Философский юмор помогает увидеть суть происходящего с неожиданной стороны:
«Разговоры излишни / когда есть тонкость интуиции
/…/ мы равны в том / что каждый серьезно делает свое дело / но никто не скажет что похожи /…/ я у стола / муха передо мной на стене».
Обостренное восприятие мира – в день рождения, у автора это двадцать первое число, и в этот день поэт больше всего ценит «склеивание осколков / просеивание воспоминаний» и идет «с удочкой в руке / над вязкой трясиной беспамятства».
Поэт чувствует свое неизбывное одиночество, которое стоически переносит, но сил остается всё меньше. И кажется даже, что воздух – «чаша горечи / которую следует выпить», совесть – «бессменный контролер у виска», а «самый страшный враг / чересчур близко / хрипло дышит / где-то внутри горла».
«… пустыня / в которой жалобно кричу /…/ если бы только рука / добрый взгляд /…/ но в пустыне лишь ветер».
«…по ту сторону взгляда / я одна /…/ посылаю без устали SOS /…/ с той стороны ответов не бывает».
«…осточертело / дышать воздухом обмана / питаться воздухом сплетен».
«…ем свою мистическую пищу с приправой яда / перевариваю собственную жизнь / а это голод».
Но философ-стоик не может сдаться без боя, преодолевает себя, ищет единомышленников сквозь время и пространство и обретает минуты радости…
«…в моей жизни всё решает / только дисциплина / и сильный кувырок вперед с разбега».
«…Спиноза / в тени проходящих эпох / вызывая припадки раздумий /…/ подрывает устои покоя».
«Это Равель / очищение жизни / в миг полного счастья».
В стихах Тамары Яблонской много географических названий, как вполне обычных, так и экзотических. Включенный в название третьей стихотворной книги топоним Бельмонт неоднократно встречается на географической карте (Belmont – это и деревня в Шотландии, и несколько американских городов). А странный топоним Гнеть-Ю (Гнетью) – на российском Севере, в республике Коми. В этом же ряду и Малошуйка (посёлок и одноимённая река в Архангельской области) – место, оставившее сильное впечатление в душе автора:
«В дебрях сердца точка / Малошуйка /…/ царица тайги / венчает душу светом /первобытного богатства».
Тамара Яблонская неоднократно упоминает в стихах свой родной и любимый город – это и река Вилия, и узнаваемые башня Гедемина («Башня»), костёл Святой Анны («Вильнюсский акцент»). И все-таки ее многое не устраивает в окружающей действительности, тяготит ощущение провинциальности. Поэт констатирует: «ни к чему возвращаться / в город из которого вырос…»
«…я живу… / в тусклой точке земного шара / и все время уязвляю свою душу /…/ и чтобы совсем не задохнуться / я отсюда часто улетаю».
«…вечерами когда стемнеет /…/ я стартую вытянув шею…»
И есть еще один город, оставивший особый след в душе Тамары Яблонской. Это город, где она училась в университете, ныне вновь названный Петербургом. Он неоднократно упоминается в ее стихах.
«…петербургское небо /… / развешивает спасительные / холсты туч / туго пеленает ими души /…/ уходить / становится нестрашно».
«По Летнему саду как морю / зеленоволному / плаваю в мыслях рассеянных /…/ гребу в русле памяти».
Опыт прыжков с парашютом также незабываем, и поэт тоскует по этим экстремальным впечатлениям, вспоминает «небо, дрожь перед полетом, высь, решимость». Главная забота автора – как вылечить болезнь, «которая уменьшает границы неба». А люди – это «живые грустные марионетки / машут руками неутоленно / забыв что это не крылья».
Тамару Яблонскую остро волновала тема Холокоста – Катастрофы еврейского народа, трагедии, которая оставила свой страшный след в истории ее родного города, когда в Понарах было уничтожено население «Литовского Иерусалима», как называли Вильнюс (Вильно) на протяжении нескольких столетий. «Тучи хмурые как евреи в Понарах / бредут неспешно к роковому краю». Тема Холокоста не уходит со страниц ее поэтических книг, и ощущается боль и личная причастность автора к этой трагедии. Между тем Тамара Яблонская по материнской линии происходила из старинного польского рода Потоцких, а ее отец, русский с примесью польской крови, был инспектором и преподавателем православной духовной семинарии. Так что столь острая реакция на геноцид еврейского народа вызвана не биографией автора, а сверхчувствительностью к чужой боли, когда чужая боль становится своей. Об этой запредельной трагедии – «Вильнюсская история», «Акция по ликвидации евреев», «Ноябрь», «Гетто».
Проза Тамары Яблонской открывает еще одну грань ее писательского таланта. Разнообразные по тематике рассказы, в том числе и с автобиографическими сюжетами, составляют целую вселенную, населенную персонажами, которые пытаются осмыслить свою судьбу и не потерять человеческого достоинства. Это люди, побывавшие в «горячих точках» или работающие в суровых условиях, столкнувшиеся с загадочными, непонятными явлениями или попавшие в трагикомические ситуации, совершающие нестандартные поступки или просто в чем-то не похожие на других. Изображая некоторых своих героев в моменты тяжелых судьбоносных перемен, автор использует приобретенный в юности опыт преодоления, испытания себя в экстремальных условиях. Все сюжеты психологически достоверны, даже если читателя завораживают такие экзотические названия ближневосточных оазисов, как Гхадамес и Эль-Файюм.
Мастерство автора проявляется и в умении удерживать наше внимание от начала и до конца повествования. В ряде сюжетов явно прослеживается экзистенциальность ситуаций, в которые попадают герои рассказов, а суровая правда жизни пропущена через сострадание к людям, попавшим в жернова истории.
Жизнь Тамары Яблонской трагически оборвалась, и не все ее творческие замыслы осуществились, утрачена была часть литературного архива, в том числе переводы из польской поэзии и воспоминания о Севере. В данном издании опубликованы основные произведения этого во многом уникального автора – Тамары Яблонской, творчество которой, без сомнения, обогатило современную русскую литературу.
Римма Запесоцкая
Стихотворения
Вечные предметы
Вечные предметы
Есть вечные предметы
Звезды пространство жизнь
И время неустанно стучащее в виски
Узнать их недоступные тайны
Только это важно
Думаю вечерами глядя на темное небо
Ночью становлюсь мудрее
В груди ощущаю холод Вселенной
Солидарность рода странную решимость
Потом голова клонится к подушке
Сквозь сон повторяю распорядок дня
Профсоюзное собрание магазин прачечная
Вечные предметы остаются в тени
Когда вечером запыхавшись
Прибегаю к ним из суеты
Только одна мысль не дает покоя
Почему другие могли жить иначе
Голос
Вот он вырывается на волю
Еще неуверенный
И от смущения хриплый
Точный слепок с изгибов горла и связок
Атрибут сокровенного Я
Вот он скандирует с неистовым упоеньем
Слова пришедшие к нему извне
Гудит очарованно в колоколе рта
Совсем забивая тихий пульс крови
Забывая протяжность шума артерий
Предпочитая краткость и металлический тембр
Но когда с моря задует настоящий ветер
Он опомнится и станет говорить тише
Улиткой сползет в расщелину горла
Замолчит будет глотать капельки соли
Тосковать о зное публичных выступлений