— Когда ты, наконец, простишь Яна? — раздраженно бросила Северина, со вздохом опираясь на толстый резной столб, который удерживал балдахин над кроватью. Согнув ногу, она взялась за туфлю и сбросила ее, опустила усталую стопу на ковер и подняла другую. Стоять обутой больше не осталось ни сил, ни желания.
Димитрий уже повернулся к ней спиной и успел взять с подноса один из бокалов. Его рука на мгновение замерла в воздухе.
— Почему ты спрашиваешь меня о нем?
По ее коже побежали мурашки. Она сделала что-то не так? Необдуманно дала ему повод для подозрений? Отчего в его голосе появилось столько металла?
— Все люди меняются со временем, — постаралась ответить Северина как можно более равнодушно. — Мне показалось, что и ты мог измениться в своем отношении к нему.
— Люди меняются, — согласился Димитрий. — Все. Но не я. "Его" голос не разговаривает со мной уже много лет с тех самых пор, как Эльза сбежала. В моей башке тишина, — он указал на свой висок и тряхнул головой. — Но я продолжаю делать все то же самое, что и по его приказу. Мне нельзя меняться. Если "Он" заговорит со мной, я должен быть готов. Так почему ты спрашиваешь меня о Яне именно сейчас, маленькая волчица?
С бокалом в руке Димитрий повернулся к ней. Он задумчиво посмотрел на нее, водя пальцем по верхнему краю, затем обмакнул его в шампанское и отправил в рот, будто решив осторожно попробовать вкус. Распахнутая рубашка открывала его твердую гладкую грудь и кубики мышц пресса. Северина невольно облизнула губы и поняла, что он смотрит именно на них. Ей стало трудно дышать.
Может быть… может быть, сегодня все пойдет по-другому…
— Мы с Яном пообщались на балконе, — решила она не врать, — он не понимает, почему ты так суров к нему.
— Да все он понимает, — отозвался Димитрий с ледяной усмешкой, и ей стало страшно от пустого, лишенного всяких эмоций выражения его глаз, — он не сказал, из-за чего наказан?
— Нет, — пробормотала Северина, — он никому не рассказывает. Я бы обязательно узнала…
И это была правда. Ее сплетницы наверняка бы донесли.
— Хорошо, — немного смягчился Димитрий. Он подошел, смочил палец в бокале и коснулся им губ Северины, — значит, Ян понимает, что прощен быть не может.
Пузырьки шампанского защекотали ее кожу, лопаясь на губах, она приоткрыла рот, собираясь поймать капли, которые потекли по подбородку, и в это время Димитрий ее поцеловал. Их мокрые языки сплелись и затанцевали, голову Северины заполнил туман, в груди разрасталось что-то тяжелое, плотное. Казалось, если ее неосторожно тронуть где-то еще — она взорвется.
Пусть так… пусть… так…
Он тронул. Запустил палец в уголок ее рта, прямо во время поцелуя растягивая его, по-звериному вылизывая ее зубы и внутреннюю нежную поверхность губы. Грубо, порочно, и весь он сам был с ней грубым и порочным, и она все равно до безумия любила его…
— Открой рот пошире, маленькая волчица.
Северина подчинилась, и Димитрий принялся лить шампанское ей на язык. Спиртное хлынуло в горло, она не успела сглотнуть, часть вылилась на грудь, промочила лиф платья. Он склонил голову и долгими, неспешными движениями принялся слизывать сладковатую жидкость, смакуя каждый сантиметр ее кожи. Северина вскинула глаза к потолку, хватая ртом воздух. Все ее тело, каждая крохотная частица стала средоточием болезненного удовольствия. Ей не хотелось ласк, ей требовался просто секс, жесткий и яростный, утоляющий ее страдания, как ливень утоляет жажду пересохшей земли. Но торопить Димитрия она боялась, давно уже поняла, что давить на него бесполезно и даже бывает себе во вред. Его можно только обмануть, обхитрить, завлечь в ловушку, и коль уж ей удалось это один раз, кто знает, возможно, все еще получится снова.
Раздался хруст. Северина увидела, что Димитрий раздавил в ладони пустой бокал. Совсем как она, когда увидела его танцующим с Алисией, только на нее тогда нахлынула буря эмоций, а он, похоже, сделал это вполне осознанно. Зажав в окровавленных пальцах один из крупных осколков и отбросив мелкие, он провел острой гранью прямо от ее ключицы до самого выреза лифа, оставляя тонкий красный след с мгновенно выступившими крохотными рубиновыми бусинками.
— Мне больно… — в ужасе прошептала Северина, хотя никакой боли не чувствовала, только странное онемение и легкий шок от вида собственной крови, — мне больно…
Димитрий улыбнулся ей своей ледяной улыбкой и прошелся языком вдоль царапины. Кожу защипало, Северина дернулась в попытке увернуться, но в тот же миг ощутила край осколка уже у своего горла. Она застыла, вздернув подбородок и не решаясь даже моргнуть.
— Вот что я хочу сделать с Яном, — пробормотал Димитрий, обдавая ее жарким дыханием, — каждый раз, когда мне о нем напоминают.
Северина отвела взгляд, не в силах смотреть ему в глаза. Слишком сузились его зрачки, превратившись в две крохотные булавочные головки, и слишком выжженной ей показалась белесая пустыня его радужной оболочки. А еще, хоть его глаза оставались светлыми, ей показалось, что где-то в их глубине она видит дно самой гигантской бездны, и эту бездну заполняет сплошная тьма.
— Что он сделал тебе? — произнесла она, как зачарованная.
Димитрий моргнул — и внезапно расслабился, стал прежним собой.
— Отобрал последний шанс остаться человеком, — бросил презрительно и отступил, уронив осколок на пол. — Пусть теперь не жалуется. Ничего человеческого во мне не осталось и ничего уже не изменить. — Он замолчал, обдумывая какую-то идею. — Пойди-ка, дорогая, и попроси, чтобы начальник моей охраны принес мне из моих комнат чистую рубашку. Лично принес. Поняла?
Северина неуверенно кивнула. Ее губы еще горели от поцелуев, а горло сковывал страх. Она коснулась груди, с удивлением рассмотрела красные пятна на подушечках пальцев, обратила внимание, что рукав у Димитрия тоже сильно испачкан из-за кровоточащей ладони, и пошла к двери. В небольшую щелочку передала распоряжение охране, открыв для себя, что еще может владеть голосом, и снова захлопнула ее.
Димитрий лениво развалился на кресле и словно бы размышлял, что делать дальше. Северина хотела подойти, но он остановил ее жестом.
— Раздевайся.
Приказ прозвучал хлестко, как щелчок кнута в воздухе. Она повернулась спиной, желая выглядеть соблазнительно, перекинула волосы на одно плечо, чуть склонила голову, попыталась нащупать сзади крохотный "язычок" застежки-молнии, но руки дрожали, и пальцы никак не могли найти его среди драпировок ткани.
Резко, как сорвавшийся с места в прыжке зверь, Димитрий оказался рядом, запустил пальцы за край выреза платья и рванул вниз. Безжалостно треснули нитки, Северина вздрогнула, ощутила, как свободно стало в талии, и увидела, как длинный, похожий на алый лепесток цветка лоскут опадает вдоль ее тела.
— Зачем? — только и смогла огорченно протянуть она.
— Я сказал тебе раздеваться, а не строить из себя великую искусительницу. Тем более, умения тебе в этом деле не достает.
— Ты мог бы просто помочь расстегнуть. Оно нравилось мне, — и без того взвинченные нервы заставили Северину буквально выкрикнуть последние слова. Она с сожалением выпустила из рук остатки платья, и ткань упала на пол, обнажая ее для Димитрия.
— Как будто у тебя мало тряпок, чтобы рыдать из-за очередной, — фыркнул он. — Где твоя гардеробная? Тут? Позволь, я сам выберу наряд, дорогая.
Северина осталась стоять в одних алых, в тон утраченному платью, трусиках и бежевых чулках с кружевными резинками, плотно обхватившими бедра, пока Димитрий скрылся в смежной комнатке, где хранились наряды. Вскоре он появился с длинным прозрачным шарфом из золотистой органзы, который Северина купила, чтобы повязывать в виде чалмы, когда пару лет назад в моду вошло поголовное увлечение нардинийской культурой. Шарф давно был заброшен и валялся на одной из полок без дела, удивительно, что Димитрий именно теперь его нашел.
Поигрывая переливающейся на свету, как крылья майского жука, тканью, Димитрий подошел к столику, не спеша выпил два бокала, снял и бросил на пол рубашку. Его рука уже не кровоточила так сильно, и он облизнул ладонь, поглядывая на напряженно ожидающую Северину.
