Айями вспыхнула. Необязательно договаривать до конца. И так понятно, что даганки предпочтут голодное существование сытой жизни, заработанной через постель чужака. А вот амидарейки не столь принципиальны.

А'Веч прижал её запястья к обивке тахты, дохнув сладковатым сигаретным запахом.

— Тише, тише, куда рвешься?… Сегодня я веду себя как болван. Язык зажил отдельной жизнью и не слушает, что велит ему голова. Как думаешь, почему?

Наверное, его, как всякого хищника, возбуждало сопротивление. Когда добыча трепыхается, пытаясь выкарабкаться из стальной хватки.

Рука господина подполковника уверенно поползла по ноге Айями и забралась под юбку. Он умудрился расстегнуть пуговки на блузке — гораздо ловчее, чем в прошлый раз. И растревожил губами отметину на шее. И явно намеревался повторить вчерашнее, иначе для чего позвал в кабинет?

Смял тщедушный протест. Распалил неосторожными словами и развернул возмущение Айями в другую сторону. Пробудил смелость. Заставил забыть о том, что он — даганский офицер и захватчик. Мужчина он. Бесчувственный грубый чурбан, лапающий нагло и по-хозяйски. Настырный кобель.

В действительность её вернула трель звонка. Телефон надрывался пронзительно, и А'Веч, с чувством выругавшись, направился к столу, на ходу застегивая брюки. Когда он успел стянуть рубаху? И Айями выглядела не лучшим образом. Полуодетая, точнее, почти раздетая и с затуманенным взором. Как женщина легкого поведения. Господин подполковник прав. У амидареек нет гордости. Она сгорела быстрее клочка бумаги с приходом оккупантов.

Пока А'Веч общался по телефону, Айями привела себя в порядок. Пригладила волосы и села как школьница, сложив руки на коленях. О чем говорит, не слышно. Понизил голос и отвернулся. Снежный барс на спине оскалился, беззвучно шипя. Почему-то нарисованный зверь не нравился Айями, и ей казалось, что от него исходит взаимная антипатия.

— Ты не притронулась к lileh*, - сказал А'Веч, вернувшись к столу.

Его игривость сошла на нет. Господин подполковник разговаривал с Айями, а мыслями находился в другом месте. Натянув рубаху, застегнул китель и опять закурил, сев рядом.

Смеется он, что ли? Разве ж полезет кусок в рот? Щеки горят, глаза блестят и старательно избегают мужчины, устроившегося рядом на тахте. Потому как стыдно.

— Ешь, — велел А'Веч. "Отказ не принимается" — прозвучало в голосе.

Зря Айями боялась, что подавится под его взглядом. Господин подполковник пускал дым через нос, о чем-то задумавшись. Наверное, ему сообщили тревожную новость. Например, о нападении партизан и о потерях среди даганнов.

Нежные лепешки из творожного теста с медом таяли во рту. Если бы Айями могла наблюдать за собой со стороны, она увидела бы, что жует, закрыв глаза, словно пытается выжать вкус кушанья до последней капли. Некстати вспомнился рассказ дрессировщика из цирка шапито, давным-давно приезжавшего с гастролями в городок. После представления школьникам устроили экскурсию по закулисью и просветили о методах дрессировки животных. Вот и Айями сейчас прикармливали как того стриженого пуделя с глупым бантиком на хвосте.

Снова затрезвонил телефон, и А'Веч, выслушав звонившего, сказал коротко: "Хорошо" и положил трубку.

— Мне нужно ехать.

— Да, конечно, — вскочила Айями.

— Собирайся. Машина будет через пять минут.

Айями почувствовала себя лишней. Гостьей, которая мешает, и поэтому её бесцеремонно выпроваживают. Мол, сегодня не получилось, сейчас есть дела поважнее, а в нужный момент свистну.

— Вы… ты надолго?

А'Веч прищурился.

— Почему интересуешься?

Видно, решил, что она вынюхивает. Хочет разузнать, как долго будет отсутствовать высокопоставленный офицер, и доложит Сопротивлению, а партизаны организуют засаду.

Айями неопределенно пожала плечами: не больно-то расстроимся из-за вашего отбытия.

Совсем страх потеряла. Наверное, из-за обиды.

— Дня три-четыре. Или меньше. Или дольше, — сказал А'Веч.

Она с сожалением посмотрела на стол. Неужели кушанья, наготовленные шеф-поваром, пропадут зазря? Ох, жалко до слез.

— Пойдем, — А'Веч открыл дверь.

Пока Айями гостевала в кабинете, её вещи чудесным образом перекочевали из комнаты переводчиц в приемную. Оказалось, В'Аррас предусмотрительно принес пальто и сумку. Господин подполковник надел протянутую помощником куртку и, взяв какой-то бидон, проводил Айями до фойе, чем несказанно удивил. Раньше до машины её сопровождал В'Аррас.

Айями почувствовала себя препарированной букашкой под внимательным взглядом дежурного, а на крыльце и вовсе настал черед страшного смущения. Потому как на площади у ратуши фырчали разогретые машины, и военные, нетерпеливо поглядывая на часы, ждали господина подполковника. Все тридцать человек. А может, и сто — от волнения у Айями расплылось перед глазами. И с водителем она забыла поздороваться, неуклюже забравшись на заднее сиденье автомобиля. И судорожно ухватилась за ручку бидона, врученного А'Вечем.

Сейчас Айями отвезут домой, а он отправится на ответственное задание. И его могут ранить или убить. А ей и сказать-то нечего. Остается растерянно моргать, лихорадочно подыскивая правильные слова. Но как назло, из головы всё выветрилось.

И он тоже ничего не сказал. Захлопнул дверцу и закурил, провожая взглядом автомобиль, увозивший Айями.

В ближайшем рассмотрении оказался не бидон, а три контейнера, составленных столбиком в специальном захвате с ручкой для удобной переноски. Под алюминиевыми крышками с прижимами — меню точь-в-точь из кабинета господина подполковника.

— Ты ограбила ресторан? — всплеснула руками Эммалиэ и рассмеялась, поняв абсурдность вопроса. Оба ресторана в городе закрылись в первые месяцы войны.

— Нет. Даганскую столовую, — ответила Айями смущенно.

А'Веч не только организовал ужин, но и позаботился, чтобы она вернулась домой не с пустыми руками, хотя сегодня господину подполковнику не выгорело. Получается, оплатил не оказанную услугу, хотя вполне мог бы выбросить поварские шедевры. И вчера подарил коробку с бесценным содержимым.

Масштабы его щедрости пугали и давили грузом обязательств. Мол, коли приняла — будь добра, отрабатывай.

— Уму непостижимо, — пробормотала Эммалиэ, оглядывая пиршество на столе. — Могу лишь догадываться, чего тебе стоили эти контейнеры.

— Ничего не было, — ответила Айями неловко. — Господин А'Веч пригласил после работы в кабинет. Мы разговаривали об обычаях его страны, а потом он уехал по срочному делу. И перед отъездом отдал контейнеры.

Подумаешь, упустила небольшую деталь. Эммалиэ незачем знать лишние подробности.

— Но ведь он вернется? — поинтересовалась соседка с беспокойством, удивившим Айями.

— Через три-четыре дня или раньше.

— Раньше не нужно, а вот позже — пускай. И пусть почаще уезжает, а возвращается пореже.

— Почему? — спросила Айями недоумевающе.

— Каждый раз ты принуждаешь себя, и мое сердце кровью обливается. Как представлю, каково с нелюбимым…

Айями отвела взгляд.

— Принуждения нет. Господин А'Веч мне… симпатичен.

Трусиха. Не хватило смелости признаться, что он больше чем симпатичен или нравится. А'Веч волнует её как мужчина.

— Вот как… — растерялась Эммалиэ. — Неожиданно. Тебе повезло. А я так и не сумела забыть мужа.

— И я не собираюсь забывать Микаса, — сказала Айями с обидой, словно её уличили в плохом поступке.

— Милая, я не виню тебя ни в чем. Уж без малого три десятка лет нет со мной Реналя, а я не научилась воспринимать мужчин… как мужчин, — пояснила соседка с запинкой. В силу возраста и воспитания поднятая тема давалась ей нелегко. — С мужем мы пережили и хорошее, и плохое. Прикипели друг к другу. Поэтому раскрыть душу другому человеку… доверить свои мысли, тело… жить его интересами… Нет, я бы не смогла. Да и не захотела.

До других ли мужчин было Эммалиэ, потерявшей ребенка и мужа? Соседка и так чудом задержалась на бренной земле, внушив себе за правду последние слова дочери на смертном одре. И из этого внушения черпает силы, чтобы жить и ждать. Судьбинушка давно перевалила за полувековой рубеж, а Эммалиэ до сих пор надеется.