Но как же сложно было сделать именно этот выбор…

Стены погруженного в полумрак старого подвала будто сдвинулись, уменьшая и без того тесное пространство. Из-за плохого освещения фигуры в черном приобретали гротескный вид, их голоса сливались в один и раздражали слух бесконечной повторяющейся чередой звуков. Алекс видел, как старик-знахарь, подслеповато наклонившись поближе к свечам, торопливо толчет что-то в глиняной ступке, потом капает туда пылающим воском, и из посудины вверх вырывается дымок. Разгоняя ароматные, пахнущие полевыми травами и можжевельником клубы дыма, старик принялся круг за кругом обходить истинных, окутывая их плотным облаком. А карлица в монотонном ритме продолжала вытягивать из Эльзы драгоценную влагу жизни, и темная лужа на полу у ее ног стремительно росла.

Алекс не выдержал. Он рывком дернулся вверх, собираясь встать на ноги. Он не верит им. Они же просто выпустят из нее кровь, и сердце остановится. Он не сможет оставаться безучастным и на это смотреть. Но голова вдруг закружилась, ноги ослабли, в легких стало жарко и больно от едкого дыма, заполнившего уже все пространство подвала.

Он упал обратно на место, хватая ртом воздух и ощущая, как сознание начинает уплывать куда-то за грань. Волчье зрение, такое четкое прежде, позволяющее разглядеть в полутьме мельчайшие подробности вплоть до жесткого, даже жестокого выражения на лице карлицы, вдруг подвело, все силуэты стали расплывчатыми, свечи на полках превратились в желтые пятна, а темнота… она пульсировала вокруг Алекса, смыкала свои кольца и жила особенной, бурной жизнью.

"Анэм" — без конца звучало в его ушах. Слышались и другие слова, на непонятном языке, очень похожем на песнь мальчика, исполненную в темпле светлого бога, когда Алекс приходил туда. Но теперь рядом не было Димитрия, который мог бы понять и интерпретировать древний язык, позволив своему бете пропустить это знание через себя. Расслабленными, не способными четко мыслить мозгами Алекс вдруг подумал, что все, происходившее с ним в последний десяток лет, он видел только через призму сознания Димитрия. И тьма там была страшна, страшнее и темнее, чем эта, окружившая его сейчас в подвале.

И ненависть к светлому богу он перенял от Димитрия. Точно так же, как и ненависть к самому себе и ко всему окружающему миру. Только любовь к Эльзе существовала в нем изначально. Только она родилась самостоятельно. И Димитрий, как ни старался, так и не смог ее в Алексе убить.

А слово это — анэм — он уже видел. Встречал в тех разрозненных пожелтевших от времени листках, которые нашел в обитом кожей сундучке, последнем наследстве от деда. Там было много всего написано, и все непонятно, на древнем языке, первом языке, которым боги поделились с людьми. Алекс силился его понять, пробегая взглядом по строчкам, но зацепился только за одно, и то лишь потому, что оно повторялось чаще других. Что же это значит?

— Услышь тех, кто истинно служит трем правилам мироздания, — вдруг разобрал он среди общей какофонии звуков твердый и зычный голос старика-знахаря.

— Анэм.

— Не причинять вред в мыслях…

— Анэм.

— Не причинять вред в словах…

— Анэм.

— Не причинять вред в делах…

— Анэм.

Внезапно дым слегка рассеялся, и Алекс снова разглядел в просветах между фигурами истинных то, что творилось в круге. Карлица тяжело дышала и вытирала рукавом перепачканный рот, а Эльза повернула голову набок и неожиданно посмотрела прямо на Алекса прежними, привычными, серебристыми, как морозный лед, глазами.

И тут его словно молния пронзила до самых костей.

— Анэм, — заорал он, падая на колени, потому что ноги по-прежнему отказывались держать, и потянул к ней руку. — Анэм.

В лицо ударило горячей воздушной волной, будто от взрыва. Послышались крики и звуки падающих тел. И стало темно… так темно, как если бы само понятие света перестало существовать в этом мире.

А затем раздался хохот. Грубый, хриплый, мужской хохот, от которого мурашки побежали по спине, а волоски на затылке встали дыбом.

— Он сопротивляется, — тут же закричал знахарь. — Вставайте. Вставайте. Не дайте ему ее забрать. Огня. Огня.

Слышался испуганный визг, чирканье спичек по боку коробка, вокруг Алекса ползали, натыкались друг на друга люди, а хохот продолжал звучать и разрастаться над их головами. Стены дома задрожали, наверху послышался звон — бились стекла в шкафах, полы протяжно заскрипели, расходясь щелями между досок и выстреливая брызнувшими из пазов гвоздями.

Алекс бросился к лестнице на ощупь. По-звериному, рывками и прыжками он забрался наверх, вывалился на пол, царапая деревянное покрытие удлинившимися когтями. Легкие плавились от едкого дыма. Зверь, желая спасти ему и его паре жизнь, рвался наружу. Но то, что требовалось сделать, мог совершить только человек. Алекс сглотнул, вскочил на четвереньки, метнулся в комнату, лихорадочно выгребая из ящиков стола содержимое, отыскал фонарь и ударил по кнопке. Луч света, длинный, прямой, белый, вонзился в стену. С фонарем в руках Алекс кубарем скатился вниз.

Эльза висела в воздухе, ее босые ступни расслабленно болтались. Он почти не смотрел на копошащихся на полу истинных, которые пытались встать, но их снова отбрасывало навзничь, не слушал их стоны, просто застыл, направляя луч на нее. Длинные волосы змеились вокруг ее головы и походили на чернильное пятно, расплывающееся по водной поверхности, подол ночной рубашки трепыхался вокруг ног, хотя тут, в замкнутом тесном пространстве, совершенно точно не могло появиться никакого ветерка. Из глаз, носа, рта и ушей сплошным потоком струилось что-то черное.

— Верни мне ее, — передразнивающим голоском заговорило существо в облике Эльзы и чуть склонило голову набок. — Верни мне ее, пожалуйста, пожалуйста, прошу, умоляю. — Оно расхохоталось уже знакомым Алексу мужским басом. — А что, если, и правда, верну? Хочешь? Сможешь выдержать столько счастья? На что пойдешь ради этого? Твои мольбы мне не нужны, смертный. Действия. Я хочу твоих действий. Принеси мне жертву. Кровавую жертву из всех, кто здесь есть. И тогда я услышу тебя.

А затем тьма полностью заволокла Эльзу, превратившись в густой плотный кокон. Алекс даже не задумался, откуда жуткой твари известны мысли, которые не уходили дальше его головы. В тот момент это не имело никакого значения. Важно было лишь то, что кровь почти не вытекала из рук Эльзы. Ее там практически не осталось. И это означало, что жизнь в ней тоже вот-вот закончится.

Он отшвырнул фонарь, зарычал и бросился в самую сердцевину кокона, но с размаху налетел на невидимую преграду. Будто завибрировало твердое, небьющееся стекло, а кости в плече Алекса предательски хрустнули. Но он не ощущал боли, повернулся другим боком и снова сделал рывок, на этот раз уже приготовившись к удару.

— Свет. Свет, — кричал знахарь, по стенам и потолку прыгал луч фонаря, дрожавшего в чьих-то руках.

Волк выл и царапался изнутри, умоляя дать ему волю, но Алекс понимал, что если отпустит себя, если обернется, то потеряет контроль над разумом и просто перегрызет всех истинных. Да, наверное, этого от него и хотела тьма, но он не верил, что сможет таким образом по-настоящему спасти Эльзу. Слишком хорошо знал, что творится с людьми, порабощенными тьмой. Слишком долго жил в сознании одного из таких…

Его кости хрустели и ломались от сокрушительных ударов, руки уже повисли плетьми, а тело понемногу покрывалось шерстью, подавляя глупый человеческий разум и стремясь в спасительное блаженство звериной сущности. Но перед глазами на незримой поверхности пошла тоненькая сеточка трещин, и это придало Алексу сил.

— Анэм, — заорал он огрубевшими горловыми связками…

…и провалился в мягкую щекочущую тело тьму.

Сразу стало невыносимо дышать. Воздух превратился в сухой порошок, он забивал легкие и оборачивал их в камень. Нечеловеческим усилием Алексу удалось сомкнуть непослушные пальцы вокруг тела Эльзы и дернуть ее на себя. И тут же кожа ее вспыхнула белесым огнем.