Клисфен бежал из города, но прибывший в поддержку Исагора спартанский царь Клеомен неумно умножил число своих противников, приговорив к изгнанию семьсот семейств и самовольно утвердив в качестве высшего органа власти «Совет Трехсот». Не без участия Алкмеонидов в городе вспыхнуло восстание. Клеомен с его отрядом и Исагор со сторонниками были вытеснены из Афин, которые вернулись «на демократический путь развития».

Мы видим, что налицо историческая случайность, связанная с личными качествами и частными ошибками ведущих деятелей того периода. При этом опыт «демократического правления» не стал даже для самих афинян каким-то образцом, поскольку фигура Клисфена и содержание его реформ не были интересны никому ни тогда, ни в последующие эпохи. Реформы были настолько ничтожны, то не о чем и говорить.

Клисфеновский передел административного деления Афин (новая система десяти фил) – не уникальное событие в Древней Греции. А больше ни о каких новых законах ни Геродот, ни Аристотель не упоминают. Получается, что изменения носили не правовой, а скорее, психологический характер. Демос осознал свою значимость – зависимость от него лидеров аристократических кланов. А сами аристократические кланы начали борьбу за то, чтобы демос поддерживал именно их и не поддерживал их противников.

К реформам Клисфена причисляют также создание «Совета Пятисот» (вместо «Трехсот»), коллегии стратегов (как противовес архонтам, которых чуть позднее и вовсе стали избирать по жребию) и закон об остракизме. Но, скорее всего, эти реформы были уже следствием того механизма саморазрушения, который был запущен в противостоянии Исагора и Клисфена. Остракизм, начавший действовать через 20 лет после реформ Клисфена (может быть, он и был оформлен вследствие этих реформ лишь позднее) стал ключевым завоеванием демоса, инструментом, которым демос подтверждал свою значимость и осознавал свое существование. И одновременно уничтожал государство, которое за столетие было приведено к полному упадку. Ведь остракизм – это не мера наказания за преступления, а способ реализовать «недовольство» наиболее авторитетными афинянами, которое могло иметь самые разные причины.

Аристид

Голосование черепками (остраконами) предполагало не решение большинством голосов, а достаточным их числом (пусть и меньшинством) – хватало 5000 голосов против любого влиятельного лица, чтобы его отправили в изгнание на 10 лет. При этом в голосовании участвовали и неграмотные афиняне – за них на остраконах выскребали имена будущих изгнанников те, кто был обучен письму. Так, известен анекдотический случай, когда полководец, марафонский герой Аристид по просьбе другого гражданина начертал на черепке собственное имя. Аристид был изгнан, но возвращен из изгнания досрочно в связи с грекоперсидским нашествием и впоследствии командовал афинским отрядом в битве при Платеях. В тот период здравый смысл перед лицом смертельной опасности еще напоминал афинянам, что спасти их могут только лучшие – как раз те, кого они систематически изгоняли.

Можно предположить, что клисфеновское расширение числа фил с 4 до 10 включило в число граждан значительное число жителей Аттики, что в целом снизило значимость сложившихся отношений патроната между аристократами и демосом. Резко расширившийся численно демос и разрыв родовых связей новыми границам фил «атомизировали» общество, что сменило технологию завоевания власти: авторитет стал цениться гораздо меньше, чем способность убедительно говорить и много обещать. Скорее всего, именно поэтому остракофории стали настолько жестокими: новым гражданам не было жалко аристократов, заслуг которых они не знали и не ценили.

В реформе Клисфена есть что-то от «пролетарской революции» – кто был ничем, тот станет всем. Ощущение того, что негражданин «стал всем», могло быть вызвано только расправами над прежними хозяевами жизни. Реально же этими чувствами управляли организаторы переворота, выступавшие от имени расширившегося демоса. Нет сомнений, что «демократические институты» (Народное собрание, выборы стратегов, принцип равенства перед законом) были использованы верхами общества в своих целях, а осознавший себя как фактор политической борьбы демос требовал для себя все более значимой роли, подрывая основы государства. Собственно, это теперь и называют «политической революцией». Хотя в «классовом» смысле ничего не изменилось: править продолжала аристократия – силой, деньгами и риторическими средствами принуждая граждан следовать ее интересам. Не случайно реформы были приняты без борьбы – аристократия была их инициатором и точно знала, как управляться с демосом в новых условиях.

Аристократия «демократическими реформами» проложила дорогу к своей могиле – в течение века апелляции к демосу свели на нет силы аристократических родов, которые ранее опирались на родственные и дружеские связи, а также на первенство в отправлении культов. В демосе выросли свои лидеры, которые научились у аристократов убалтывать экклесию (народное собрание). Вместе с «демократизацией» афиняне утрачивали и какие-либо исторические перспективы для своего полиса. Мощь демократии замещала мощь государства – точно так же паразит усиливает себя за счет своего носителя, но убивает себя вместе с носителем.

Впечатляющие историков «демократические» правила жизни в действительности были симптомом смерти. Остракизм систематически уничтожал лучших, но вовсе не снимал остроты политической борьбы, как это до сих пор некоторым кажется. Вместо царственной тирании пришла тирания охлократическая, вместо открытого правления аристократии – тайные интриги гетерий и борьба между ними в духе гражданской войны.

Мильтиад

Дебаты в Народном собрании приводили к нестабильной политике: верх брала то одна партия, то другая. И другие полисы и иностранные державы могли воспринимать это как двуличие Афин и неспособность быть последовательными в исполнении своих обязательств. Именно так «демократия» изумила персов, которым афинские послы дали «землю и воду» (признание подчинения), но потом Афины отказались от этого решения. Разумеется, персы предприняли шаги, опираясь на «недемократическую» партию – сторонников изгнанного «демократами» и живущего при персидском сатрапе Артафене бывшего тирана Гиппия, сына Писистрата. Уставший от демократии демос даже избрал лидера этой группировки Гиппарха архонтом-эпонимом (имя Гиппарха было говорящим – такое же имя имел брат Гиппия, убитый во время мятежа и бывший фактическим соправителем). Планам возвращения Гиппия готовы были способствовать и спартанцы. Главой антиперсидской и антиспартанской партии в этот период был Фемистокл – незаконнорожденный сын незнатного афинянина. После того как он был избран архонтом-эпонимом, речи о замирении с Персией и Спартой уже быть не могло. Наверняка Фемистокл, будучи незнатного происхождения, толком не имел даже возможности предпринять какие-то дипломатические шаги, поскольку не был включен в кинические отношения. Да и его популярность в Афинах была связана как раз с заносчивой демонстрацией готовности к войне. На поверку – совершенно нелепой и стоившей Афинам полного разорения родного города.

После появления на политической арене Мильтиада, знатного афинянина, который три десятка лет был тираном Херсонеса Фракийского, возник шанс вернуться к «царственному» порядку управления, смирявшему демократов и олигархов. Мильтиад был изгнан персами и вынужден возвратиться на родину. Афины вновь приблизились к состоянию «царственной тирании». Яркая фигура знающего себе цену правителя и полководца была противопоставлена «демократическим силам» и раздробила афинскую политию: разделение прошло по двум основаниям (отношение к Персии и отношение к Спарте), образовав четыре непримиримых группы. Мильтиад занимал проспартанскую, но антиперсидскую позицию, Фемистоклу одинаково чужды были и Персия, и Спарта. Гиппий готов был мириться с теми и другими, а Алкмеониды (Ксантипп) – союзничать с Персией, но воевать со Спартой. Партийная борьба оказывалась для афинян значительнее, чем последовательная внешнеполитическая позиция.