— Мы стали встречаться. Ходили в оперу, на выставки, на приёмы… На первый взгляд, всё было хорошо. Но когда пришло время перенести отношения на новый уровень, оказалось, что ни один из нас к этому не стремится. Мы решили остаться друзьями, насколько это возможно при нашей разнице в общественном положении.

— А в протеже он тебя не позвал? Это было бы логичным шагом. Чтоб сразу — на новый уровень.

Берг пожалел о сказанном, едва жестокая фраза сорвалась с губ. Но слишком острым оказался гнев, слишком невыносимо было представить Келли в объятиях Роуланда. И в то же время — очень просто, слишком естественно. Они подходили друг другу идеально.

Келли сглотнул, на мгновение отвёл глаза. Справился с гневом. Ответил спокойно.

— Это было бы унизительно для меня и недостойно его. Нет, он не сделал мне такого предложения.

— Прости, я был неправ, — Берг резко провёл ладонью по лицу, будто снимая липкую паутину. — Пожалуйста, продолжай.

— Мы решили остаться друзьями. Это был доверительный разговор, мы оба рассказали друг другу о личном. Я рассказал о тебе. О том, как размечтался, представив, что ты чуть ли не замуж меня готов позвать. О том, как увидел тебя с другим. Эдгар сказал мне, что ты не женат. Что изъявил желание служить подальше от столицы. Тогда мы и составили этот план: как только я получу диплом, он отправит меня в твою часть. А дальше уже я сам. Дальше, как получится.

Берг молчал, озадаченный, немного уязвлённый, странно обрадованный. Против него составили заговор, на него, никому не нужного калеку, расставили силки, будто он — желанная добыча.

Келли расценил его молчание по-своему.

— Понимаешь, я все время думал о том маленьком омеге. Эдгар ничего не знал о нём, но ведь это ещё ничего не доказывало. Я придумал о нем целую историю. О том, как после аварии он оставил тебя. А когда ты выздоровел, он снова появился в твоей жизни, и ты простил его. А когда ты принял решение уехать на границу, он предал тебя снова, не пожелав последовать за тобой в такое удалённое место. И потому ты уехал один. Но все это было лишь пустыми домыслами. Мне нужно было знать наверняка. Тогда я позвонил Элоизу.

— Элоизу? — воскликнул Берг.

— Да, Элоизу. Он пригласил меня в гости, но я не смог войти в твой дом. Тогда мы встретились в «Лакомке». Мы стали ходить туда каждую среду, как мы с тобой когда-то мечтали, помнишь?

Это было невероятно. Элоиз, болтливый, несдержанный, взбалмошный папа, писал ему письма, звонил через день, засыпал его рассылками шуток, фотографий милых котят и слезливых историй о брошенных детях и никогда ни словом не обмолвился о Келли! Его папа стал частью заговора.

— Вот, — продолжал Келли, не дождавшись ответа. — Элоиз тоже ничего не знал о том омеге. Он сказал мне, что у тебя никого не было…

— Брехня! — вырвалось само собой.

— Да, конечно, — наконец-то улыбнулся Келли. — Он сказал мне, что у тебя всегда было множество омег, но ведь это одно и то же, не так ли?

С этим Берг согласился. У него никогда не было одного-единственного. Пока в его комнату, пропахшую болезнью, не вошёл серьёзный бета, застёгнутый на все пуговицы.

— А ещё Элоиз сказал, что ты расстроился, когда я пропал…

Расстроился? Нет, он не расстроился. Он сошёл с ума, он жить не хотел. Гнев накатил душной волной:

— Да, я расстроился. Я понять не мог, что я сделал не так, в чём ошибся. Ждал, что ты позвонишь, объяснишь мне хоть что-нибудь. Но ты ведь всё решаешь сам, не так ли? Сначала решил, что у меня есть омега. Потом решил, что я свободен. Что можешь приехать сюда и предъявить на меня права?

Снова дрогнули нежные губы, как от удара. Но Берг должен был услышать. Слишком много строилось предположений, слишком часто они ошибались, придумывая вопросы и ответы, радости и страхи, придумывая омег и альф. Настала пора называть вещи своими именами.

Келли, кажется, это понял. Коротко кивнул, будто отзываясь на внутренний приказ. Повернулся лицом к Бергу и в маленькой комнате вдруг оказался совсем рядом.

— Я приехал сюда, чтобы сказать тебе: я люблю тебя, Берг. Я хочу быть с тобой, в любом качестве, на твой выбор. У меня нет на тебя прав, чтобы их заявлять. Я займу то место в твоей жизни, на которое ты мне укажешь.

Это было невыносимо. Горячий цветок вновь разгорался у него в груди, раскрывая огненные лепестки, не давая вдохнуть. Берг опустил голову, чтобы спрятать лицо, ставшее вдруг непослушным. Увидел, как тонкие белые пальцы несмело касаются его рук. Теплом на виске почувствовал тихие слова:

— Мне не нужно брачных браслетов, Берг. Не нужно и контракта между протеже и патроном. Просто быть рядом. Если ты согласен…

Тонкая кожа под губами, влажный уголок глаза, прямые плечи под ладонями, а пальцы запутались в густых прядях, таких тёплых, знакомых. И в эти шёлковые пряди он прошептал:

— Нет, я не согласен, Келли… Без браслетов — не согласен.

Берг не запомнил, что было между ними в следующие минуты: поцелуи и признания, слёзы, и смех, и снова поцелуи, ласковые прикосновения, бессмысленные слова, полные пронзительной нежности. Зато он отлично помнил, как сдёрнул резинку с волос Келли и пальцами причесал густые локоны. Как расстегнул ворот его рубашки и коснулся поцелуем теплой впадинки между ключицами. Как, взяв за руку своего суженого, повёл его по пустому коридору. Чтобы поставить его перед собой, повернув лицом к притихшим пилотам и механикам, инженерам и поварам. Чтобы сказать дрогнувшим от невыносимой гордости голосом:

— Знакомьтесь, это Келли, наш новый фельдшер. И мой жених.

И, наслаждаясь всеобщим шоком, мстительно подумать:

«Ну уж нет, господин полковник, лучший из бет — мой жених. Вашему до него, как до неба…»