Утром разбудили довольно рано, напомнив, что госпиталь — это совершенно точно не курорт. Завтрак оказался совсем неплохим, хуже, чем дома, но лучше, чем на службе. А сразу после завтрака появился доктор Норт, в очках и свитере ручной вязки. Очки немного напрягли, но уютное спокойствие врача в какой-то мере передалось и пациенту.

Доктор достал планшет, принялся что-то объяснять, меняя на экране черно-белые снимки, на которых смутно угадывалась дуга позвоночника. Берг слушал невнимательно. Смысл сказанного странно ускользал, казался то неважным, то неясным. Понятно было одно: рискованная операция становилась единственной надеждой.

— Процесс некроза принесёт вам видимое облегчение, Берг, боли притупятся и с течением времени исчезнут. Вы потеряете чувствительность с седьмого позвонка и ниже. Но процесс на этом не остановится. Вы понимаете, о чем я говорю, не так ли?

— Я буду парализован…

— Да, это вопрос времени. Но тем не менее я не хочу скрывать от вас риска, связанного с операцией. На сегодняшний день около шестидесяти процентов наших пациентов возвращаются к нормальной жизни. Остальные — по-разному…

Доктор Норт стал описывать подробности операции. Черно-белые снимки Бергова хребта сменились нарядными разноцветными рисунками. На экране планшета в трёх плоскостях вращалось что-то похожее на трубку, сплетенную из белой полупрозрачной проволоки. Трубка называлась матрицей. В ходе операции ей предстояло заменить искалеченный позвоночник от первого грудного позвонка до четвёртого поясничного. Операция по сути являлась только началом процесса. Со временем на матрицу будут наращены новые позвонки, образуются межпозвонковые диски, кровеносные сосуды, спинномозговые нервы, мышцы. Через четыре года после операции от самой матрицы, изготовленной из биодеградируемого материала, не останется и следа.

— А если не приживется? — спросил Берг. — Ну, вот эти все позвонки, мышцы, хрящи, что если они не приживутся?

— Вероятность такого исхода крайне невелика, — мягко отозвался врач. — Эти ткани будут создавать ваши же стволовые клетки, пользуясь процессами, которые непрерывно происходят в любом живом организме. Риск заключается в другом. В некоторых случаях матрица начинает распадаться ещё до того, как закончилось образование тканей. При этом может пострадать спинной мозг. Это, к сожалению, необратимо.

Бергу стало страшно. Так страшно, как не бывало ещё никогда. Ни в спасательной капсуле, когда он понял, что парашют не успеет раскрыться, ни перед первым прыжком, ни перед первой дракой. Наверное, он действительно не знал, что такое страх, пока не представил себя амёбой с растаявшим, смятым в жидкую кашу позвоночником. Он крепко закрыл глаза, чтобы не видеть ни белого потолка, ни картинки на планшете, ни доктора Норта. Закрыл бы и уши, залез бы с головой под одеяло, если бы это не было так по-детски.

Тихо зазвучал голос врача, голос омеги, говорящего со взрослым сыном:

— Берг, буду с вами откровенен. Я читал отчёт о вашей аварии, просто чтобы лучше представить себе клиническую картину полученных вами травм. Я знаю, что вы катапультировались слишком поздно, много позже второго пилота. Вы рисковали собой, чтобы самолёт не упал на Серебряную Долину. Тысячи людей обязаны вам жизнью. Они этого не знают и не узнают никогда. Но вам важно, что они живы. Вам это важно. Так вот, мы делаем слишком мало подобных операций. Но каждая из них — уникальная возможность для изучения, для совершенствования каждого шага этой процедуры. И если вы согласитесь на эту операцию, чем бы она ни закончилась, тот человек, который ляжет ко мне на стол после вас, получит чуть больший шанс на спасение. Я знаю, вам это важно.

Берг открыл глаза. Заставил себя улыбнуться. Сказал:

— Вы мне и так сказали, доктор, что выбора у меня нет. Через пару лет я буду парализован до самой шеи. Так что же мне терять? Я согласен, конечно.

— Спасибо, — омега взял его руку в свои мягкие маленькие ладони, сжал тепло и неожиданно сильно. — Мы постараемся не подвести вас, капитан. Тогда завтра? А то вдруг вы передумаете и сбежите от меня?

— От вас не сбежишь, Айвор, — усмехнулся Берг.

После обеда снова пришли Элоиз и Гарет. Берг выставил разохавшегося папу и заявил отчиму:

— Слушай, я тебя прошу как альфа альфу. Если что-то пойдёт не так и я превращусь в овощ, я не про инвалидную коляску говорю, а вообще, полностью, понимаешь? Понимаешь? Да, так вот, ты должен будешь мне помочь уйти. Сам я не смогу тогда. Обещаешь?

Гарет снял очки, стал внимательно протирать линзы углом простыни, нахмурился, засопел сердито. Берг не отставал:

— Гарет, поклянись! Я знаю, ты слово сдержишь. Ну сам подумай, кого я ещё могу попросить? Элоиза?

— Хорошо, — пробормотал Гарет.

— Нет, не «хорошо». Что «хорошо»? Ничего хорошего! Клянись!

— Клянусь! — а взгляд злой, будто уже сейчас готов выполнить клятву.

— Ладно, тогда ещё одно. Ни ты, ни Элоиз мне памперсы менять не будете. Мы наймём медбрата. С проживанием. На мои деньги. Должно же у меня ещё что-то остаться?

— Осталось, — вздохнул Гарет, глядя в сторону. — Мы твоих денег не трогали.

— Как это, не трогали? — возмутился Берг. — Мы же договаривались, ты снимаешь с моего счёта за еду, проживание, лекарства…

— О, заткнись, Берг! — рявкнул Гарет, в этот раз как самый настоящий альфа.

Когда он остался один, день подходил к концу. Может быть, последний день, когда он, капитан Берг, смог своими ногами дойти до уборной. Последний день, когда ещё оставалась какая-то надежда на нормальную жизнь. Горло перехватило. Он прижался лицом к подушке, пытаясь заглушить рвущийся из груди вой. Подушка пахла летом и мятой, как первый омега, позабытый так давно. Как лесная поляна далекого детства, легкий пар над чашкой папиного чая, как жизнь, которая прошла так быстро, так несправедливо быстро…

«Реви, Берг, — разрешил он себе. — Реви, пока никто не видит. Потом нельзя будет».

========== Глава 2 ==========

Жизнь возвращалась к Бергу по частям: быстрыми тенями, пляшущими на белом потолке, запахом духов Элоиза, тихими звуками смутно знакомых голосов. Вместе с жизнью вернулся и страх: он не чувствовал своего тела. Совсем. Не было ни рук, ни ног, ни боли, ни тепла, ни холода. Не было ни тяжести одеяла, ни прохлады простыней. Его, Берга, больше не было.

Лёгкие пальцы коснулись виска, знакомый голос вернул опору.

— Берг, помните, мы говорили об этом. Первые семь недель так и будет. Потом к вам вернутся руки. Ещё через месяц — ноги.

Слезы, скатившиеся по вискам, напомнили: он ещё жив. А вот реветь нельзя, вчера ещё отревелся. Сегодня и сопли не вытрешь. Берг сжал зубы до хруста. Он знал, на что шёл.

Снова осторожное прикосновение, голос гениального омеги, на сегодняшний день самого главного на свете:

— Вы слышите меня, Берг? Скажите, вы ведь можете.

— Да…

Собственный голос показался чужим.

— Операция прошла удачно, вы молоды и здоровы. Будем надеяться на лучшее. Вам нужно просто запастись терпением и верить. Я знаю: это трудно. Я верю: вы сможете.

Снова пришлось собрать в кулак остатки силы, осколки того альфы, что стремился к небу, и нифига на свете не боялся, и не сомневался в своей неуязвимости.

— Спасибо, доктор. Будем работать.

Элоиз тихо рыдал, Гарет был рядом несокрушимой опорой, к несчастью, беззвучной. Потом понял, что Берг его не видит, тихо прокашлялся. И, как всегда, внёс подобие порядка в мир, рассыпающийся на части.

— Значит так, Берг. Ты привязан к такой узкой доске, по виду пластмассовой. Зафиксирован жёстко, зажимы на груди, на бёдрах, на ногах. На шее шина, так что голову ты тоже не повернёшь. Изо всяких мест торчат трубки, об этом можешь не беспокоиться. Вообще-то ты накрыт тонким одеялом, я поднял его, посмотрел. Все идёт по плану, просто расслабься и ни о чем не думай. А ещё я тебе планшет принёс с фильмами и сериалами. Смотреть ты их все равно не сможешь, не на потолок же мне планшет прилепить. Но слушать можешь. Хочешь?