Вот говорят: «Засветился человек от радости!» Понятно же, что это всего лишь красивый оборот, не умеют обычные люди светиться. Но то обычный, а не прославленные гоблинологи. У Саши даже очки сверкнули, будто в них солнце забликовало, хотя никакого солнца в помине не было. А визитку он схватил с такой поспешностью, что едва не порвал ее. И почему-то заложил карточку за ухо, кажется, сам не очень понимая, что делает.

Зато оконная рама, таинственно скрипнув, приоткрылась пошире и на подоконнике обнаружился самый настоящий, да еще фарфоровый, чайник, молочник, сахарница, две чайных пары, серебряные ложечки, щипчики, десертные тарелки и даже салфетки в толстых кольцах — все как полагается.

— Что желаете к чаю? — тоном завзятого официанта осведомился Саши.

— А у вас есть выбор? — несколько обалдев, спросила Ани.

— Все, что угодно даме.

— Ну, скажем, булочки? — предположила Анет.

Зря предполагала, на подоконнике мигом материализовалась тарелка со свежайшими, парком дымящимися на осеннем воздухе булочками с кремовой прослойкой.

— А если, допустим, кекс?

Гоблинолог, выпрямился, скроил скучающую физиономию и с надменностью распорядителя двора Ее Величества королевы-регентши, хлопнул в ладони. Рядом с булочками появилась тарелка с тонко — не толще книжного листа, нарезанными кексами.

— Фруктовый пирог, — входя во вкус, потребовала Сатор.

Желание моментально исполнилось. За окном мужской хохоток, безуспешно маскируемый покашливанием, все больше напоминал хихиканье юных институток, а очки же ученого поблескивали не просто радостно, а горделиво-победно.

— Имперский десерт со сливками! — потребовала Ани, а сообразив, что губу закусила с эдаким лукавым вызовом — и где только набралась, спрашивается? — постаралась изобразить серьезное лицо.

Правда, у нее, кажется, ничего толком не получилось, потому как на подоконнике, и без того тарелками уставленном, появилась креманка с пышной спиралью сливок, художественными потеками шоколадного соуса, россыпью медово-золотистых орехов и кокетливым вишневым хвостиком, торчащим из этого богатства.

Ну а хихиканье в палате сменилось откровенным жеребцовым ржанием.

— Ну, хорошо, — протянула Ани. — Дама желает сухарей!

— Каких сухарей? — откровенно растерялся Саши, сдернув с носа очки.

— Ржаных, — не без злорадства пояснила Сатор.

— Позвольте, но я…

— А говорили: все, что угодно даме, — усмехнулась Анет, едва сдержавшись, чтобы не показать гоблинологу язык.

— Кто же мог знать, что у дамы такой изысканный вкус, — сокрушенно мотнул головой Кремнер и кивнул кому-то за шторой.

Из-за занавески появилась весьма волосатая и, кажется, не слишком чистая рука, втиснувшая между затейливой креманкой и блюдом с кексами оловянную миску, на которой горкой лежали неровно нарезанные, посыпанные крупной солью, даже на вид твердокаменные ржаные сухари.

— Как вы только догадались? — ахнула Ани.

И все-таки не выдержала, рассмеялась, по-дурацки — точь-в-точь та же институтка, прикрываящая рот ладошкой.

— А я сразу понял, что у вас есть чувство юмора, — улыбнулся Саши, возвращая очки на нос и походя взъерошив свой вихор. — Своеобразное, конечно, совсем не дамское, но есть.

— Что вы хотите этим сказать? — попыталась возмутиться Сатор, но вместо возмущения у нее вышло нечто среднее между кошачьим фырканьем и свиным хрюком.

— Вы нежеманная такая. Настоящая, — серьезно пояснил гоблинолог, невозмутимо разливая чай. — С вами… Не знаю, как сказать. Просто, что ли?

— Ну да, просто, — согласилась Анет. Желание веселиться вдруг начисто пропало и даже что-то вроде глухого раздражения начало подниматься к вискам. Впрочем, может, это и не раздражение было, а обида? — А еще со мной спокойно.

— Спокойно? — переспросил Саши, глянув через плечо, и подхватил чашки с блюдцами. — Пойдемте, сядем вон туда, на скамейку. Там, кажется, сухо. Простите, не могу вам руки подать. С вами совсем не спокойно, Ани, — продолжил, будто все про скамейку рассуждал. — По крайней мере, мне не спокойно. Даже, скорее, наоборот. Знаете, мне постоянно очень хочется вас чем-то удивить, поразить. А от этого я только теряюсь и выгляжу дурак дураком.

— Да ничего подобного! Никакой вы не!.. М-да…

— Знаю, вы все поймете, поэтому с вами просто, хоть и неспокойно.

Кремнер снова улыбнулся.

Долговязый гоблинолог стоял у скамейки, держа в обеих руках по чашке и выглядел прямо сказать… Ну, на героя любовного романа Саши никак не походил: худющий, лохматый, не слишком складный, очки эти нелепые. Да еще улыбка — немного растерянная, не очень-то уверенная — присущая близоруким и часто нелепо-добрым людям, вечно будто извиняющимся за свою неловкость, роковой привлекательности ему ничуть не добавляла.

Но вот Ани с чего-то захотелось пригладить этот гребешком висящий рыжеватый клок и очки с длинноватого носа снять. Да и обида вместе с раздражением куда-то делись.

— Давайте присядем, наконец, — невесть отчего смутившись, предложила Анет, — чай уже, наверное, совсем остыл.

И что может быть безумнее, чем чаепитие в осеннем больничном парке? А вот поди ж ты, ничего уместнее сейчас и не представлялось.

К сожалению, уместность определяют не люди, а Близнецы, у которых бывает очень своеобразное чувство юмора, нечета аниному, потому как Сатор до такой шутки ни за чтобы не додумалась. Хотя, если с другой стороны посмотреть, все как раз выходило вполне закономерно, в полном согласии с законами классической драматургии.

В общем, Ани чая даже глотнуть не успела, когда ее окликнули. В том, что зовут именно Анет, сомневаться не приходилось. Вряд ли в пределах больницы Экстренной помощи сейчас находился еще один Бараш.

Нелдер стоял совсем недалеко от лавки, на которой Сатор с гоблинологом сидели. И стоял он вполне уверенно, не клонился, не морщился, страдальческих мин не корчил, напротив, выглядел еще «корсаристей», чем обычно, даже халат его не портил. Правда, чуть подальше, у кустов, брутального мужчину поджидало кресло на колесах, а в придачу к креслу шла роскошная рыжеволосая красотка, вполне успешно претворяющаяся, что происходящее ее нисколько не интересует.

Ани сглотнула вдруг пересохшим горлом, отставила чашку с так и не тронутым чаем, встала, без надобности оправила пальто.

— Добрый день, господин Нелдер, — сказала, сама подивившись тому, насколько спокойно звучал ее голос — это с перепугу, наверное.

— Да уж, вижу, — криво усмехнулся Кайрен, — у вас день и впрямь … ничего себе.

— Рада, что вам гораздо лучше, — все тем же ненормально спокойным тоном сообщила Анет.

— А уж я-то как рад! — возликовал корсар.

— На станции спрашивали о вашем здоровье.

— А мне со станции докладывали о вашем, — нехорошо прищурился Нелдер.

— Представляю себе, — ухмыльнулась и Сатор.

Честно говоря, ей сейчас вовсе не до ухмылок было. На самом деле Ани больше всего хотелось оказаться подальше отсюда, да хоть у себя в квартирке: залезть бы с головой под одеяло, а сверху еще и подушкой накрыться.

— Кстати, о представлениях… — встрял Саши.

Гоблинолог тоже поднялся, встав чуть впереди Ани и наполовину загородив Кайрена. Жаль, только на половину, Анет была совсем не против вовсе его не видеть и пиратскую, не сказать что добрую, усмешку тоже.

— Простите меня. — Бабушка говаривала, что если уж блюсти лицо, то до конца, а садиться в лужу, так сразу. В луже Ани хотелось оказаться еще меньше, чем любоваться гордым до невозможности корсарским профилем. — Саши, это доктор Нелдер, мой коллега.

— Саши-и, — эдак многозначительно протянул Кайрен, кривясь совсем уж пакостно.

А еще он зачем-то ладонями о поясницу оперся и принялся раскачиваться с носка на пятку.

— Да, близкие меня зовут именно так, — подтвердил гоблинолог, снимая очки и убирая их в карман. — У вас есть возражения?

— Интересно бы знать, против чего я имею право возражать, — откликнулся так же ровно Нелдер. — А, может, вам еще и благословение требуется?