— Что за Ясная купель?

Я продолжал молчать, испытывая ее терпение. Тогда она прильнула ко мне и провела холодной рукой по щеке, отчего я вздрогнул.

— Святыня, которую вы обязательно должны посетить. Прекратите и ведите себя подобающим образом. Или все? Роль послушницы уже в прошлом?

Лидия недовольно поджала губы и нахмурилась.

— Очередная святыня? Вы опять тратите мое время на какую-то глупость?

— Ваше время оплачивается Святым Престолом. Кстати… — я полез в карман и достал мешочек с монетами. — Ваше жалованье за месяц вперед.

— И сколько здесь? — презрительно скривилась она.

— Пятьдесят золотых.

— Пфф…

— Госпожа Хризштайн, — холодно заметил я. — Инквизитор получает немногим больше, так что вам грех жаловаться.

— Так может этому инквизитору самому начать жаловаться? Кстати, — Лидия лукаво улыбнулась, — как вам рисунки?

— Вы о чем?

— Вы же видели их, не прикидывайтесь дурачком, — она опять попыталась меня коснуться, но я уклонился от ее руки. — Особенно тот рисунок с яблоком и змеем. Мило, правда?

Я растерялся, не понимая, какой реакции она ждет от меня.

— Эти рисунки никто в нормальном уме не назовет милыми. Они что-то означают для вас?

Лидия пристально уставилась на меня, а потом медленно покачала головой.

— Вы и вправду не увидели там ничего неприличного?.. Господи, девственник дремучий…

Пока я пытался припомнить тот самый рисунок, Лидия обиженно отвернулась к окну и замолчала. Она же никак не могла говорить о том рисунке, который я порвал? Да и не было там ни яблока, ни змея…

Величайшее божественное наследие предков, Ясная купель располагалась на довольно высоком холме. С его вершины ниспадала вода по террасам из белого камня, уходя у подножия в хитроумную водосборную систему и извергаясь в горячих гейзерах. Удивительным образом, но воды Ясной купели никогда не иссякали и всегда были горячими. Они стекали тягучим ровным полотном, словно прозрачная глазурь, и ничто не могло поколебать их гладь. На вершине Ясной купели было ровное тихое озеро, по глади которого можно было идти, не опасаясь замочить ног. А еще здесь всегда было малолюдно. Собственно говоря, кроме постоянного смотрителя здесь никого и не было, да и тот преспокойно дремал в такую рань. Я не стал заходить к нему в сторожку, мы и так уже безбожно опаздывали к профессору. К вершине холма вели несколько вырубленных в камне лестниц, по которым и должны были восходить испытуемые. При обычных обстоятельствах я бы непременно прочел Лидии лекцию по истории этого места, но сейчас я просто подхватил ее под руку, не обращая внимания на обиженное сопение, и повел к святыне. Но у подножия лестницы она вдруг уперлась.

— Я не пойду.

— Что еще за фокусы? Мы и так опаздываем.

— Нет! — она вырвалась от меня и вдруг быстро зашагала обратно.

Я оторопел, но тут же скинул оцепенение и бросился за ней.

— Вы подниметесь со мной к Ясной купели, хотите вы того или нет! — я догнал безумицу и крепко сжал ее локоть.

— Пожалуйста, я не хочу… — вдруг всхлипнула Лидия, и я замер.

В ее глазах плескался откровенный ужас, и у меня упало сердце. Вдруг вспомнились слова профессора, что колдун сам ни за что не взойдет к Ясной купели. Неужели она боится именно поэтому?..

— Госпожа Хризштайн, вам надо пройти туда. Если вы не колдунья, вам ничего не грозит, поверьте мне. Воды Ясной купели просто отразят вашу внутреннюю сущность…

— Они все… сошли с ума… — пробормотала Лидия, и ее взгляд стал странным и пустым, как будто она смотрела сквозь меня. — Глупцы… Спасения ведь нет… И там тоже…

Она вдруг съежилась, словно пытаясь уклониться от чего-то. Ей опять что-то чудилось… Я стиснул зубы и упрямо потащил ее к вершине. Лучше горькая и страшная правда, чем такое мучительное сомнение… Тихий шепот вод Ясной купели звучал оглушительно громко в утренней тишине святого места…

Осознание конца… Страшное и мучительное, но одновременное такое долгожданное… Мир сошел с ума… Теперь уже все… Меня оттолкнули с дороги, людской поток стремился туда, где не было спасения. Его не было нигде. И уже никогда. Или еще? Мне не заслонить собой пустоту. К чему даже пытаться? Почему я не умерла? Почему я не схожу с ума вместе с ними? Я тоже хочу сидеть возле подножия и тихо улыбаться внутренним чудовищам, как эта старуха. Или дико хохотать и выть, как эта мамочка, волокущая за собой по лестнице труп своей дочери… Я хочу быть, как все. Хочу скалиться и ржать, бежать и топтать других, рыдать и кататься по земле, рвать на части слабую плоть, упиваться кровью и болью, упиваться безумием. Или забыть. Я хочу забыть, но не могу. Меня тянет туда, наверх, эта неистовая, сошедшая с ума толпа, бегущая от тьмы безумия и несущая ее проклятие в себе.

Но скоро я забуду, кто я. Скоро буду стеклянными глазами вглядываться вдаль, в веселой беззаботности, или же рыскать в отчаянии под раскаленными лучами… Скорей бы… Какие высокие ступени. Толпа толкает меня, норовит затоптать, но кто-то упрямо поддерживает под локоть. Почему я продолжаю идти вперед, если я не хочу? Мир вокруг темнеет, рассудок крошится под его натиском. Там, вдалеке, уже руины города, но такие обманчиво целые и спокойные. Только гигантская дымящаяся птица на холме, она расколота пополам, как вестник упадка, но никому нет дела до ее детенышей, нелепых человеческих фигурок, изломанных и рухнувших с высот своей гордыни. Как же глупо… Под ногами хлюпает гнилая жижа, от ее холода стынет дыхание. Зачем идти дальше? Ничего и никого не спасти… Я поднимаю взгляд к небу, но и там пустота. Вечная и холодная пустота, в которую я проваливаюсь…

Воздух обжег легкие. Я закашлялась, содрогаясь от холода. Кромешная тьма стояла перед глазами, словно я ослепла, и липкий ужас небытия сковал сердце. Я умерла? Или еще нет?

— Слава Единому, вы очнулись… — горячий шепот на моей щеке. Меня крепко держали чьи-то руки, обнимали и баюкали… И вдруг, как вспышка, вернулась память. Я вспомнила все и застонала от отчаяния. Что же это было? И что будет теперь?

Кысей продолжал обнимать и гладить меня по голове, а я окаменела от страха, что сейчас он оттолкнет меня и назовет колдуньей. Я прижалась к нему, отчаянно ловя его тепло и чувствуя, как исчезают мысли. Пустота разъедала, поднимаясь откуда-то изнутри, из темных, давно забытых уголков сознания, словно вонючая трясина, в которой я однажды захлебнусь.

— Я… колдунья? — не выдержала я пытки и замерла в ожидании приговора.

Кысей так крепко сжал меня в объятиях, что перехватило дыхание.

— Нет. Вы не колдунья. Нет.

Почему же я чувствую его страх? И еще что-то, такое тревожное и странное…

— А вода? Что она отразила?

— Ничего.

— Как? Как ничего? Но она же должна была что-то отразить? — зрение вернулось, я вдруг осознала, что мы едем в экипаже, я полулежу на сиденье. Мерное покачивание, цокот копыт по мостовой, холод в ногах… Когда я успела намочить ноги? Сколько времени прошло? Кысей вдруг отстранился, несмотря на мою хватку, и заглянул в глаза, удерживая мне голову двумя руками.

— Слушайте меня внимательно. Вам нездоровилось после путешествия, поэтому… — по его лицу пробежала едва заметная тень, — поэтому вы весь день никуда не выходили. Вас даже близко не было рядом с Ясной купелью. Вы меня поняли?

— Почему? Что там произошло?

— Ничего. Ничего не произошло, — он опять притянул меня к себе и погладил по голове, но я точно знала, что он врет.

А еще он… Господи, да он же чувствует себя виноватым, словно нашкодивший мальчишка!

— Я же все равно узнаю, — прошептала я, спрятав лицо у него на груди. — Что отразила вода?

— Ничего, — упрямо повторил он.

— Такого не может быть.

— Может. Потому что вода ушла. Ясная купель пересохла.

Я нахмурилась, не понимая его страха.

— Это плохо?