Айями возвращалась домой в приподнятом настроении, и глаза подмечали всё — полумрак в салоне, поскрипывание сиденья, запах кожи и табака, подсвеченные приборы на панели. Водитель-солдат довез до дома и сопроводил до квартиры, освещая дорогу фонариком. И об автомате не забыл, держа оружие наготове.

Встретив на следующее утро второго заместителя полковника на лестнице, Айями по привычке вжалась в стену, но язык вдруг осмелел и выдал нечто невообразимое.

— Здравствуйте. Я благодарна вам за машину, — сказала на даганском.

— Какую машину? — спросил А'Веч, обескураженный приветствием. Наверное, думал, что после наглядного "воспитания" Айями будет шарахаться от него как от прокаженного. Она обратила внимание, что А'Веч слегка помят и небрит с утра. Очевидно, у него накопилось много дел, и пришлось заночевать в ратуше.

— За возможность добираться домой на машине, — уточнила Айями.

— А-а, — протянул он, вспомнив. — Разумная предосторожность. У нас не так много переводчиков, в которых мы вбухали силы и средства, чтобы теперь разбрасываться.

— Спасибо, — ответила вежливо Айями. Собралась было дальше по лестнице, но её остановили слова, брошенные вдогонку:

— Надеюсь, у тебя хватит ума не кататься на машине каждый вечер. Иначе придется вычитать из твоей зарплаты расходы на бензин.

— Простите, я не думала, что это затратно, — ответила Айями, опустив глаза. — И больше не буду…

А'Веч промычал что-то нечленораздельное.

— Если для вас, переводчиц, выделили машину — значит, заказывай, — ответил, потирая лоб. Наверное, у него разболелась голова. Или зуб.

— Хорошо. Спасибо.

— Маршрут: комендатура — дом. В другие места топай пешком.

— Хорошо. Спасибо.

— И не отвлекай шофера во время езды.

— Хорошо. Спасибо.

— А лучше помалкивай.

— Хорошо. Спасибо.

— И не задерживай машину. До дома докатилась — отпускай шофера.

— Хорошо. Спасибо.

— Иди уже, — отмахнулся А'Веч и пробормотал под нос. Айями послышалось: "Забодала эта покорность". А может, она плохо разобрала невнятное бурчание.

— Хорошо. Спасибо, — ответила вежливо и взбежала по лестнице. Вот грубиян. Тыкалка.

Совпадение или нет, но даганны начали устанавливать на крышах зданий прожектора. Инженеры изучили план города и обошли, вернее, объехали улицы, определив точки, с которых достигался максимальный радиус освещенной зоны. Таким образом, даганны собирались изгнать темноту с главных улиц городка.

Даганны учли недочеты своей пропаганды и решили наглядным примером воздействовать на местное население. В город приехала передвижная кинобудка. В зрительном зале ратуши установили проектор, а в глубине сцены натянули экран. Сеанс носил добровольно-принудительный характер, о чем организаторы известили в рупор, объехав улицы на машине.

Айями и Эммалиэ сели в первых рядах, Люня устроилась на коленях у мамы. Дочка с восторгом осматривалась, она прежде не бывала в большом помещении при скоплении народа. Верхнюю одежду не снимали — зябко в неотапливаемом зале. Правая половина раздвинутого занавеса отсутствовала, левая держалась на честном слове. На том месте, где когда-то висела большая люстра, торчал теперь пук проводов. Потолок покрылся сеткой трещин из-за шелушащейся побелки.

Светильники погасли, кинопроектор заработал. Изображение оказалось цветным и озвученным. По залу прошел гул удивления: люди привыкли к тому, что амидарейская военная хроника снималась в черно-белом и немом формате, а рядом с экраном стоял чтец и объяснял происходящее.

Перед зрителями появилась молодая русоволосая женщина в простом голубом платье и в светлой косынке. На чистейшем амидарейском языке она рассказывала о своей жизни в Даганнии. Женщину звали Кетиминь лин Тафлата. Она была родом из тех мест, которые больше года находились на линии фронта в зоне непрерывного обстрела. Иными словами, из мертвых земель. Услышав об этом, Эммалиэ вцепилась в подлокотники, а Айями напряглась.

Мелодично и спокойно Кетиминь повествовала о том, что живет в Даганнии около двух лет по объяснимой причине. Амидарейские власти не организовали эвакуацию гражданского населения, оставив жителей в качестве щита. Военные стратеги рассчитывали, что противник не станет стрелять по безоружным. Вникнув в услышанное, зал шумно выдохнул. "Врёт! Продалась врагу, стерва" — пронеслось по рядам.

— Паника, крики, дети плачут… От свиста закладывает уши. Вокруг взрывы и пыль столбом. Снаряд попал в соседний дом. В подвале прятались люди, их завалило обломками, — вспоминала экранная Кетиминь. — Мы тоже прятались. Повезло, что даганны нашли нас и переправили за огневой рубеж, но многие из наших так и остались там. Были покалеченные и обгоревшие. Никогда не забуду, как мы бежали к машине, и на глаза попалась нижняя часть тела. Она лежала у колеса. Сапоги и штаны с ремнем на месте, а того, что выше — нету. Оторвало. Амидарея забыла о нас и оставила на произвол судьбы. Мы приехали в Даганнию без вещей и документов. Ни теплой одежды, ни еды, ни элементарных средств гигиены.

Кетиминь показала комнату, в которой проживала. Небольшое помещение, скудно обставленное мебелью, однако ж, произвело приятное впечатление на Айями. Наверное, из-за уюта и опрятности. А рассказчица переключилась на пояснения о своей работе. На экране появилось огромное пространство, занятое теплицами.

— Здесь выращивают урожай, который затем собирают и перерабатывают. В этих котлах идет тепловая обработка круп, смешивание со специями и обогащение витаминами, — постучала Кетиминь по металлическому боку пузатой махины. Камера отъехала, показав два ряда одинаковых котлов с матово поблескивающими боками. — Вдалеке вы можете видеть сушильные камеры для пищевой продукции. Сейчас мы сушим овощи, которые позже будут упакованы и отправятся поездом в Амидарею.

На экране светило солнце, теплицы ломились от зелени. Вдалеке маленькие человечки носили ящики, поливали, рыхлили, собирали. Автоматы штамповали знакомые брусочки и заворачивали в обертку, а женщины в белых халатах и перчатках укладывали прессованные крупы в картонные коробки.

— Нас не заставляют работать сутками напролет. Рабочий день нормирован, есть время на отдых и на личную жизнь. А тех, у кого появляются идеи по усовершенствованию труда, поощряют. Но самое главное, мы защищены и можем спать спокойно, зная, что здесь наши дети в безопасности.

В объектив камеры попала группка ребятишек, возившихся в песочнице. Они не ревели, не просились к мамам на ручки, не моргали глазёнками испуганно и затравленно. Дети увлеченно играли и выглядели довольными жизнью.

— Когда-нибудь мы вернемся в Амидарею, — сказала напоследок Кетиминь. — Но я не уверена, что хочу назад, в страну, которая бросила нас в трудный момент. Здесь мне помогли устроиться на новом месте и обжиться, а что ждет там? Обвинение в измене.

Камера в последний раз пробежала по теплицам, выхватила крупным планом работников, показала с высоты птичьего полета поселок из однотипных домиков, и экран потух. Зажглись светильники в углах зала, но зрители не сразу зашебуршились, вставая. Некоторое время стояла мертвая тишина. Горожан впечатлило показанное и услышанное. Возмущение словами амидарейки, обвинившей отчизну в сознательном предательстве, перемешалось с размахом производства и с солнечными летними кадрами. Однако в присутствии даганнов, окруживших зал по периметру, люди помалкивали, не решаясь на громкие высказывания.

— Внимание! Каждому пришедшему на показ демонстрационного фильма предлагаем получить в подарок упаковку сушеных овощей, — раздался усиленный динамиками голос на искаженном амидарейском. — Желающих ждем на площади у комендатуры.

Зрители потекли к выходу, переговариваясь меж собой. Доброта даганнов подозрительна. В чём заключается подвох? Бесплатный сыр, как известно, бывает в мышеловке.

Ряды пустели, а Айями застыла, словно её прижало к сиденью неведомой силой. Отключившись, она не заметила, как дочка сползла с колен. Глаза уставились невидяще на пустой экран. В одном из мужчин, работавших в теплице, Айями признала… брата! По легкой горбинке на носу и по дурацкой косичке. Будучи юнцом, братец самовыражался, отрастив волосы до плеч и заплетая в крысиный хвостик. Не может быть! Обман зрения! Это не он. Это человек, похожий на него и, к тому же, старше годами. Мало ли на белом свете людей с одинаковой внешностью? Изображение нечеткое, экран неровно натянут — вот и показалось. Сколько же времени прошло? Лет шесть, не меньше, когда брат уехал из города, чтобы поступить в училище. С тех пор они не виделись. Разве что изредка переписывались. Айями регулярно отправляла открытки, а брат вспоминал о ней раз в году, присылая очередную фотокарточку на Свежелетие. На ней он щегольски позировал в военной форме, а с обратной стороны снимка карябал дату и скупую подпись: "Это я".