Я проснулась оттого, что кто-то возится у меня в комнате. Вокруг было уже темно. Я вжалась в подушку и таращилась в темноту, но видела только белую раму и блестящий штатив капельницы. Трубка на нем висела свернутая в кольцо, как будто выжидая утра и новых вливаний.

– Джерри!

Я завопила. От ужаса, что она здесь, а я ее почему-то не вижу, что она, может быть, была здесь все это время, а я спала и не знала, что она вообще есть и рядом со мной. Чего она хочет?!

Это длилось всего пару секунд. Потом из темноты выступило ее неживое лицо, обрамленное мочалкой седых волос, и я сразу онемела. Я по-прежнему не видела ее глаз, но прекрасно знала, что она мной недовольна.

– Хочешь весь дом перебудить?

Я молчала. Как-то до обидного быстро я привыкла, что она меня не слушает, и уже не пыталась ей отвечать. Еще немного – и я привыкну, что я Джерри. На ней был тот же темный халат, что и днем, от этого казалось, что голова и кисти рук свободно парят в воздухе без всякого тела. Она стояла над моей кроватью, сжимая что-то в кулаке.

– Выпей таблетки и спи. – Она ловко открыла мне рот и сунула туда две или три противные горькие пуговицы, повернулась и вышла. Когда в замке повернулся ключ, я уже выплюнула в ладонь три разноцветные таблетки и шарила на тумбочке в поисках чем бы запить. Воды она не принесла. Пришлось идти в ванную пить из-под крана, хоть я этого терпеть не могу. Таблетки я смыла туда же, в слив раковины, и даже умылась.

Только когда я выключила воду, по коридору затопали удаляющиеся шаги. Ждала, запью я или нет? Контролирует? Вода стояла в горле комом. Не буду ничего принимать из ее рук, да и дает она какую-то гадость. Раньше никаких таблеток мне по ночам не давали – с чего это ей вздумалось?

Без нее я чувствовала себя офигенно смелой. Во рту еще бродил горький вкус. И все-таки я пошла против женщины, пахнущей тряпкой. Я прямо гордилась своим маленьким бунтом. Я даже не стала ложиться, а уселась на подоконник: вот как я могу, когда ее рядом нет! Чего я вообще ее боюсь? День, когда я потеряла сознание при виде ее, а потом еще болела – похоже, он это определил. Но она же ничего мне не сделала? Она не страшная!

Уличные фонари во дворе не горели, я видела только листья деревьев напротив окна и светлую тропинку внизу, ведущую к реке. Ужасно захотелось туда, на волю: там лучше, чем здесь, в запертой комнате, во власти женщины, пахнущей тряпкой. А что мне мешает?

Я потихоньку открыла окно. Ноздри тут же обжег свежий воздух: долго же я сидела тут в духоте! Меня оглушил шум листьев и плеск реки. Женщина, пахнущая тряпкой, не то чтобы показалась незначительной – ее просто не стало. Не было ее здесь. А я была. Я уселась на подоконнике, свесив ноги на улицу, и болтала ими, наслаждаясь своей маленькой свободой. Попыталась заглянуть в соседние окна: света нигде не было. Все спят. Если здесь вообще кто-то есть. Я вспомнила всю тишину последних дней, и внутри опять защекотал этот страх: а если мы здесь одни? Только я и она – и все? Надо выяснить.

Кирпичная стена с множеством выступов, достаточно широких, чтобы без проблем разлеглась кошка, она так и тянулась, эта стена. Я сама не заметила, как шагнула с подоконника на выступ, с выступа – на водосточную трубу – и очнулась уже подтягиваясь, наполовину на крыше.

Ветер приветливо свистнул в уши, я вскарабкалась на князек и уселась верхом. Жесть была еще теплой, сверху нависали пушистые лапы сосен – можно я здесь останусь? С высоты была видна только чернота внизу, и листья близких деревьев, и рыжие стволы сосен. Последний раз мне было так здорово уже не помню когда. Надо будет позвать сюда Флер и Софи. Если они здесь, им понравится. Мальчишкам, конечно, тоже, но они не умеют сидеть тихо, перебудят всех, и запрут от нас крышу. Не знаю как, но когда Лысому надо, он способен создать препятствие из ничего. Если он здесь. Интересно, где комната Флер? Если она здесь. Скорее всего, по одной стороне со мной…

Я потихоньку сползла по скату и, зацепившись ногами, нависла над ближайшим окном. Если это окажется комната женщины, пахнущей тряпкой, я пропала.

Я нависла над неосвещенным окном. На секунду оно мне показалось меньше моего, но тогда я не обратила внимания. Я прислонила ладони к стеклу, заслоняясь от света, и рамы со скрипом поддались.

От неожиданности я чуть не свалилась вниз. Успела зацепиться руками за козырек, задать ногами направление – и аккуратно приземлилась в чью-то комнату.

В ноздри ударил запах пыли и гнилого мяса. Тот самый, что не оставлял меня все эти дни: здесь он царствовал. Вокруг меня поднялся целый рой мух, они кружили надо мной, зудя как ненормальные. Несколько тут же уселись мне на лицо, я отмахнулась, но они атаковали снова. Я стояла на четвереньках на полу, слушая это жужжание, и каждым пальцем чувствовала слой грязи и какого-то мусора. Чья ж это комната?

Первое, что уловил мой глаз, едва привыкнув к темноте, было две кровати, составленные в углу одна на другую. Такие же, как моя, только матрасов на них не было. Тут же баррикадой стояли тумбочки, поставленные столешницами одна на другую. Рядом громоздилась пирамида стульев.

Чердак! Надо же так промахнуться! Нет, это только я так могу! Когда мы с Флер и Софи выберемся на крышу, пожалуй, не буду им об этом рассказывать.

Под ногой хрустнуло что-то маленькое, подняв новый рой мух. Они зудели как целый самолет, я испугалась, что кого-нибудь разбужу таким макаром. Я отступила, глянула… В темноте, отбиваясь от мух, я не сразу поняла, что это такое. Больше всего было похоже на веник, но какой-то плешивый и слишком мягкий. Я даже взяла это в руки, чтобы рассмотреть.

В окно еле проникал лунный свет, но я увидела. Это была огромная птица с распростертыми в вечном полете крыльями, в три ладони каждое. Должно быть, сова, но я не поняла. Потому что головы у нее не было. Из обрывка шеи еще сочилась кровь, она поблескивала в полумраке, и обмануться было нельзя. Свежая.

Вспугнутые мухи тут же налетели обратно и облепили блестящий липкий сгусток крови шевелящейся серой кашей. Я отбросила птицу, попятилась к окну – и под ногами опять что-то захрустело. Я не хотела смотреть, что это. Хотела уйти в окно и больше сюда не возвращаться. Но инстинктивно глянула под ноги и увидела ковер.

То, на что я приземлилась, попав на чердак, оказалось ковром из обезглавленных птиц. Большие, маленькие, белые, пестрые, я не различала их в этой куче. Только черные в темноте лунки на месте голов, как дыры в ковре, их было нельзя не заметить.

Черт! Я вспрыгнула на подоконник и поджала ноги. Луна вышла из-за облаков и осветила почти всю комнату. В общей куче я увидела рыжие беличьи хвосты, они обвисли сосульками, потускнели, но все-таки были узнаваемы. Что это?! Кому это понадобилось?! И зачем он складывает убитых животных здесь?!

Под кроватью лежало что-то большое и покрытое шерстью. Я видела хвост, обвисший унылой плетью, кожу, обтягивающую скелет без давно истлевшего мяса. А головы не было. Господи, где я?!

Не помню, как очутилась снова на крыше. Помню, что сидела там долго-долго, вцепившись в князек, пока не начало светать. Заорали птицы как ни в чем не бывало. Я подумала о тех, что на чердаке, и меня затошнило. Окно за собой я, конечно, не закрыла и видела теперь, как туда залетают новые и новые мухи. Я слышала это жужжание и думала, что сойду с ума здесь, на крыше верхом. Эти птицы – откуда они там? И свежая, среди них была свежая – значит, этот, который отрывает головы птицам, он еще здесь, на острове. Скоро меня хватятся. Надо лезть к себе.

Я потихоньку сползла с крыши – все-таки залезать было проще, чем слезать обратно, – кое-как добралась до своего окна, хорошенько закрыла рамы и стряхнула грязь с подоконника.

Уже засыпая, я подумала, что мне все это приснилось или я сошла с ума. В Африке, когда мы лечили животных, Лена говорила, что высокая температура может вызвать отек мозга. Не знаю, что это такое, но прямо чувствую, что у меня отекли мозги.