— Почему же ты не уничтожил их? Зачем превращаешь в колдунов их детей?

— А почему вы, ваша светлость, сбежали и бросили свою землю и людей на растерзание северному выродку? Вы знаете, какие зверства творил вояг Густав? Живые позавидовали мертвым, когда он пришел за вами и не нашел…

Слова запутались и утонули в глазах, полных боли, отчаяния и ненависти. Мне нечего было ему возразить. Я бежала… бежала, как крыса, трусливо спасая собственную шкуру… Я не имела права называться вояжной.

— Не оправдывайтесь, ваша светлость, — вдруг горько усмехнулся он. — Все мы совершаем ошибки.

Пойдемте их исправлять.

Он двинулся вперед, а я запоздало сказала ему в спину:

— Вояг Густав скоро будет в столице.

— Правда? — Орфуа склонил голову, разглядывая меня исподлобья, а потом тускло улыбнулся. — Надеюсь, я смогу для него что-нибудь приготовить.

— Я тоже… надеюсь.

Я не видела лиц и не слышала звуков, меня словно укутала серая пелена отчуждения. Прошлое догнало меня раньше, чем я думала. Орфуа… Он не колдун. Его эмоции — боль и отчаяние — слишком горькие и настоящие, это чувства еще живого душой человека. Змеиная ненависть, отравившая меня, была порождением мертвой души колдуньи… Жена Орфуа? Похоже, слухи о ее смерти немного преувеличены.

Где она? А с другой стороны, зачем она мне? Имею ли я право ему мешать? Но нет, колдовство должно быть остановлено, иначе… Иначе я стану одной из них. Орфуа может выдать меня в любой момент, а я никак не могу ему помешать, разве что убить. Да, убить… И ее тоже. Всех убить.

Плечо обожгло жестокой болью. Меня резко дернули и развернули.

— Вы!.. Это вы довели каноника до приступа! — взбешенное лицо инквизитора плыло и искажалось в тумане. — Отвечайте! Где вы были?

Черная мантия на его плечах. Ненавижу!.. Боже, как же я их всех ненавижу… Словно тихий омут всколыхнулся донной грязью, поднимая на поверхность грехи прошлого… Лицемерные святоши… Убить…

Спалить… Всех до единого… И этого тоже… Всего лишь пешка на моем пути… Никто… Пепел… Грязь под ногами… Он сам выбрал свою участь…

Инквизитор запнулся на полуслове и спросил:

— Вам нехорошо?

— Главное, чтоб ей… чтоб сиятельной княжне было хорошо…

— Что? О чем вы?.. — он отпрянул и застыл, шаря взглядом по лицам гостей и не находя свою драгоценность.

— Послушница! — резкий окрик настоятельницы. — Где же вы ходите? Давайте быстрей, уже объявляют результаты.

Это было похоже на дурной кошмар, от которого силишься очнуться, но не можешь. Орфуа заменил каноника и после недолго совещания с остальными судьями провозгласил шоколад лучшим блюдом года, а меня — победительницей. Наградную грамоту торжественно вручил сам великий князь, перед которым пришлось преклонять негнущиеся колени. Рядом стояла матушка-настоятельница с довольным видом, свысока поглядывая на хмурого советника. Мне вдруг смертельно захотелось лечь прямо на пол, свернуться в клубок, как змея, и уснуть. Почему я должна досматривать этот скучный спектакль? Княжну уже искали, однако все еще не поднимая тревоги, ведь никому и в голову не приходило, что Юлия могла сама уйти с похитителем.

— Ваша светлость, — едва слышно прошептал Орфуа, склоняя голову, — берегите себя…

— И ты береги… жену.

Он улыбнулся едва заметным движением тонких губ, потом кивнул в толпу.

— Инквизитор, которому вы поднесли кубок, довольно хорош собой… Будет жаль, если с ним что-то случится.

— Кому жаль? — я повернулась и уставилась на Орфуа. — Тебе? Мне лишь жаль, что он отказался от кубка.

Потому что тогда бы удар хватил его, а не этого старого козла. И прости… я, кажется, испортила тебе задумку с каноником… Перестаралась с шоколадом…

— Да, жаль. Жаль, что он не увидит…

— Не увидит чего? — нахмурилась я. — У него же нет… Или есть? Внебрачные дети? Есть?

Орфуа пожал плечами и растворился в толпе. Сонливость сняло, как рукой. Идиотская мысль засела в сознании раскаленной иглой. Я же ничего толком не знала о родителях Кысея. Ну а вдруг… Вдруг его матушка сходила налево, и каноник… Нет, это сумасшедший бред! А даже если и так. Пусть. Мне все равно. Так даже лучше. Не будет путаться под ногами. Пусть сдохнет. Пальцем не пошевелю. А потом…

Он же наверняка здесь ничего не ел и не пил. А если отрава попала к нему еще раньше?.. Вызвать у него рвоту? Или уже поздно?..

Испуганные возгласы и дикий гогот резанули по ушам. Целое мгновение я простояла, пытаясь унять сердцебиение, а потом нырнула в толпу, проталкиваясь и орудуя локтями. Среди гостей началась паника, задние напирали, стремясь увидеть происходящее, а передние в ужасе пытались оказаться от увиденного подальше.

— Что? Что там? — я толкалась и пыталась увидеть инквизитора поверх голов.

— С ума сошел… Хохочет и плюется ядом!

— Кто? Кто? — я стучала кулаками по каменным спинам и пиналась, не получая ответа, но тут толпа вдруг резко подалась назад, грозя опрокинуть и растоптать, и меня, словно щепку в мутном потоке, вынесло вперед.

Высокий хлыщ в дорогой одежде. Хохочет, хватаясь за горло. Черная мантия инквизитора. Выставленная в успокаивающем жесте рука. Еле уловимое глазу движение раздвоенного языка. Хохот и ядовитый плевок. Отпрянувший Кысей. Вопль дамы, хватающейся за обожженное лицо. Рывок вперед. Безумец повален инквизитором. Хрипит и задыхается. Синеет. Его бьет судорога. Дама рыдает от боли. Гневные выкрики. Толпа в ярости. Запоздавшие стражники. У них оружие. Теперь вопит и умоляет магистр. Его сын корчится под их ударами. Я отступаю обратно. Мне уже неинтересно. Скучно. Хочу в монастырь. Там тепло и уютно.

Спокойный немигающий взгляд Орфуа. Он все видел, стоя поодаль и смотря на меня с едва заметной насмешкой. Как же глупо и досадно…

— Почему этот мальчишка? — я говорила шепотом, хотя до нас никому не было дела. — Разве магистр Лоренц как-то причастен к голоду в Мирстене?

— Магистр женат на Татьяне Калембо.

— Она?.. Кто она канонику? Сестра? Но почему? Он же племянник, а не сын! Зачем ты убиваешь невиновных? Зачем плодишь колдовство?

— Невиновных? Ваша светлость, вам ли не знать, что невиновных нет… Пожалуйста, не мешайте мне, и с ним, — кивок в сторону сгрудившихся стражников и инквизитора, оттирающего дымящееся пятно с мантии, — ничего не случится.

— Не мешать? Разве каноник не последний?

Он ничего не ответил, только склонился в прощальном жесте.

— А твою жену? Как ее зовут?

— Вам это интересно? Интересно, как звали жену презренного холопа? Ее звали Миасса, ваша светлость.

— Миасса… — повторила я, взвешивая каждое слово, словно ступая по топкой зыби, где любой неверный шаг может стать последним. — Красиво… Словно шипение гремучей змеи… Как она переносит сырые южные зимы? От холода не страдает?

— Ее уже больше ничто не может заставить страдать. Но спасибо, что спросили. Кстати… Победителю состязания полагается место при дворцовой кухне. Ваша светлость, вы пойдете ко мне помощником? Или это недостойно светлой вояжны?

— Недостойно. Недостойно вояжны, но для послушницы Лидии в самый раз.

Он вдруг покачал головой и сказал:

— Господи, как же вы сейчас похожи на вашу бабку, воягиню Талму…

У меня пересохло в горле. Пришло горькое осознание того, что передо мной стоит единственный человек, помнящий, кто я, и называющий мой титул и род.

— Скажи… — я с трудом справилась с дрожью в голосе, — как думаешь, вояг Густав тоже узнает меня?

Орфуа шагнул ко мне и вгляделся в лицо, потом покачал головой.

— Не узнает, если глаз не будете поднимать. Как и положено послушнице…

Он ушел, а я отыскала большое, во всю стену, зеркало и застыла, разглядывая себя. Неужели я так сильно похожа на бабушку? Иной цвет волос, но предательская рыжина проглядывает у корней, а лицо и вовсе не похоже, хотя вот эта едва заметная горбинка на носу… Но это если очень приглядываться. А вот глаза… Я приблизилась, разглядывая мертвенную бесцветность собственных глаз. Слишком большие, слишком светлые, слишком мертвые… Узнает… Вот если бы, как Яшлик, можно было вставить стеклянные да цветные… Синенькие, как у Густава…