Прежде всего, необходимо определить, что понимается в данном случае под информационным обществом XXI века. Речь идет об основах развития и функционирования, формировании и динамике виртуальных информационных пространств. Эти пространства анаморфированы по сравнению с реальными политическими, культурными, экономическими, географическими пространствами, однако учитывают их конфигурации и законы развития. Событийная и операциональная емкость виртуальных информационных пространств огромна, поэтому именно они будут оказывать решающее воздействие на основные события, структуры действий и контуры мироустройства XXI века.

Теперь рассмотрим понятие гуманитарно-географических информационных технологий (далее – ГГИТ). Под ГГИТ понимаются операциональные действия, дающие возможность создавать, конструировать новые образы географического пространства (или гуманитарно-географические образы), максимально информационно насыщенные. Пространство географических образов в значительной степени отличается от реального земного, «физического» пространства и его конфигураций. Это новое пространство позволяет эффективно управлять и манипулировать стратегиями развития общества. ГГИТ позволяют максимально использовать в целевом отношении СМИ, концентрировать и «упаковывать» соответствующую информацию. В методологическом отношении это означает высокую экономию и рационализацию мысли, перевод ее на более «энергетически» емкий образный уровень. Данный перевод осуществляется с помощью естественных для человеческих сообществ категорий, понятий и образов земного пространства, которые трансформированы, переработаны и упакованы в определенные гуманитарные информационные оболочки.

Какова связь между ГГИТ и информационным обществом XXI века? Связь здесь самая прямая, поскольку несомненна близость между информационными виртуальными пространствами и гуманитарно-географическими образными пространствами. Эти пространства взаимодействуют между собой, само взаимодействие характеризуется когнитивной эффективностью гуманитарно-географических образов и ГГИТ. Именно оно обеспечивает в рамках естественных и рациональных операциональных действий четкое функционирование информационного общества. В известном смысле информационное общество XXI века можно рассматривать как хорошо организованную систему гуманитарно-географических образов, формируемых на основе естественной среды обитания человека и его восприятия. В целом ментально-географическая сфера человека дает главные мотивации и целевые установки, определяющие развитие информационного общества.

Дисциплины, столь близкие пространству как предмету исследований, медитаций, практических действий – гуманитарная география и архитектура – несомненно, должны иметь что-то общее, при всех различиях их ключевых дискурсов. Мы попытаемся, хотя бы на первом этапе, избежать жёстких определений – с тем, чтобы уловить, наметить общее ментальное поле, в рамках которого обе дисциплины могут восприниматься и воображаться как близкие, «родственные» когнитивные схемы, работающие с пространством. Так или иначе, ясно, что понятие пространственности, по всей видимости, может быть одним из основных «реперов» указанного поля – несмотря на то, что оно является, например, одним из краеугольных понятий искусствоведения, истории и теории культуры, а в последнее время и философии.

И гуманитарная география, и архитектура, как правило, имеют дело с определённой территорией – если абстрагироваться в данном случае от строго теоретических дискурсов. Это отношение к территории во многом проявляется через образ, непосредственно образ территории. Сам образ территории может быть репрезентирован по-разному – через понятия среды и средовой архитектуры, культурного ландшафта и ландшафтной архитектуры, географического образа и места. Мы сознательно смешали здесь понятия, которые в различной степени используются указанными дисциплинами. Между тем, очевидно, что, скажем понятие культурного ландшафта – ключевое и для гуманитарной географии, и для архитектуры; то же самое можно сказать и о понятии «образ места». Что же содержательно находится в общем феноменологическом «субстрате»?

На наш взгляд, обе дисциплины занимаются творением или сотворением нового пространства. Отвлекаясь пока от совокупности конкретных дискурсивных практик, характерных для них, мы можем сказать, что для архитектуры когнитивные процедуры «вписывания проекта в ландшафт» оказываются в феноменологическом плане широким спектром пространственных построений, которые проще назвать сериями прикладных пространственных образов. В то же время гуманитарная география, работая с территорией в рамках прикладных проектов, имеет целостный методологический инструментарий, посредством которого выстраиваются последовательности базовых географических образов, локальных мифов, территориальных идентичностей и культурных ландшафтов96. По сути дела, и там, и там пространство оказывается первоначальным полем формирования уже других специфических пространств, отвечающих интересам различных личностей и сообществ.

Очевидно, что и гуманитарная география, и архитектура имеют дело с воображением множества пространств, которые могут сосуществовать друг с другом. Отталкивать от представляемой онтологически пространственной «подложки», далее акторы, действующие в качестве архитектора, историка и теоретика архитектуры, гуманитарного географа, исследуют скорее пространственные множественности в их конкретных феноменологиях – иначе говоря, занимаются со-пространственностью. Мы полагаем, что в данном случае можно говорить об одновременности многих пространств, но только этого не достаточно. Противополагаемая современности (со-временности), сопространственность означает постоянное генерирование, продуцирование пространства внутри пространства, пространства-в-пространстве. Переводя это в философский дискурс, можно сказать, что бытие всякий раз оказывается со-пространственно самому себе. В известном смысле сопространственность может рассматриваться как когнитивная и методологическая альтернатива понятию современности, что ведёт и к принципиально иным трактовкам развития человеческих обществ, вне привычных модерных и постмодерных интерпретаций.

Тем не менее, уже здесь стоит указать, что если обращение Хайдеггера к проблеме времени и бытия означало исходное онтологическое «равновесие» обоих понятий, их со-размерность друг другу, то формулировка проблемы пространства и бытия изначально может оказаться «неравновесной» и в когнитивном плане запоздалой97. Если, как мы уже написали ранее, бытие может рассматриваться как со-пространственное самому себе, то оказывается возможной и имманентность пространства самому себе, как бы без бытия (делая его излишним в дискурсивной плоскости), в качестве субстанциальной «пустоты» – что хорошо, например, видно в буддийской философии и логике. Пространство «бытийствует», опространствляя самоё себя; тогда сопространственность как бы растворяет бытие, удостоверяя и легитимизируя в когнитивном плане процедуры имажинативного расщепления вновь возникающих, «расходящихся кругами» пространственных образов.

Вернёмся, однако, к тому, что создаётся, проектируется «в пространстве». Мы можем говорить о доме, среде, ансамбле, ландшафте, месте и т. д. В любом случае, то, что проектируется, с одной стороны, как бы вырезается из первоначального «куска» пространства, с другой стороны, оно же «вбрасывается» в это же пространство, кардинально изменяя его. Получается, что практически сразу исходное пространство расщепляется, раздваивается, и что с ним происходит дальше (куда оно исчезает?), не совсем понятно.