинно воспринимаемого»? Наша западная психология чувствует себя растерянной перед этими «нереальными», и все же воспринимаемыми вещами, а наша школярская, едва вышедшая из пеленок наука более чем склонна отнести такие причудливые явления в ничего не говорящую и противоречивую рубрику «галлюцинации».

Кроме того, я немного подправил эрудированность, узнав, что такое «поза майтрейи» — это сидение на стуле! Мы еще порыскали по Интернету, почитали про синестезию, про «Шизу». К этому времени на улице уже стемнело, выполз откуда-то Джеральдино, принялся обхаживать меня в буквальном смысле — он терся о мои ноги, описывая между ними восьмерку, и при этом довольно громко мурлыкал. За все время Гуру не высказал ни одного замечания, он, как губка, впитывал всю информацию, лишь изредка начиная неожиданно «да-да-дакать», удовлетворенно потирая руки — делал он это в самых неожиданных и неоднозначных местах.

Я был заинтригован, но все же старался сдерживать любопытство, пытаясь выглядеть хладнокровно. Не уверен, что у меня это получалось. Несмотря на общий благоприятный прогноз, мне хотелось бы конкретики, не простого осознания того, что пора пойти и порадовать своего окулиста, небрежно заявив ему, что у меня открылся третий глаз…

Свин обитал в трехэтажном доме желтого кирпича с готическими башенками по углам. В двух башенках находились лестницы, две другие использовались как огромные кладовые. Зимой и в тех, и в других было холодно, потому что стены башенок толщиной в полкирпича тепло не держали. Когда выявился этот изъян нового дома, прораба утопили в пруду неподалеку, даже не став выслушивать его оправдания, что это сам Свин приказал делать такую кладку, мол, «нечего меня разводить на удорожание проекта».

Постоянно живущей в доме прислуги не было. Дом убирали пару раз в неделю и готовили еду две великовозрастные девицы-сестрицы, живущие по соседству. Страшные, как голод, но заботливые, как мама, тетки вполне устраивали Свина. Им, единственным из обслуги, бывало, перепадали подарки к Новому году и на 8 Марта.

Еще было несколько узких специалистов из приходящих не так часто — садовник, чистильщик бассейна и кинолог. Дело в том, что огромная московская сторожевая, жившая во дворе, буквально через пару-тройку месяцев выходила из строя — забивалась в будку и сутками не ела. Причина такого поведения пса была непонятна, одни говорили, что это — собачья депрессия из-за недостатка общения. Другие считали, будто дом стоит в плохом месте, и собака от этого болеет. Хотя, скорее всего, правы были первые — сам Свин постоянно путал и перевирал имя собственной собаки, да и регулярно меняющаяся охрана не успевала подружиться с косматым чудовищем — его просто выпускали на ночь, а утром загоняли обратно с помощью еды.

Свину жалко было пускать в расход породистого, но явно психически нездорового пса, вес которого достигал центнера, и хозяин безропотно оплачивал специалиста, который приводил собаку за пару дней в нормальное состояние — до следующего витка депрессии.

В небольшой сторожке у ворот постоянно находилась пара братков, там же стояли мониторы, на которых выводилась информация с камер наблюдения. Камеры были натыканы только по периметру земельного участка, и еще две у входов в дом, внутри здания наблюдение не велось.

Отсутствие любовниц или простых проституток подручные Свина списывали на обычную импотенцию, хотя бытовала и версия, что Свин в свое время перенес сложную травму, которая и повредила его основание. В пользу этого говорило то, что Свин всегда огрызался на подобные вопросы о даме сердца, почему-то отвечая: «А ты что, уролог?»

Хотя, с другой стороны, Свин иногда уезжал без сопровождения и охраны, и где он куролесил в это время, одному… чуть не сказал, богу — прости, Господи… одному черту было известно. Так что слухи о его мужской смерти могли оказаться несколько преждевременными.

Этим днем Свин сидел на втором этаже у зажженного камина и смотрел мультики «Том и Джерри» Он смеялся над проделками ушлого мыша и потягивал газированный виски со льдом. Не виски с содовой — а именно газированный в сифоне виски. Физическое напряжение двух последних дней сильно утомило его, с детства не любил мускульных усилий — именно из-за этого и полнел. Ел он часто и вкусно, но немного. Вот только образ жизни, который вел, не давал возможности справиться даже с этим количеством калорий.

Полгода назад, когда он занял место Зулы, пропала необходимость нервничать и суетиться, теперь он был боссом, а босс должен быть спокоен. Таким он и был — вплоть до недавнего времени. До пятницы тринадцатого.

Сейчас он вспоминал тот день. Свин не был суеверным, и число 13 его никогда не пугало. И номер его машины — «666» — совершенно не был связан ни с чертом, ни с библейским антихристом. Это была дата его рождения. Шестьдесят шестое июня. Шучу, шестое июня шестьдесят шестого года. То есть, в идеале, ему нужны были не 3, а 4 шестерки на номере, так как июнь — шестой месяц года.

Днем в пятницу Борис Михайлович, неторопливо смакуя и абсолютно ни о чем не думая, пережевывал тигровые креветки. И с удивлением заметил, что тихая классическая музыка, фоном звучащая в «Кармине», его совершенно не раздражает. Странно — ему никогда не нравилась классика, а эта мелодия — ничего так. Пойдет. Надо будет узнать, какой Шекспир ее написал.

Вибрирование «Vertu» на кипельно белой скатерти, а затем и «кря-кря», обозначающее, что звонит кто-то из малозначимых для него людей, разрушило идиллию первым же кряком, и настроение сразу испортилось.

Все, кто звонил по этому номеру, знали, что в обеденное время Бориса Михайловича лучше не беспокоить. Он мог бы не отвечать на звонок. Мог бы, откинув крышку пальцами, испачканными жирными морепродуктами, даже не интересуясь, кто звонит, послать несостоявшегося собеседника так замысловато, что тот растерянно пробормотал бы «Спасибо» и униженно отключился.

Но сейчас какое-то смутное беспокойство и предчувствие нешуточных неприятностей заставило его, наскоро обтерев пальцы салфеткой, поднести телефон к правому уху, почему-то более лопоухому, чем левое.

— Борис Михайлович… Извините за беспокойство… Это дядя Алексея… Лешича… Еще раз извините — я тут кое-что в его вещах обнаружил… после похорон не прикасался, а тут вот… нашел. Думаю, вас это заинтересует…

— Что? — горячий пот Бориса Михайловича после виски и содержательного ужина начал активно разбавляться ледяным потом сиюсекундного происхождения.

— Это не телефонный разговор… — голос на том конце продиктовал адрес. Борис Михайлович отключился и с размаху вонзил вилку в оставшуюся на тарелке одинокую креветку, спрятавшуюся в листе изумрудного салата. Тарелка раскололась, и нежный соус карри с орешками кешью замарал безупречную поверхность стола, быстро впитываясь в скатерть…

После этого он отпустил охрану и поехал по указанному адресу. Борис Михайлович подъехал к перекрестку поздновато, чтобы проскочить на желтый, и пришлось немного отъехать назад, чтобы не мешать перпендикулярному движению. Забыв, что включена задняя передача, и вместо того, чтобы рвануть на перекресток за секунду до того, как загорится зеленый, он поехал назад.