«Вот только… что это за страсти? Вожделение или просто злость?»
— Только потому, что ты сбежала, как испуганный маленький кролик, прежде чем у меня появилась возможность обсудить все возможности наших дальнейших отношений, — глухо и низко парировал он.
— Возможности наших дальнейших отношений? — ее брови изогнулись, и Гермиона слегка усмехнулась. — О, я тебя умоляю… Люциус, ну какие отношения могут быть у нас за пределами спальни? Я — некрасивая, упрямая, властная, грязнокровная всезнайка. А ты — богатый, аристократичный, высокомерный и упрямый чистокровный волшебник. Мы с тобой вообще полярные противоположности. И между нами не может быть ничего серьезного…
— Не считаю тебя некрасивой, особенно после того вечера на торжестве. И скажи на милость, почему это между нами ничего не может быть? Ты яркая ведьма, красивая, особенно, когда приложишь хоть чуточку усилий, я довольно умен, и ты не можешь отрицать, что произошедшее между нами в этой постели, не было чем-то… чертовски восхитительным, — уверенно возразил он.
— Да не собиралась я отрицать это. Рискуя погладить твое несгибаемое эго, я бы даже сказала, что ты лучший партнер из всех, кто у меня когда-либо был, — Гермиона тепло улыбнулась, и на сердце у Малфоя полегчало.
«Но что именно он имел в виду? Неужели он заинтересован во мне больше, чем просто в теле, согревающим его постель, и намекает на то, что между нами и впрямь могут быть какие-то… нормальные отношения?»
— Могу сказать тебе то же самое… — он довольно ухмыльнулся, и изгиб тонких губ напомнил Гермионе, как улыбается ребенок, собирающийся делать что-то запрещенное. — Послушай, я прошу только об одном: дай мне шанс. Пожалуйста…
— Какой? Шанс разбить мое сердце? Или шанс сделать меня своей игрушкой? Возможность сломать меня? Унизить? — ей страстно хотелось услышать опровержение своих слов.
— Нет! Возможность узнать тебя по-настоящему, — просто ответил Люциус. — Никаких признаний в грандиозной страсти или бессмертной любви, просто дай нам шанс узнать друг друга лучше, такими, какие мы есть, — это были самые невероятные слова, которые она когда-либо слышала, и звучали они на ее взгляд идеально. — Сними маску, Гермиона, дай мне увидеть тебя.
Она поджала губы и потянулась к маске, отбрасывая ее через кровать на пол.
— Ну как, лучше? — уточнила она, поднимая на него глаза.
— Намного.
— Значит, ты собрался узнавать меня, да? — она мягко улыбнулась, и Малфою ужасно захотелось впиться поцелуем в ее рот.
— Хочу… Позволишь мне? — слегка охрипшим голосом спросил он.
— И предлагаешь начать это прямо сейчас? — улыбка превратилась из мягкой в страстную почти в одно мгновение. — Уж коли мы честны друг с другом, должна сказать, что ты — единственный мой любовник, который не оставил меня в покое.
— И много их было? — в его голосе явно слышалась самая настоящая ревность.
— Нет, не заморачивайся. Я устала тратить свое время на мужчин, которые не стоили этого. Не буду скрывать: мне было хорошо с тобой, и сейчас я остро нуждаюсь в большем, — Гермиона облизнула губы, оттолкнулась от его груди и уселась на Малфое верхом. Густая копна волос упала ей на грудь, а соски задорно выглядывали на него из-за кудрей.
— Думаю, если ты пообещаешь, что опять не сбежишь от меня утром, то мы могли бы отложить наше обсуждение до завтрака, — тут она откинула волосы назад и полностью обнажила грудь. — Ну… или даже до обеда.
— Мне нравится твое предложение, Люциус, — промурлыкала Гермиона, скользя по его животу еще немного вперед. — И теперь я не могу не рассказать тебе, как оказалась шокирована тем, что знаменитый Люциус Малфой с удовольствием смотрит магловский телевизор, поедая печенье прямо в постели и запивая его молоком.
— Ну вот, ты уже начала разгадывать мои грязные маленькие секреты, — он добродушно ухмыльнулся. — Видишь ли, я и впрямь люблю телевидение. И люблю сладости. А уж все вместе они кажутся мне просто нирваной.
— Неужели? А если я скажу тебе, что есть такие маленькие устройства, скажем, камкордеры, которые мы могли бы установить в углу и записать, как занимаемся сексом, чтобы потом посмотреть это по телевизору, что бы ты сказал на это? — хитро спросила она.
— Уже слишком поздно, чтобы тащиться за ним в магазин, тебе не кажется? — Гермиона улыбнулась, и Малфой почувствовал, как теряется в этой улыбке. Он почему-то твердо знал, что ухаживать за ней будет нелегко. Черт, прежде чем она выскочила из темного уголка его спальни, он даже не осознавал, что хочет ухаживать за ней. Он просто знал, что хочет снова видеть ее, но в тот момент, когда она появилась, он без сомнения понял, что узнать ее лучше было как раз тем, что он должен сделать во что бы то ни стало.
— Тебе это понравится, — тихо сказала она и опустила голову к его лицу, так, что губы почти касались его рта. — Привет, незнакомец, хочешь поцеловаться?
— Ты собираешься развязать меня? — поинтересовался Малфой, поднимая голову и дотрагиваясь кончиком носа до ее.
— Не сейчас, мне нравится, когда ты в моей власти… — она провела языком по его губам, и этот жест напомнил ему о прошлых встречах, когда она прощалась с ним, только теперь у него появилась надежда, что она не отстраниться и не сбежит снова. Особенно с учетом ее теперешней наготы. Надежда стала еще сильней, когда язык Гермионы скользнул между его губ, а он с радостью ответил на этот призыв. И их неторопливое скольжение губ по губам, эти мягкие и дразнящие провалы изо рта в рот, их неспешно танцующие языки — всё это заставляло головы обоих кружиться. Одна только мысль, что придется остановиться и оторваться друг от друга, обоим казалась просто ненавистной.
Вообще говоря, Люциус никогда не был мужчиной, обожающим и приветствующим предварительные ласки, даже с женой предпочитая держаться на определенном расстоянии. Ему всегда нужно было осознавать себя, ситуацию, всё, что он делал и как он это делал, он никогда не мог отпустить себя на свободу полностью. Но не с ней! Не с Гермионой… Теперь все было иначе. Он любил целовать эту женщину, наслаждаться тихими сладкими звуками, издаваемыми ею и вибрирующими на его губах, и теряться в пряном аромате ее плоти. Только с ней он ощущал себя свободным и знал, что ей это тоже нравится.
Разорвав поцелуй, она поднялась и уселась на нем снова. Потом провела кончиком пальца по его нижней губе, и Люциус, открыв рот, втянул ее палец внутрь, облизывая чувствительную подушечку языком. Гермиона схватилась за спинку кровати над его головой и наклонила туловище к нему. Вытащив палец из губ Малфоя, она заменила его горошинкой своего соска. Член его дернулся, из него уже потекли на живот жемчужные капли, свидетельствующие о степени его желания, когда Гермиона сунула ему в рот второй сосок. Люциуса приводила в восторг ее страсть. Впервые он обладал женщиной, которая сама брала от него все, чего она хотела. И именно так, как ей и хотелось, не дожидаясь, что он прочтет ее мысли. Он кружил и кружил то по одному, то по второму соску, поочередно щёлкая по их спелым ягодкам, посасывая и покусывая их зубами.
Стоны ее удовольствия заглушали звук телевизора, но Люциус не обращал внимания ни на что, кроме возбужденной ведьмы, которая медленно потирала таз о нижнюю часть его живота. А когда она отстранилась, не смог сдержать возгласа разочарования, что невольно вырвался из его рта. Но Гермиона сначала неуверенно поднялась на колени по обе стороны от него, все еще держась для равновесия за спинку изголовья одной рукой, стащила свои черные кружевные шортики и кинула их на пол.
Именно теперь она удивила его так, как никогда не удивляла никакая другая женщина. Крепко ухватившись за спинку кровати, она присела на колени прямо на его подушку и почти опустилась промежностью ему на лицо. Ей не нужно было сообщать Люциусу, чего она хочет, это было достаточно очевидно, и Малфой был более чем счастлив ответить на все ее желания. Его язык легко заскользил между припухшими губками, влажными от желания, от его ласк и от удовольствия, которого она и не скрывала, качаясь бедрами ему в рот. У Люциуса мелькнула мысль, что он мог бы заниматься этим грешным делом, дарующим ему блаженство, всю жизнь, даже если его запястья начнут болеть из-за веревок. Но прошло совсем немного времени, и костяшки пальцев, которыми она хваталась за изголовье, побелели, а движения бедер стали беспорядочными. Люциус с силой всосал клитор, и Гермиона закричала, откидывая голову назад. Плоть ее жарко пульсировала у самого языка Малфоя.
