— Ступай. Работу никто не отменял, — велел ей А'Веч. — Закончим разговор позже, — сказал Имару и, с легкостью выбравшись изо рва, исчез с горизонта.

Отряхнувшись, Айями привела себя в более-менее опрятный вид. Из канавы помог выкарабкаться Имар, чью протянутую руку она приняла с благодарностью. Они дошли по тропинке до переправы, и на этот Имар замыкал шествие во избежание новых недоразумений.

— Я велел переводчицам возвращаться в ратушу, — пояснил он, заметив удивление Айями, посчитавшей, что девушки ожидают у мостков.

Имар расспрашивал, она отвечала. Что случилось? Загляделась и не увидела, как в лицо летит снежок. Как очутилась в канаве? Господин офицер в последнее мгновение увел из-под удара. Врать нельзя, вдруг проверит правдивость рассказа?

В свою очередь, и Айями спросила: не накажут ли Имара?

— За что? — удивился он.

— За то, что подвела вас. Остановилась и отстала, в то время как вы ушли далеко вперед.

— Со своими заботами я сам разберусь, — ответил Имар. — Как ваше самочувствие? Предлагаю заглянуть в больницу.

— Нет-нет, — ответила Айями поспешно. — У меня ничего не болит, и голова не кружится. Я и удариться-то не успела. Лучше поторопимся на работу.

Когда она вернулась в ратушу, девушки поинтересовались тем, что произошло у школы. Сдержанно и ненавязчиво спросили, хотя их раздирало любопытство.

— Всему виной мое разгильдяйство, — заключила Айями, рассказав краткую историю круговерти в снегу. — Если бы не господин А'Веч, я бы тяжело пострадала. И неизвестно, выжила бы после удара обледеневшим снежком.

Переводчицы охали и ахали, поражаясь благородству чужака-офицера, спасшего от смерти обычную амидарейку.

А ведь и правда, нужно поблагодарить А'Веча. Она вспомнила, что не сказала ему об этом. За мгновение до попадания он закрыл Айями собой, да так, что на большой скорости они скатились в канаву. И не просто уберёг от удара, а обнял и прижал к себе, защищая от ушибов. Вдруг А'Веч пострадал? А Айями не удосужилась спросить, попал ли в него ледяной снаряд.

Имар заглядывал пару раз в комнату переводчиц, справляясь о самочувствии, и Айями успокаивала, уверяя, что на неё можно рассчитывать, и что она по-прежнему работоспособна. Нельзя болеть и раскисать. Немощный никому не нужен. А перед окончанием рабочего дня Айями попросила у Имара разрешение, чтобы подняться на третий этаж в приемную господина второго заместителя и высказать свою благодарность.

— Стоит ли? Я могу передать ваше спасибо, — предложил Имар, но Айями категорически отказалась.

— Вы и так много для меня сделали. Я ценю и уважаю вас и не стану привлекать. С моей стороны это будет верхом эгоизма и наглости.

— Хорошо, ступайте, — разрешил Имар, и она поторопилась наверх.

Но в приемной помощник А'Веча огорошил:

— Начальник занят, придите попозже.

Айями пришло на ум страшное предположение.

— Он жив? То есть, здоров?

— Более чем, — ответил даганн со смешком.

Уф, слава святым, А'Веч не пострадал. Что ж, заглянем в приемную попозже, а пока убьем время стуком на печатной машинке.

Имар, увидев, что Айями вернулась ни с чем, предложил заняться разговорным даганским, но она отказалась.

— Простите, мне очень жаль. Из-за недоразумения, случившегося днем, впустую потеряно много времени, а я не закончила перевод. Да и вы могли бы совершить много полезного, но вместо этого вытаскивали меня из канавы.

— Аама, но ведь всю работу не переделать, как бы ни старался.

Возможно, Имар сказал с умыслом, мол, нет ничего зазорного в том, чтобы иногда отдыхать от трудов праведных, но собеседница не поняла намека.

— Обещаю, вы не разочаруетесь. Я справлюсь в срок с порученным переводом.

Вздохнув, он отпустил Айями — работать и еще раз работать.

Печатая, она проговаривала вполголоса речь, которую собиралась произнести перед господином вторым заместителем. О своей признательности за то, что благодаря ему жива и здорова. О том, что в собственной безалаберности виновата лишь она и никто более. Потому что невольно… им залюбовалась. Нет, об этом Айями не скажет. И если А'Веч посчитает, что она заслуживает наказания, так тому и бывать. Пусть хоть две трети пайка урежет, ей не страшно. Выживем, бывало и хуже. И нужно молиться, чтобы он не простыл. Если заболеет, Айями обвинят в покушении на офицера. И вообще, ей невероятно повезло. Он мог сломать шею или серьезно пораниться, спасая Айями от летящего снежка. А смерть даганского военачальника равнозначна помосту и казни. Да, нужно пожелать А'Вечу крепкого здоровья. И заодно успехов в работе. Так, о чем бы еще упомянуть… Может, выразить надежду на скорое возвращение даганнов домой, на родину?

По истечении полутора часов Айями опять заглянула в кабинет инженеров и испросила разрешение у Имара, склонившегося в одиночестве над какой-то схемой. Он не стал препятствовать, и Айями поспешила наверх. А помощник господина заместителя, пряча бумаги в сейф, сказал:

— Приходите завтра. Он чрезвычайно занят.

Айями растерянно кивнула. Завтра так завтра.

— Ну как? — спросил Имар, когда она заглянула в кабинет, чтобы доложить о своем возвращении с третьего этажа.

— Занят. Мне сказали, стоит попытаться завтра.

— Ну и славно, — сказал он, складывая чертеж. — И вам пора домой. Не забудьте вызвать машину.

— Да, спасибо. До свидания.

Одевшись, Айями погасила светильники и вышла, притворив дверь. Но спустившись в фойе, передумала подходить к дежурному. Она решила прогуляться. Погода позволяет и, к тому же, сейчас большинство улиц освещено. Правда, проулки и дворы остались неохваченными, но света прожекторов, отражаемого снегом, вполне достаточно, чтобы добраться до подъезда, не чертыхаясь и не опасаясь нападения в спину.

Айями шла, не торопясь, по тротуару. В лицо летел мелкий снежок, похожий на пыль, и блестел в конусах горящих фонарей алмазной пудрой. Однако давненько Айями не гуляла вот так, без повода. Вечно спешила, торопилась по делам… Сумочка на локте, руки в карманах, потому что варежки не успели высохнуть. А джим-хам, как и следовало ожидать, размазался в лепешку. Какая разница, как выглядит пирожное? Люнечка отскребет от мешочка ложкой. Или Эммалиэ что-нибудь придумает и реанимирует кашу-малашу, в которую превратилось лакомство.

Вспомнились его глаза. Черные, как ночь, даже зрачков не видно. И черные волоски, виднеющиеся в вырезе рубахи. Да, точно, у него же волосатая грудь, а ниже спускается черная дорожка. А когда он улыбается, на щеке появляется ямочка. Хотя нет, это не ямочка, а след от малозаметного шрама. А еще он смеется раскатисто.

У школы стояла машина, похожая на ту, в которой Айями отвозили домой после работы. Солдаты толпились на крыльце и дымили. Теперь они не смеют притронуться к Айями, потому что во внутреннем кармане пальто лежит удостоверение, дарующее иммунитет.

По ступенькам спустились дама и даганский офицер, и Айями замерла. Лишь у единственной женщины в городе роскошный меховой воротник на пальто. Она уселась на заднее сиденье, и автомобиль покатил прочь, а офицер достал портсигар из кармана и закурил. Выпускал дым струйкой и посматривал по сторонам. В какой-то момент Айями показалось, что офицер смотрит на неё. Но нет, мазнул по ней глазами и перевел взгляд дальше.

Айями не решалась сделать и шага. Казалось, переступи она ногами или вздохни громко, и мужчина уловит шевеление боковым зрением или услышит.

Докурив, офицер бросил бычок и поднялся по ступеням. А'Веч не заметил её.

— Ты грустная сегодня, — заметила Эммалиэ, когда Айями, уложив дочку спать, подошла к окну. Снаружи темно, но лучше смотреть в черноту, нежели на проницательную соседку.

— Был напряженный день. Достался сложный перевод.

— И путешествие в столовую, — добавила с улыбкой Эммалиэ. — Не сомневайся, ты заслужила.

Айями поведала соседке о посещении даганского общепита, но о кувыркании в снегу умолчала. Ни к чему волновать близких рассказом о том, что едва не распрощалась с жизнью.