Ветки деревьев шелестели на ветру, и совсем рядом плескалась река. Шагов не было слышно. Никаких. Как будто эти двое провалились неизвестно куда, а я тут…

– Лысый! – Я завопила так, что сама испугалась. Мой вопль разнесся по лесу и ушел в воздух. Тишина. Я стояла, замерев, и слушала долго-долго – нет.

– Лысый…

Нет. Даже листья на ветру не шуршали. Тогда я побежала. Я бежала, напарываясь на ветки, спотыкаясь, я бежала вперед, туда, куда, по моим прикидкам, ушел Лысый. И еще я, кажется, не переставала вопить. В этой темноте я ни черта не видела, кроме сломанных веток и старой хвои. Лысого нигде не было. У него темная куртка, его не разглядишь. И почему, в конце концов, нигде не видно луча фонарика?!

Я бежала. Наверное, долго. Иногда мне казалось, что я вижу среди стволов какое-то движение, тогда я бежала туда, не думая, что это или кто. Лысого нигде не было. Я бежала, то вопя, то прислушиваясь, но слышала только хруст веток под собственными ногами. Кажется, я загребала в сторону и нарезала круги, потому что ветер дул то в лицо, то в спину. Я бежала, пока не выбежала на берег.

Здесь не было ни пристани, ни пляжа, выскочив из леса, я сразу ступила в высокую траву, и нога моя соскользнула в ледяную воду. Брр-р! Я отдернула ногу, потеряла равновесие и села на землю, опершись спиной на ствол сосны. Вот и приплыли.

Река плескалась и доставала до моих пяток, а за спиной была тишина. На горизонте уже блестела узкая полоска рассвета, и мне почему-то было спокойнее от нее. Еще какой-нибудь час – и лес проснется, и все будет видно и слышно, и я, может быть, даже найду Лысого… Слезы подступили к переносице, но я по-прежнему не хотела верить в то, что произошло.

Я проснулась оттого, что солнце нещадно жарило мне лицо и голову. Повернулась на бок, попала ногой в холодную воду и только тогда распахнула глаза. Ничего не было видно, кроме разноцветных зайчиков в глазах, ослепленных солнцем. Я от него отвыкла. Дожили. Я отвыкла от солнца. Лена с Лысым всегда очень переживают, если мы недостаточно гуляем, рассказывают, как это вредно, и ворчат про холодный климат. А здесь… Лысый!

Я вскочила и тут же вцепилась в дерево, чтобы не упасть. Голова кружилась. Разноцветные зайчики мелькали перед глазами как бешеные, я держалась за дерево и боялась упасть в воду. В лесу орали птицы. Интересно, который час? Судя по солнцу, скоро обедать. Желудок нехорошо сжался от такой мысли, но голова обрела ясность.

Лысый! Рядом его не было. Был бы – давно бы разбудил. Был бы жив и на ногах, давно бы нашел меня и тоже разбудил. Но его здесь нет. Лысый!

Я завопила так, что в глубине леса вспорхнули птицы. Завопила и побежала. Больная нога тут же напомнила о себе, боль резанула и выплеснулась слезами. Лысый! Эта тварь до него добралась, иначе он бы меня не бросил. «Кто кого бросил!» – мелькнуло в голове.

Я бежала как могла. Здорово мешала хромота, я шумно загребала ногой, но мне было плевать. При дневном свете лес был совсем не страшным, если не думать о том, что было ночью. Если не думать о том, кого я ищу. Что я ищу. Я всматривалась в заросшую тропинку, но мне везло. Тропинка выглядела так, будто по ней уже давно никто не ходил – значит, ночью мы были не здесь. Не были. Но Лысого все равно рядом нет. Если сейчас же не случится чудо… Лысый.

Проклятый лес просматривался почти насквозь: я видела красную крышу нашего домика, а ничего похожего на человеческую фигуру на ногах не видела. Если домик в той стороне – значит, ночью я потеряла Лысого чуть правее… Повернула. Резанула больная нога. Бежать по этим корешкам получалось не очень, но я не могла идти спокойно. И еще я орала. Мне хотелось, чтобы меня услышали как можно дальше, пусть даже на том берегу, потому что здесь нельзя одному без помощи. И в тот момент мне казалось, что во всей округе нет совсем никого. Кроме меня. И женщины, пахнущей тряпкой.

Маленький лес показался мне бесконечным. В нескольких шагах от того места, где я вчера потеряла Лысого, я притормозила. Больше всего хотелось проскочить его на лету, но я заставила себя встать и посмотреть. Тропинка уже была истоптанная, по обочине валялись комки мокрой хвои вперемешку с листьями. У нее был характерный ржавый цвет и странный запах, и я догадывалась, почему она мокрая. Впереди уже виднелись поломанные кусты. Примятые ветки выпрямились за ночь, а сломанные болтались как лапы гигантских пауков. На одном листе красиво засохло пятнышко крови. Я обошла сломанные кусты вокруг – нету. Очень хорошо, что нету. Я побежала в другую сторону.

Бежала и орала, в надежде, что хоть кто-то меня услышит. Ноги не слушались. Я боялась увидеть то, что ищу, боялась найти Лысого. Я мечтала найти его живым и молилась о чуде. Я на бегу шарила глазами по дорожке и кустам и выдыхала каждый раз, когда лежащий на земле предмет оказывался всего лишь поваленным деревом.

Я выскочила к лодке с ее красной полосой на брюхе и этой жуткой цепью. Не знаю, зачем я стала закидывать ее ветками. Я должна была хоть что-то делать. Должна была. Лысый.

Я опять завопила, и что-то больно дернуло меня за плечо. По носу шаркнули ветки, и больно ударил борт лодки. Я успела инстинктивно повернуть голову – и увидела Бада.

Он стоял надо мной, держа за вывернутую руку, и морда у него была злющая.

– Ты чего?!

Он не мог мне ответить: обе его руки были заняты.

Самое время сказать, что мы все можем общаться только жестами. Ну, кроме учителей: Лена с Лысым болтают – не заткнешь, а мы можем только орать. Мы прекрасно слышим и понимаем – кто по-русски, кто по-французски, кто оба языка, – а вот говорить не можем. Лена говорит, что у нас какая-то особенная форма нёба, которая не позволяет нам быть как все. Она специально собирала нас таких в одну школу, чтобы мы не чувствовали себя одинокими. Она же и учила нас языку жестов, чтобы мы общались между собой и могли ответить учителям. Еще мы немного знаем морзянку. Но так, на уровне «Дурак! – Сам дурак».

Бад держал меня двумя руками. Он не мог ответить. Он поднял меня на ноги и только тогда отпустил.

– Домой! – У него всегда был скудный словарный запас. Но сейчас-то, но здесь-то он же должен понимать…

– Бад, Лысый погиб. Петровна злая. Надо отсюда бежать, а не домой, Бад!

Бад покачал головой и подтолкнул меня в сторону дома. Еще он тупой. Но не настолько же!

– Бад, Петровна убивает…

– Меня точно убьет, если я тебя не приведу.

– Я серьезно!

– Думаешь, я шутки шучу? Вы все достали! То один убежит, то другая! Петровна задолбалась за вами бегать!

В принципе, он вел себя как обычно. Просто еще кое-чего не понял…

– Бади, она убила Лысого. И тебя убьет.

– …если не приведу тебя. – Он шагнул ко мне, но я рванула в лес с такой скоростью, какой не ожидала от своей больной ноги. Бад оглушительно топал за спиной: догонит! Он сильный, я хромаю, он догонит. Я завопила от ужаса и опять клюнула носом землю.

Не помню, что я тогда пыталась ему сказать. Больше орала от ужаса, что сейчас опять окажусь в том доме, но одна рука у меня была свободна, и я еще пыталась объяснить Баду, что нас ждет в доме. Он не хотел слушать: а верил или нет, не знаю. Не знаю, что на него нашло. Не думала, что он настолько урод. Не хотела так думать. И орала. Орала, что не хочу, чтобы мне оторвали голову.

Бад открыл дверь моей головой, добавив унизительного пинка. Эта сидела на диване как ни в чем не бывало и бинтовала себе руку с помощью Руди. Этот неумеха наложил килограмм ваты и пытался как-то замотать все бинтами. Петровна, у которой была только одна рабочая рука, кое-как удерживала лубок, который, казалось, вот-вот обвалится. У меня внутри все сжалось от этой простой будничной картины. Если не знать, кто ранил ее в руку и где он теперь…

Петровна и Руди обернулись на нас. На лице Руди мелькнул короткий испуг, а Петровна сохраняла свое неживое выражение лица: