– Сэр, – подчёркнуто обратилась она к профессору, а не к Надин, – первичное вскрытие показало, что на клеточном уровне поверхностные слои кожи…

Ковалевский поморщился:

– Энн, прошу тебя, давай без вот этой канцелярщины… Скажи проще: что сломалось?

– Я Изабелла, профессор – сухо улыбнулась врач, – хорошо, я буду кратка. На спине есть три очага эрозии – вот здесь, здесь и здесь – пока, впрочем, небольшие; глазные сервоприводы изношены – но тут мы, пожалуй, поработаем, думаю, добьёмся баланса; хуже дела обстоят с челюстью – он заикается всё сильнее, и запчастей больше нет. Беда с коленным суставом – боюсь, он вскоре потечёт. От него уже сейчас идёт слабый запах смазки, и в любой момент колено может выйти из строя.

– Он все ещё может их оплодотворять? – мрачно спросил профессор.

– Технически – да, – кивнула врач, – но поймите, что… гм… он всё меньше похож на живого мужчину, и со дня на день это станет очевидным. Я хочу сказать, что мужчина во время секса должен быть… должен обладать…

– Не нужно мне объяснять, что должен мужчина во время секса, – язвительно прервал её профессор, – поскольку я единственный среди вас мужчина, и единственный, у кого – пусть и давно – был настоящий секс.

Врач побледнела и закусила губу. Ковалевский понял, что переборщил.

– Послушай… Изабелла, – он опустил голову, на которой старческий пигмент смешался с пятнами радиационных ожогов – я не хотел быть резким. Не обижайся, хорошо? Я понял тебя, а ты поняла меня. Скажи мне лучше, что с нашим банком спермы?

Изабелла смотрела в сторону; было ясно, что она готова заплакать. Но девушка сделала усилие и коротко кивнула головой:

– Да… Даже если мы сумеем удержать сержанта в рамках подобия живому… человеку, семенного материала хватит только на семь месяцев – из расчёта две поездки в неделю. На самом деле, спермы у нас больше, но половина запасов уже облучена. А это риск выкидышей или уродства, сами понимаете. Даже с тем, что есть, процент зачатий крайне низкий. Примерно через полгода, профессор, мы фактически начнём вымирать, как вид.

Ковалевский потёр переносицу:

– Используйте здоровую жидкость первой; когда закончится – смело лейте ему некондицию.

Врач вскинула редкие брови.

– Да-да, делайте, как я говорю. У нас нет выбора, девочка моя. Бог оставил нам несколько талантливых инженеров и врачей, но почему-то напрочь лишил генетиков… что ж, будем работать с тем, что есть.

Надин, все это время молчавшая, кашлянула:

– Сэр, профессор…

– Что, Надин?

– Если вместо естественного оплодотворения каждый раз делать ЭКО, процент удачных зачатий повысится. К тому же, появится больше шансов на рождение двойни или даже тройни… И главное, сперма не будет тратиться такими неэффективными объёмами; мы выиграем много времени.

– Отозвать нашего солдата? – Ковалевский покачал головой, – это много раз обсуждалось. Людям… женщинам в Долине нужен мужчина, Надин. Хотя бы тень мужчины, хотя бы обещание. Пока они верят в наш героический фронт, в ценность этих бравых солдатиков – они верят в саму жизнь.

– У нас остался последний андроид, профессор, – сухо заметила врач, – и тот скоро станет похож на… простите, ходячий скелет с хорошо пришитыми причиндалами. Да, артельщики и ополченцы в Долине не слишком образованны – нашими же стараниями – но и они уже видят неувязки. Вчера, например, Густаффсон назвал по имени престарелую артельщицу, которую, по легенде, видел первый раз в жизни. Я беру всю вину за этот инцидент на себя, профессор… но ошибки будут только множиться.

Неувязки, неувязки, подумалось Ковалевскому. А то, что ты, милая Надин, спишь с этой вот стройняшкой… как её там… Изабеллой, да – это как, считать неувязкой или нет? Но вслух он этого не сказал.

– Сэр, должна заметить, что все мы здесь живём со знанием правды, и неплохо справляемся, – осторожно добавила Надин, – так почему бы не дать шанс долинщикам? Пустим слухи, понемногу, отберём самых сознательных, будем их привозить сюда, в Цитадель, под видом экскурсии постепенно обрабатывать, чтобы не вызвать шок…

– Довольно! – не выдержал Ковалевский, – хватит, Надин! Так мы рискуем загубить весь проект! Десятилетиями мы выстраивали эту систему, мы наладили автономный цикл сельского хозяйства в Долине – я сам, между прочим, в молодости сажал этот проклятый подсолнечник, барахтался в дерьме со свиньями… Мы растили здоровых женщин, мы крали у них кровь на анализ, мы оплодотворяли самых перспективных, жизнеспособных. Все они наши дети, в каком-то смысле. Они почти перестали умирать от рака, Надин!

– Они умирают от старости, – тихо сказала она.

– Все умирают от старости!!! – заорал он своим надтреснутым, старческим голосом, и пятнистая кожа на его черепе покраснела, – я умираю от старости!

– Виновата, сэр.

– Они живут этой выдуманной нами войной, как ты этого не понимаешь? Ты – избранная, ты выше всего этого; но они – простые бабы, им нужно кого-то ждать с фронта. А иначе… иначе всё пойдёт прахом. Они рожают, и рожают от мужчины – это самое главное!

– Но мальчики по-прежнему не рождаются, – горько заметила Изабелла, – уже восемьдесят пять лет, профессор.

– Любую проблему можно решить! – Ковалевский начал уставать от этой дискуссии; другие врачи и сестры притихли и молча стояли в сторонке; всё это плохо, очень плохо, это подрывает коллективный дух…

– Всё можно решить, – спокойнее сказал он, – Кончается сперма? Мы починим наш самолёт и опять слетаем в Британию. Или лучше в Испанию, там не так горячо. Мы найдём ещё один банк, взломаем его, и привезём материал сюда. Износился андроид? Больше грима, больше одежды… пусть меньше разговаривает, не знаю… Мы что-нибудь придумаем. Я всегда что-нибудь придумывал…

Голос его предательски задрожал. Надин коротко переглянулась с Изабеллой.

– Оставим этот разговор, – глухо произнёс профессор, потирая лоб тощим запястьем, – Надин, мне нужно прилечь.

– Слушаю, профессор.

Она катила его по бесконечным коридорам Цитадели, облепившей своими просвинцованными корпусами прибрежные скалы. Внизу бился о камни враждебный океан, наполненный ядом и радиацией; по ту сторону перевала цвела в жидкой грязи Долина с разбросанными по ней полутора десятками селений, пятью крошечными городками и единственной железнодорожной веткой, ведущей сюда. Долина… Их Ковчег на земле, для большинства теперь – настоящий родной дом. Другого и не было, и – вполне возможно! – не будет.

В незапамятные времена с неба рухнул гигантский метеорит, выплавив в земле просторную овальную чашу; небесное тело не зря потрудилось! Восемьдесят пять лет назад над Ираном вспыхнули первые ядерные цветы, их ядовитые семена разнеслись по всей планете, провоцируя цепную реакцию ответных ударов; немногие выжившие – как правило, случайно оказавшиеся вдалеке от крупных городов и военных баз, или посреди океана – очень быстро обнаружили, что радиация, кислотные дожди и мутировавшие растения что-то переключили в генетическом коде хомо сапиенс, покалечили наследственность. Женщины лучше справлялись с радиационным фоном, жили дольше, воспроизводили себя; через пятьдесят четыре года на планете остался в живых единственный мужчина, старик, доктор технических наук, профессор Ковалевский. Хотя какой он профессор… Его некому было назначать профессором, он назвался сам. Он и его потомки выстроили эту Цитадель, с лабораториями и цехами, с родильными палатами и даже маленьким аэродромом; он придумал Долину, заселил её девушками и женщинами, изолировал их от окружающего, безжизненного мира. Они должны были стать оплотом новой жизни и со временем восстановить популяцию человека. Когда-то он искренне считал, что всё это необычайно благородно и гуманно, он верил в возрождение цивилизации. Когда-то у него было три самолёта, небольшой военный корабль, крепкое здоровье и живой сын. У него было всё…

Для тех, кто выращивал овощи и усердно охранял небо от давным-давно не существующих бомбардировщиков – для них за перевалом, за краем долинной тарелки всегда шла война. Плевались огнём пушки, сходились в битвах морские эскадры, отважные лётчики кидали горящие машины в пике, на ненавистного врага… Об этом говорили книги и фильмы, выпускаемые здесь же, на побережье. Им было сказано: все мужчины, до единого, нужны командованию; только они могут выдерживать последствия атомных бомбардировок, каждый из них – на пересчёт. Когда-нибудь, после Великой Победы, все они вернутся домой – но не сейчас. Сейчас ваша задача – заготавливать жмых, плести канаты, ткать брезент, кормить фронт.