— Хочу, — ответил Берг. — А что ты там скачал?

Неожиданный фрагмент реальности оказался спасительным напоминанием о том, что за пределами этой палаты с белым потолком есть ещё жизнь, а в ней есть и глупые вещи, типа фильмов и сериалов. Гарет огласил список, Берг выбрал то, что уже видел и знал чуть ли не наизусть. Это тоже было правильно. Это позволило если не вернуться в мир живых, так хотя бы немного отвлечься.

Гарет и Элоиз приходили каждый день. Впрочем, вскоре дни и ночи смешались в медленное течение мутной реки, берегов которой Берг не видел. Лишь свет по-разному падал на белый потолок, и звуки за дверью палаты становились то тише, то громче, а других примет Берг не различал. Он много спал, видимо, ему давали для этого какое-то лекарство, и даже в перерывах между сном он не слишком ясно воспринимал реальность. Какая-то часть его дремала, какая-то говорила с папой или слушала знакомый сериал, но большая часть сознания обмирала в панике, как беззащитный, загнанный в угол зверёк.

Время от времени, Берг полагал — через день, его возили на процедуры. Ему объяснили, что в корсете, так называли доктора привязанную к спине доску, оставлены специальные отверстия, через которые в матрицу вводится жидкость, содержащая стволовые клетки. Инъекций он, конечно, не чувствовал, лишь видел, как потолок его палаты сменяется длинной чередой неоновых ламп, за которой следует другой потолок, тоже белый, но белый по-другому.

Первый праздник случился недели через две. С него сняли шейную шину. Теперь можно было повернуть голову, поглядеть по сторонам, увидеть, наконец, экран планшета со знакомым сериалом. Увидеть в окно, как бегут по небу облака, цепляясь за ветви деревьев с первыми жёлтыми листьями. Оказывается, скоро осень, а он и не заметил. Каждое движение головы отдавало нудной, будто зубной, болью. Берг обрадовался боли, как старому знакомому. Как знаку того, что он ещё жив.

Хуже, гораздо хуже боли был страх. Тёмный, безмолвный ужас при мысли о том, что все так и закончится для него, что никогда он уже не почувствует своего тела, пусть изломанного, пусть больного, но своего. Берг пытался бороться с этим страхом. Получалось плохо.

В один день, ничем не отличающийся от прочих дней и ночей, доктор Норт показал ему снимок. Берг легко узнал белые дуги рёбер, ажурную трубку матрицы, местами покрытую туманными отпечатками. Будто кто-то уже смотрел это снимок и захватал экран планшета грязными пальцами.

— Что это? — спросил Берг, немного волнуясь.

— А это ваш позвоночник! — улыбнулся довольный омега.

— А почему так?.. Кусками? Неравномерно?

— Это вполне естественно! Ткань в первую очередь образуется там, где обнаруживаются наилучшие условия для приживления, оптимальная поверхность матрицы и концентрация…

Берг понимал лишь одно: у него растёт новый позвоночник. Все идёт так, как и обещал его хирург. Это было ошеломляющим открытием, настоящим чудом. Берг замер в эйфории потрясающего, почти религиозного восторга.

— В связи с этим спешу вас обрадовать: вы можете отправиться домой. Можете и остаться в клинике, как пожелаете. Но господин Элоиз очень настойчив, он хочет вас забрать, и у меня нет больше повода препятствовать ему в этом. Раз в две недели вам придётся приезжать сюда на процедуры, но это можно будет устроить. Процедуры продолжаются от семи до десяти месяцев, не держать же вас в клинике все это время. Ну как, Берг, хотите домой?

— Очень хочу! — обрадовался Берг. И, стесняясь, прибавил:

— Спасибо вам большое, доктор Айвор!

— Не благодарите меня пока что, — отозвался врач серьезно. — Вот поднимете на руки своего первого сына, тогда и поблагодарите.

До первого сына нужно было ещё дожить. А вот домой хотелось уже сейчас.

Дом встретил Берга знакомыми запахами, шумом дождя на веранде, аскетическим минимализмом его небольшой спальни. А вот кровать была новой: точной копией навороченной койки в клинике доктора Норта, со стойками для капельницы, с опускающимися перилами и механизмами, позволяющими зафиксировать спинку в любом положении. Впрочем, положение ему полагалось только одно — строго горизонтальное. Новым был и телевизор, черный монстр в полстены. Им Гарет гордился особенно.

— Смотри, здесь голосовой контроль. Ты можешь нажать на эту кнопку и дать команду. Вот список команд, довольно большой, кстати. Можно включить любой канал, играть музыку из твоей библиотеки, спросить время, погоду, новости… Вот выход в сеть, электронная почта, игры…

— А минет он делает? — поинтересовался Берг. Он не стал напоминать Гарету, что никаких кнопок он нажимать не может. — Судя по всему, должен.

— Нет, к сожалению, — вздохнул Гарет. — Минет идёт с мультимедиапакетом и альтернативной реальностью, там подписка нужна, а она дорогая…

Посмеялись, спокойно, по-домашнему. Потом Берг сказал:

— Гарет, а если серьёзно, мне просто срочно нужна сиделка. О минете вопрос пока не стоит, но все остальное… Ты понимаешь. Я просто думать не могу о том, что Элоиз будет возиться с моим дерьмом. Или ты, не дай Свет.

Гарет принялся протирать линзы очков, что было для него единственным признаком волнения.

— Ни мне, ни Элоизу это не составило бы никакого труда. Как, я уверен, и ты не погнушался бы уходом ни за одним из нас. Но я уважаю твой выбор. Мы начнём отбор кандидатов сегодня же. В клинике нам дали координаты агентства, которое как раз этим и занимается. Можем прямо сейчас посмотреть, кого они предлагают. Хочешь, посмотрим вместе.

В выбор включился Элоиз и внёс в процесс изрядную долю неизбежного омежьего абсурда. Один из кандидатов в сиделки напомнил ему маньяка-педофила из известного фильма, другой — жертву пластической операции, третий был решительно отведён по уважительной причине, сводящейся к фразе: «Я на него смотреть не могу». Силы Света не дали альфам возможности спорить с такими аргументами, и в результате на интервью были приглашены сиделки, в резюме которых не оказалось фотографий.

Берг волновался так, будто интервьюировать будет не он, а его. Элоиз побрил его и причесал, но Берг остался недоволен результатом. Отвратительный образ бледного, неопрятного, бессильного калеки прочно врезался в его подсознание, и ему казалось, что каждый вошедший в его комнату должен испытывать смесь жалости и брезгливости. Если в ближайшем будущем ничего не изменится, лучше умереть. Да, намного лучше.

Первый кандидат оказался омегой, рослым, полным жизни и энергии — явной противоположностью прикованному к постели альфе с неживым телом. Каждым нервом, каждой крохой сознания почувствовал Берг этот контраст. Он мгновенно возненавидел здоровый румянец на щеках омеги, его пряный и сладковатый запах, его сильное тело в самом расцвете плодородной зрелости, возненавидел и застыдился своего чувства. Омега приветливо улыбался и старался понравиться. Он не отличался особенной красотой, этот омега. В былые времена Берг и не взглянул бы на этого румяного, немного полноватого парня. А теперь он не мог простить ему сильного и здорового тела, чуть кривоватых ног, так прочно стоящих на земле, крупных рук, так ловко управляющихся с телефоном, со стаканом воды, с бумажной салфеткой. И какая же он после этого сволочь, какой жуткий мудак…

Когда Элоиз вышел провожать первого кандидата, Берг выдавил из себя:

— Гарет, ты прости. Я не подумал. Но это просто невозможно. Прошу тебя, никаких омег.

Отчим лишь молча кивнул в ответ. Сам сообразил, что к чему.

Новое требование существенно сократило количество кандидатов. Берг слышал, как в прихожей Элоиз открывал дверь и с сожалением врал, что место уже занято. Следующий претендент, допущенный к телу, оказался альфой, молодым, моложе Берга, к тому же бывшим спасателем, нынче подрабатывающим санитаром. Вот в его глазах Берг и увидел тщательно скрываемую брезгливость, будто глядел тот на раздавленную собаку на обочине скоростного шоссе. Этому альфе он сказал прямо в глаза:

— Извините, что вам пришлось потратить время. Вы мне не подходите.