— Что вы имеете в виду? — поинтересовался я, чувствуя, как ленивая нега и отрешенность медитации опустошают сознание.

Вместо ответа церковник поднялся по ступенькам купальни, милостиво принимая поданную ему шелковую опояску, и прошествовал к низкой плетеной лежанке. Поджарое смуглое тело с едва заметными старыми шрамами выдавало хорошую физическую форму владельца, несмотря на возраст.

— Святой Престол восточного обряда ценит отмеченных благодатью Единого. Если вы примете нашу сторону, то вам больше не придется скрывать свои устремления, — гаяшимец довольно вздохнул, вытягиваясь на ложе и подавая знак слуге. — Присоединяйтесь, достопочтимый Тиффано.

— Вы пытаетесь меня переманить?

— Присоединяйтесь, — удовлетворенно выдохнул церковник под умелыми руками раба, который растирал спину хозяина и умащивал ее маслом. — Массаж после горячего омовения улучшает кровообращение и способствует восстановлению душевных сил. Уверяю вас, на встрече с послом они вам потребуются…

Я горестно вздохнул, покидая парные объятия купальни, и вытягиваясь на соседней с маш-уном лежанке. Второй слуга, юный худощавый южанин, чуть поколебался, но с моего разрешения капнул аргановое масло на ноющие мышцы спины и принялся нерешительно втирать его.

— У нас общая цель, и разве так важно, в какую сторону света мы смотрим в своей вере в Единого? — пробормотал я, закрывая глаза. Голос церковника доносился как будто издалека, сквозь мягкий шелк дремы. Меня всего лишь пытаются перекупить, укутывая роскошью и благовониями, поэтому не стоило отказываться слишком резко. — Но я подумаю над вашими словами, созерцая их красоту…

— Подумайте, достопочтимый Тиффано, подумайте. Возможно, перед встречей с послом вы соблаговолите принять наш скромный подарок? Будучи осведомленным о вашей учености и удивительной тяге к знаниям, я осмелюсь предложить вам рукописный трактат о "Красоте божьей" ученого мыслителя Кор Шина…

— Тот самый, что поведал миру секрет изготовления фарфора? — удивился я, приоткрывая глаза. — Невероятно, ведь все его работы после этого были уничтожены…

— В библиотеке гаяшимского хана хранится даже то, что следовало бы давно сжечь… Я почту за честь лично преподнести вам "Красоту божью".

Церковник поднялся и накинул шелковую мантию, церемонно откланявшись перед уходом. Тревога шевельнулась в животе, как дуновение ветра колышет лепестки цветов перед грозой, и тут же все стихло, погруженное в медлительные движения слуги, растирающего мне спину. Я просто взгляну на трактат, перелистаю его потемневшие от времени страницы с драгоценной мудростью веков, пробегу взглядом несколько строчек, а потом откажусь… Да, именно так… Слуга почтительным шепотом спросил:

— Господин желает продолжить массаж?

Я прикрыл глаза и согласно кивнул.

— Минуту, господин, я немного подогрею масло.

Негромко звякнула чашка для масла, и легкий сквозняк коснулся тела. Теплое масло пахло одуряющим терпким ароматом и чуть щекотало спину, растекаясь по ней ручейками. Я решительно не хотел никуда уходить, даже открывать глаза было невероятно лень. Уверенные руки слуги принялись разминать мышцы плеч, верхней части спины и поясницы, причем так умело, что мне казалось, что я плавлюсь и растворяюсь в океане блаженства. Чувствовать, как эти ловкие пальцы ласково обращаются с ноющей раной от арбалетного болта, прощупывают каждое напряженное сухожилие, каждую усталую мышцу, было невероятной роскошью.

Когда руки невольника добрались до шеи, бережно растирая каждый позвонок и размягчая каменные сухожилия, я не сдержал довольного стона. Следом тонкие пальцы принялись массировать мне голову, зарываясь в волосы и двигаясь концентрическими кругами, отчего по телу вновь пробежала волна наслаждения. Горячий шепот, смешанный с легким ароматом лаванды, опалил мне щеку:

— Господин желает перевернуться на спину и продолжить?

Господин очень желал, поэтому даже не открыл глаза, жмурясь от удовольствия. Масло, капнувшее мне на живот, показалось очень горячим, почти обжигающим, и я не сдержал шумного выдоха.

— Простите, господин, масло слишком сильно нагрелось, простите, — виноватый шепот слуги, а потом его рука легла мне на грудь и стала втирать горячее масло в кожу, двигаясь в сторону живота мучительно медленными, тягучими движениями, от которых становилось жарко.

Когда руки слуги наконец добрались до живота и стали ласково и сильно растирать кожу, спускаясь все ниже и ниже, смутная и сладкая тревога овладела мной. Это движения были слишком чувственны и неприличны для массажа… Я заставил себя открыть глаза… и задохнулся от возмущения и ужаса. Вместо слуги надо мной склонилась невольница, чья невесомая муслиновая вуаль скрывала лицо, но не полную нежную грудь, непозволительно близко белеющую у меня перед глазами. Руки девушки уже забрались под полотенце, плоть под которым вздыбилась в ответ на бесстыдную ласку. Я перехватил тонкое запястье и рявкнул, сбрасывая томное оцепенение:

— Прекрати! Что ты делаешь? — я рывком сел на лежанке, но девушка проворно отпрянула. Ее запястье из-за масла легко выскользнуло из моих пальцев вместе с краем полотенца, которое она ухватила. Невольница отшатнулась, потянув за собой ткань, я в ужасе вскочил и дернулся за ней, пытаясь удержать свой единственный покров. Но поскользнулся на разлитом на полу масле и чуть не полетел, в последний момент ухитрившись поймать девушку за плечо и найти в ней опору.

— Дай сюда! — я вырвал из ее рук полотенце, торопливо обвязывая его вокруг бедер. — Кто ты такая? Что тебе приказали?

— Какой большой… — восхищенно выдохнула она, не отводя взгляда от предательски взбугрившейся ткани. И это уже был не шепот, обезличивающий голоса. Не узнать этот хриплый грудной тембр было невозможно… Я обреченно шагнул к ней и сорвал с ее лица маску, чтобы убедиться. Лидия даже не подумала поднять глаза, она продолжала бессовестно пялиться туда, где низ живота свело мучительной судорогой, а потом потянулась к полотенцу.

— Хватит! Вы что творите! На меня смотреть! В глаза смотреть! — я встряхнул ее, удерживая на расстоянии и лихорадочно раздумывая, что делать. Мысли путались, в голове было пусто и звонко, только знакомый лавандовый аромат кружил сознание.

— Мальчишку-слугу мы, значит, не стесняемся, — невнятно забормотала она и облизнула губы, — а меня стесняемся… А что вам меня стесняться? Вам совершенно нечего стесняться, я бы даже сказала, совсем наоборот, можно гордиться, да… И уж поверьте, я знаю, о чем говорю…

— Прекратите! Как вы здесь оказались? Зачем? В глаза смотреть!

Лидия наконец оторвала взор от созерцания полотенца, уставившись на меня абсолютно пустыми от похоти глазами, в которых светлой радужки почти не было видно от расплывшейся темноты зрачка. Я сдержал горестный стон и желание влепить ей пару хороших затрещин, чтобы выбить всю дурь из ее башки.

— Куда вы дели слугу? Вы понимаете, что вас не должны здесь застать? Лидия, да очнитесь же уже! Господи, какой позор… Это же скандал!

Ее взгляд так и норовил соскользнуть вниз, она едва ли меня слышала.

— Это ваше тело скандал… — опять пробормотала она. — Вы — жадный засранец, лишающий других удовольствия его попробовать…

Я отвернул Лидию от себя, придерживая за плечо.

— Остыньте уже!

Пока она так глазеет и накручивает себя, достучаться до ее здравого смысла невозможно. Когда она подменила слугу? Когда он разогревал масло? Но почему он смолчал? И как Лидия вообще оказалась на охраняемой территории посольства? Почему нарушила обещание? Но больше всего меня сейчас интересовал другой вопрос.

— Где моя одежда? Куда вы ее дели? Куда дели слугу? Говорите уже! — я встряхнул ее за плечо, стараясь не обращать внимания на изящную линию шеи, бесстыдно обнаженную легкомысленным нарядом и пышным головным убором, скрывшим золото ее волос. Лидия попыталась обернуться, но я лишь крепче сжал ее плечо и не удержался, проведя большим пальцем по хрупким шейным позвонкам. Она шумно выдохнула: