— Должен сообщить, что для этого тебе точно не хватает кое-какого специального оборудования, малышка, — хихикнул он, толкаясь к ней уже настоящей, полной эрекцией.
— А я должна сообщить, что всегда могу докупить недостающее… хм, оборудование, — усмехнулась Гермиона, используя бедра, чтобы скользнуть по нему всем телом.
— Спасибо, не стоит, — отказался Малфой, подталкивая ее к стене душевой кабины. Ударившись о холодную плитку спиной, Гермиона взвизгнула. — Я вообще начинаю думать, что единственный здесь, кто боится, это ты. Так и собираешься забалтывать меня?
— Я не боюсь тебя, Люциус, ты никогда не сделаешь мне больно, даже за миллион лет, — когда Гермиона посмотрела ему в глаза, то вдруг почувствовала в груди какое-то стеснение, а в животе тошноту.
— Это точно. Никогда, — он наклонился к ее губам, отчасти из желания их сладкого вкуса, а отчасти потому, что ему нужно было разорвать зрительный контакт с Гермионой. Эмоции, нахлынувшие на него, оказались сильнее, чем он ожидал. Эта женщина была настолько важна для него, слишком важна, что это даже пугало. Забота о ней делала его уязвимым, а это означало, что она могла причинить ему боль. И это было для Малфоя совершенно незнакомой территорией, где его заботили чувства и эмоции женщины, находящейся рядом. Как правило, он предпочитал, чтобы отношения с женщинами оставались не сильно близкими эмоционально, стараясь не задерживаться долго ни с одной из них и никогда не вкладывая в связь чего-то больше, чем требовало его тело. Но с Гермионой изначально все было не так. С первых же дней он безжалостно преследовал ее до тех пор, пока не получил. И даже после этого продолжал завоевывать Гермиону снова и снова, уже не просто вожделея ее, а нуждаясь в ней так, что и сам не мог понять, как же он смог до такого докатиться.
Он целовал ее еще долго, омывая каждый дюйм ее тела и не отрывая губ от кожи. Потом наконец выключил душ и взял с вешалки полотенце. С нежностью, которая никогда не переставала удивлять Гермиону, Люциус вытер ей кожу и проделал то же самое с ее волосами, пробормотав при этом заклинание, чтобы привести в порядок кудрявую копну.
— Иди, подожди меня в спальне. Мне нужно собрать кое-что, а потом приду, — он поцеловал припухшие от страстных поцелуев губы и провел рукой по влажным кудрям. Потом мягким толчком подтолкнул к спальне. Внешне Люциус казался очень спокойным и собранным, хотя внутренне и дрожал от волнения. На самом деле Гермиона собиралась позволить ему взять ее анально, о чем он давно мечтал, но никогда не делал этого раньше. Он никогда не думал, что в его жизни появится женщина, которая хотела бы попробовать любовь так, как решилась Гермиона. Ее авантюрный дух оказался просто непримиримым, это он понял еще зимой, в Швейцарии. Малфой помнил, как он встал и приготовился скатиться со склона на лыжах, сообщая ей, что ему не понадобится для этого женская компания. Но Гермиона настояла на том, чтобы присоединиться к нему.
Она спустилась с ним вниз по крутому склону и, к удивлению, даже победила его. А когда он с удивлением уставился на нее, то бросила ему в лицо снежок и заливисто рассмеялась. Когда Люциус оправился от шока, он бросился догонять ее, а потом он с силой прижал к дереву так, что кора даже разорвала на ней пуховик. Что поделать… перья потом преследовали их всю дорогу до шале. С тех пор Гермиона сопровождала его во всем: в походах, катание на лодках и даже пыталась стрелять из лука, хотя у нее все еще были проблемы с этим. Еще она была замечательным фехтовальщиком и владела некоторыми боевыми искусствами. В общем, эта женщина, без сомнения, подходила ему по всем параметрам.
Обернув полотенце вокруг бедер, Люциус подошел к раковине и открыл ящичек, находящийся под ней. Там он нашел то, что искал: бутылочку с маслом и тюбик крема. Потребовалось время, чтобы почистить зубы и расчесаться, а затем он последовал за ней в спальню. С обмотанным полотенцем туловищем Гермиона стояла посреди комнаты, выглядев немного растерянной, словно не знала, что делать. И эта трогательная уязвимость и его заставила улыбнуться. Люциус медленно приблизился к ней и увидел, как глаза ее мечутся туда-сюда, без сомнения, она задавалась вопросом, собирается ли он просто подойти, наклонить ее и сразу же взять.
Он бросил принесенные предметы на длинную кушетку, стоящую у подножия кровати и потянулся к Гермионе, потянув ее в объятия и прижавшись к ее плечу губами.
— Расслабься, милая, я не сделаю тебе больно, — прошептал он, тихонько целуя ее ключицы и шею.
Гермиона тихо застонала, откидывая голову назад и обнимая его в ответ, когда Люциус уже гладил ее по плечам. Потом потянул за угол, где полотенце из египетского хлопка было заправлено в ложбинку груди, и позволил тому упасть на пол к ее ногам. Губы Малфоя потянулись ниже, к полушариям и между ними, а язык уже прокладывал обжигающую дорожку к соскам. Люциус обвел небольшую ареолу кончиком языка, прежде чем обхватить сосок губами и вобрать в рот. С каждым движением его губ Гермиона чувствовала, как между ног что-то пульсирует от боли, она понимала, что промокает и опухает от возбуждения.
Малфой опустился перед ней на колени и прильнул к гладкой белой коже, потом медленно опустился по животу, подталкивая ее на кушетку. Он положил ее на самый край, заставляя откинуться на приподнятом конце той. Приподнял одну ногу, положил ее на кушетку и отвел в сторону вторую, так что Гермиона оказалась широко раскрыта для него, каждый дюйм ее сокровенной женской плоти, включая розовую сморщенную розетку ануса, находился теперь перед его глазами. Люциус начал мягко подразнивать нижнюю часть живота губами, обходя лишь крошечный кусочек любви на ее пухлом, выбритом лобке, а затем провел языком вдоль складки, соединяющей бедро и таз. Потом поцеловал гладкие, пухлые лепестки промежности, будто целовал ее губы, наслаждаясь нетерпеливой реакцией несдерживающейся Гермионы, которая невольно ерзала по кушетке, двигаясь навстречу его рту.
— Держи ноги раздвинутыми, — его низкий хриплый голос породил легкую вибрацию, когда он начал говорить, почти уткнувшись в клитор.
Люциус любил ласкать ее вот так: любил упиваться вкусом и ароматом этой плоти, казавшейся ему волшебно ароматной. Это было самое настоящее блаженство — вкушать ее чудесную плоть, пока Гермиона корчилась и едва не плакала, прижимаясь к нему сильнее и сильнее, умоляя о большем. Кончиком языка Люциус коснулся клитора, чуть поиграл с ним, быстро лаская его вверх и вниз, прежде чем нежно вобрать в рот. С губ Гермионы сорвался приглушенный стон, и она толкнулась бедрами вперед, поняв, что растворяется в этих необыкновенных ласках, а тело словно заплакало, истекая медом прямо ему на язык.
— О… боже, как же хорошо… — застонала она, прижавшись ко рту Малфоя, пока он продолжал и продолжал мучить ее языком. Потом отодвинулся и проник двумя пальцами, вставляя их во влагалище и принимаясь двигать ими, подушечкой большого продолжая тревожить клитор. И терпеливо ждать ее разрядки.
Гермионе казалось, что она попала на небеса. Ей всегда нравилось, когда Люциус утыкался головой между ее бедер, он был действительно великолепен в оральных ласках, и спорить с этим было нельзя. Закрыв глаза, она откинула голову назад, наслаждаясь ощущением, пока пальцы всё продолжали и продолжали подводить ее блаженству. Его свободная рука прижималась к бедру, Гермионы, еще больше подталкивая поднятую ногу к груди и сильнее открывая клитор. Она была слишком далеко, чтобы протестовать против этого непривычного положения, и слишком погружена в собственные ощущения, понимая, что он упорно подводит ее к оргазму.
Но глаза Гермионы широко распахнулись, когда она вдруг почувствовала, как теплый и влажный язык Малфоя вдруг легко скользнул между ее ягодицами. Издав смущенный звук, Гермиона протянула руку назад и сжала ею длинные белые локоны, касающиеся бедер.
— Боже, что ты сделал? — вздрогнула она, и щеки тут же вспыхнули ярко-красным, когда она уставилась на Люциуса. Тот хитро подмигнул ей и снова склонился вниз.
