Из вещей, купленных Окнардом, он взял ноутбук, телефон, кое-что из одежды, подходящей новому скромному образу жизни. Все остальное оставил: драгоценности, дизайнерские костюмы, меха, дорогие часы. И правильно сделал: охрана нового лорда Окнарда перетрясла все его вещи, прежде чем он покинул особняк. Пытались обыскать и его, но он надменно поднял подбородок и взглянул на огромных альф сверху вниз. Он имел на это право. Чувство собственной правоты прогнало страх. А потом началось одиночество. Одиночество гулких аудиторий и суетливых классных комнат, пыльных залов библиотеки, узкой койки в комнате на четверых. Келли удивлялся: неужели раньше он действительно был одним из них, беззаботных и глупых детей? Неужели не замечал того, что каждый альфа смотрит на него с похотью, а каждый омега — с завистью, и каждый, независимо от пола, с чувством едва скрываемого превосходства? Конечно, никто из них не был протеже. Никто не трахался за деньги. Только он, он один.

Как первокурснику ему предоставили место в общежитии, но только на год. Пришло время искать собственное жильё. Звонок из агентства с предложением работы с проживанием показался редкой удачей.

Келли страшно волновался. Ему понравилось все: небольшая, но красивая двухэтажная вилла с аккуратной лужайкой и террасой, заросшей диким виноградом, приветливые хозяева: моложавый стильный омега и сухощавый альфа. Напугал лишь сам пациент. Слишком жёстко блестели его серые глаза, слишком строго поджимались тонкие губы, слишком нервно подрагивали ноздри длинного носа. Парализованный, бледный и страдающий, он дышал жёсткой, непререкаемой силой, будто опасный хищник, замерший перед прыжком. Он был слишком альфой. Келли напомнил себе материалы лекции по психологии тяжелобольных: они склонны винить других в происшедшей с ними трагедии. Так им легче. Им легче ненавидеть вас, здоровых и целых, из рук которых они вынуждены принимать еду, лекарства и заботу. А вы должны помнить: ничего личного. Точно такой же ненависти удостоился бы любой на вашем месте. И Келли помнил: ничего личного. Пока судорога страдания не исказила строгие черты альфы. Он и сам не заметил, как положил ладонь на поросшее золотистыми волосками предплечье. Так успокаивают испуганную лошадь или готового заплакать ребёнка, бездумно, бессмысленно, желая поделиться собственным теплом, одним жестом подать сигнал: я рядом, я с тобой. И тотчас же прозвучала жёсткая отповедь: «Я не чувствую ничего ниже шеи. Вам не говорили?» У него очень светлые глаза, у этого альфы. Светлые и злые, как у раненого хищника.

Милый омега, папа альфы-инвалида, проводил Келли до двери, вышел с ним на террасу. И неожиданно рассказал ему о сыне, о том, как три года назад он увёл горящий истребитель прочь от Серебряной Долины. Келли ничего не понимал в конфликте между Кернивом и Пависом, как не понимал и того, почему асторианцы должны гибнуть в чужой войне. Но, как ни странно, он понимал поступок альфы. Как, вцепившись в непослушный штурвал до последней секунды, уносить смерть прочь от спящего в долине города. Это он понимал.

Келли дохнул на тёмное стекло, вывел пальцем короткое «Берг». «Мы с тобой похожи, Берг, — бросил он в ночь беззвучный призыв. — Ты этого не знаешь, но мы похожи. Мы оба холодные и злые, одинокие и нецелые. Мы оба беззащитны».

Назавтра он позвонил оставившему свой телефон папе Берга. Напомнил о себе, стараясь не казаться навязчивым, проявляя чудеса вежливости и скромности. За годы с лордом Окнардом Келли стал мастером скромности. Ему показалось, что папа больного готов был взять его на работу, значит, препятствовал сам Берг. Может быть, Келли слишком похож на омегу, а этот альфа не любит омег? Может быть, у него был омега, любимый, жених, согласный построить свою жизнь с военным летчиком, но не с калекой… Нет, не так, этот альфа просто не хочет показывать слабости перед теми, кто должен быть слабее его. Значит, снова ничего личного.

Одевшись попроще, он сходил в городской госпиталь, не в императорский, а в муниципальный, где оставил заявления на работу санитаром, сиделкой, клерком в регистратуре. Кем угодно. «Надежда есть, — вымученно улыбнулся ему бледный омега в бюро информации. — На таких позициях всегда не хватает персонала». Да, так говорят во всех госпиталях: «Надежда есть». Келли знал другое: счастья, любви, удачи не хватает на всех. Везёт одному, и поэтому десяток прочих тонут в темноте. Что ж, он — в большинстве.

На мосту над рекой остановился, поглядел, как плывет в медленном течении багряно-золотой кленовый лист. Напомнил себе: всё идёт по плану. Ты молод и здоров, ты учишься в университете, ты свободен. Работа рано или поздно найдётся, на улице ты тоже не останешься. Всегда можно заявиться к родителям, свалиться как снег на голову тем, кто тебя не ждет. Он имеет право, в конце концов, их квартира куплена на его деньги. От этого простого плана стало ещё хуже. Кленовый лист скрылся из виду, будто маленькая золотистая искра погасла во тьме.

Ожил в кармане телефон. Келли узнал номер.

— Слушаю вас, — он заставил голос звучать спокойно и приветливо.

— Келли, это Элоиз! Слушайте, Берг согласился вас взять с испытательным сроком на месяц. Соглашайтесь! Я уверен, это простая формальность. Вы справитесь, и через месяц он продлит контракт!

— Да, конечно! — выпалил Келли, даже не успев подумать. — Спасибо большое, я согласен!

Небо на западе, над далёким невидимым океаном наливалось багрянцем, как тот кленовый лист, подхваченный течением. Надежда есть! Келли улыбнулся, подставляя лицо последним неярким лучам осеннего солнца.

Вещи упаковал с вечера. Их оказалось совсем немного: один чемодан, спортивная сумка и рюкзак с ноутбуком. Книги на следующий семестр он ещё не покупал, ничего, с первой зарплаты купит. Лёг спать рано, чтобы как следует отдохнуть перед первым рабочим днём, но заснуть удалось не сразу. Где-то рядом скандалили, визгливо верещал омега, рычал альфа, слов не разобрать, а поневоле прислушиваешься. Стучала в висках тревога: а вдруг он действительно не справится. Этот альфа, он совсем не похож на лорда Окнарда. Всё, чему Келли научился с патроном, окажется бессмысленным рядом с такой белокурой бестией. Келли попытался вызвать в воображении знакомый желанный образ, но он получался расплывчатым и неясным, будто память о памяти, и больше не имел власти ни над разумом, ни над телом. Слишком яркой злостью блестели светлые глаза совсем другого альфы, слишком много жизни билось в его безжизненном теле.

Белая вилла дремала под мелким дождём. Келли вышел из такси, с наслаждением вдохнул влажный воздух с запахом умирающей листвы и грустных осенних цветов. На крыльцо тотчас вышел Элоиз, будто ждал его у порога, и от этого Келли разулыбался, как не улыбался уже давно. Как странно, он был здесь только раз, а чувство такое, будто вернулся наконец домой. Может быть, именно оттого, что здесь его ждут?..

Милый Элоиз потянулся за сумкой, но Келли не отдал. Зато не успел уследить за тем, как омега расплатился с шофёром такси. Неудобно получилось, но спорить Келли не стал, просто поблагодарил. Дом встретил тишиной и полутьмой, лимонным запахом мастики для паркета. Дом Окнарда пах похоже. Элоиз провёл Келли в уютную комнату с раздвижной стеклянной дверью, открывающейся в сад.

— Хочу предложить вам на выбор, Келли, эту спальню или другую, на втором этаже. Там гостевая спальня, она больше и лучше обставлена, зато эта — рядом с комнатой Берга. Разумеется, это типичная комната для прислуги, к тому же за стенкой прачечная, так что днём здесь бывает шумно… Пойдёмте посмотрим спальню на втором этаже?

— Нет, спасибо большое, господин Элоиз, меня вполне устраивает эта, — заверил хозяина Келли. — Очень мило и уютно, а главное — близко к Бергу.

— Пожалуйста, не называйте меня господином, Келли, — улыбнулся омега. — Я рад, что вы выбрали эту комнату. Здесь отдельный выход, вы можете приходить и уходить, когда вам захочется, никого при этом не встречая. Ванная комната прямо напротив прачечной. Правда, там только душевая кабинка, но если вы захотите принять ванну, то сможете это сделать у Берга…