— Опусти ее ниже, — откуда-то издалека пытался докричаться до него голос знахаря. — Дай нам срезать печать.

Истинные пытались помочь, тоже хватали, но отдергивали руки с болезненными криками. Алекс изо всех сил тянул вниз, но вместо этого ощущал, что сам поднимается к потолку под воздействием неведомой воли. Пламя, покрывшее Эльзу, не причиняло ей вреда, но его плоть пожирало с жадным урчанием. Его кожа становилась пергаментной и превращалась в пепел, отрывалась и легкими снежными хлопьями кружила в вихре вокруг. Из глаз Алекса потекли слезы. Он практически не ощущал их, это была физическая реакция на боль, которую непроизвольно давало его бренное человеческое тело. Наверно, он до сих пор мог это выносить только потому, что был оборотнем, и часть его бесконечно продолжала регенерировать. Другие люди, истинные, этого не могли.

Он запрокинул влажное, уже наполовину звериное лицо, вперил взгляд в потолок и заорал:

— Анэм. Анэм, мать твою. Анэм. Анэм.

Он выкрикивал чужое непонятное слово на чужом непонятном языке с таким исступлением, с каким молятся богам самые раскаявшиеся отступники. Он и был отступником, отказавшимся когда-то от мудрости предков ради любви к женщине. Именно эту женщину, как святыню, и сжимал теперь в своих обугленных, слабых руках. И пусть его святыня была оскверненной им же самим. Пусть он много раз причинял вред себе и другим в мыслях, словах и поступках, и уже не мог считаться истинным.

Нет на пути трудностей, когда ты любишь. Именно это и помогает отличить пустое, придуманное чувство от настоящего. А для настоящей любви всегда есть искупление. И прощение — тоже. Ни ради какой другой женщины Алекс бы не пожертвовал собой, а вот ради Эльзы — пожертвовал. И тогда, много лет назад, и теперь. И какая разница, ответит ему когда-нибудь светлый бог или нет? Какая разница, почему посылает испытания? Может, ему тоже нужна настоящая, истинная любовь, а не пустое притворство ради собственной выгоды? Может, поэтому дорога в его темпл так крута, а ступеней так много?

Алекс сделал свой выбор. Он поверил.

А в следующую секунду они с Эльзой рухнули на пол. Еще не понимая, что произошло, Алекс беспомощно наблюдал, как со всех сторон к ним ползут истинные. В нос била удушающая вонь паленого. Эльзу стащили с него, кто-то держал фонарь, знахарь с перепачканным золой лицом схватил ее за волосы, откинул их, оголив нежную шею.

Прямо на глазах обездвиженного от боли и шока Алекса старик вонзил нож глубоко в кожу Эльзы почти у самой кромки волос, срезал пласт до выступающего седьмого позвонка и брезгливо отбросил в услужливо поднесенную ему кем-то дымящуюся глиняную чашу. В посудине с хлопком вспыхнуло и погасло пламя. Карлица, переваливаясь на коротких ножках, подошла, зачерпнула содержимое ладонью и отправила себе в рот. По ее телу тут же пробежала дрожь, глаза заволокло черным, она вытянулась в струну и упала на подставленные руки одного из истинных. Затем ее торопливо унесли прочь.

Задыхаясь, Алекс перевел взгляд на рану Эльзы. Только что там белели мелкие выступы позвонков, но кровь уже свернулась, и края казались подживающими. Он перевернулся на бок, вырвав руку, которую одна из женщин начала было ему бинтовать, прикоснулся кончиками пальцев к щеке Эльзы, оставляя на ней следы пепла.

— Эль… ты слышишь меня?

Она тихонько вздохнула, а затем вздрогнула и в мгновение ока обернулась. Теперь на месте тонкого женского тела рядом с Алексом лежала погруженная в сон волчица, спеленутая в ткани широкой ночной сорочки, как младенец. И он тоже вздохнул и тихонько засмеялся, сотрясаясь всем телом, как безумный, и не замечая, что его глаза и лицо до сих пор влажные от слез.

Кто-то трогал его, настойчиво пытался перевязать руки. Вместе с расслаблением навалилась боль, такая, что заскрипели зубы, но Алекс продолжал кататься по полу и сквозь стиснутые челюсти хохотать. Наконец, его оставили в покое. Затихали шаги, истинные, выполнив свое дело, так же молчаливо, как и пришли, покидали дом.

Над Алексом склонилось старческое лицо, уже знакомое, словно лицо доброго друга, и сочувствующий голос произнес:

— Что ж. Может, в тебе больше истины, чем мы все думали, сынок.

— Подождите, — захрипел он, с трудом разжав зубы. — Не уходите. Нам нужно поговорить.

— А я никуда и не ухожу, — неожиданно сильные руки старика подхватили Алекса за плечи и помогли встать на ноги. — Пойдем-ка. Пойдем.

— А Эль…

— Ничего с ней не случится. Ее сейчас сон лечит. Здоровый крепкий сон, который бы и тебе не помешал, сынок.

Буквально всем своим весом Алекс навалился на тщедушного собеседника, но тот выдержал, только крякнул по-стариковски. Медленно, едва не падая с ног, они вскарабкались по лестнице и выбрались из подвала. Оглядев усыпанные осколками и щепками полы, Алекс только махнул рукой и дал знак двигаться в сторону кухни. Там обстановка практически не пострадала. Знахарь сгрузил его на один стул и сам обессилено сполз на соседний, выдернул из-за воротника платок и бросил на стол.

— Молодой ты. Глупый, — беззлобно проворчал он. — Кто ж без защиты на выпущенную темную магию лезет? Дыхательные пути прикрывать надобно. Руки обрабатывать. А ты? Вона как, надышался, наглотался, да еще и голыми руками натрогался.

— Заживут мои руки, — клацая зубами, ответил Алекс.

Его действительно с каждой минутой знобило все больше, в горле стоял ком, а в голове звенело, словно после сильного похмелья.

— Заживут-то заживут, — согласился старик, — только и ты организму своему помоги. Отдохнуть тебе надо.

— Отдохну. Только… ответьте мне на два вопроса.

Знахарь пытливо взглянул на него, поджал губы и решительно встал.

— Вот что. Чаю сейчас моего выпьешь, а потом поговорим. Чай хороший, гадость всякую из тела выводит. Поможет тебе.

— Лучше из бара… налейте чего-нибудь, — мотнул головой Алекс.

— Я те дам "из бара", — погрозил ему пальцем старик, по-хозяйски поставил чайник, достал чашку и вытащил из кармана пиджака пакетик с какими-то сушеными листиками. — Совсем себя угробить хочешь? Здоровье, оно, думаешь, бесконечное?

— У меня бесконечное.

— Ха, — откинув голову, громко каркнул старик. — Все вы, молодые, так думаете. А потом в старости горькими слезами плачетесь. Вот хорошо, что я сбор лечебный взял. Как знал, как знал…

Алекс стиснул виски перемотанными руками. Спорить у него не было сил.

— Ну хоть закурить дайте. Пожалуйста.

Знахарь покосился на его повязки с проступившими бурыми пятнами, на попыхивающий паром чайник и неожиданно сжалился. Нашел сигареты, поджег одну и сунул Алексу в рот. Тот стиснул ее губами, втягивая дым и прикрыв глаза. Старик подумал и сходил за одеялом, которое накинул ему на плечи.

— Ты держись, сынок. Темная магия — она всегда вкуса горькой полыни и температуры суровейшей из зим. Со светлой теплой силой жизни никак не сочетается. Но ты лишь слегка отравился, да и молодой пока, справишься. Отдохнуть тебе надо и согреться.

— А Эль? Она сильно отравилась? — проговорил Алекс сквозь клубы сигаретного дыма, которые вырывались изо рта и слепили глаза.

— А у волчицы своя магия есть. Врожденная. Она ее и согреет. Хотя… — старик поставил перед ним чашку с горячим чаем, присел рядом и пожевал губами. — Признаться честно, раньше с такой силой сопротивления я не сталкивался. Сильный нам оппонент попался. Пожалуй, сильнее всех ранее существовавших.

— Вы имеете в виду того, кто на Эльзу проклятие наложил?

— Конечно, кого же еще? Если через нее сам темный бог с тобой разговаривал, значит, и с посланником своим у него особая связь.

Старик вынул у Алекса изо рта полуистлевшую сигарету и осторожно поднес к его губам чашку, помог отхлебнуть. От горячего напитка внутри, в самом деле, потеплело. Послушно, как ребенок, Алекс отпил еще, а затем мотнул головой, показывая, что пока достаточно.

— Так вы ответите на мои вопросы? — нетерпеливо потребовал он у старика.