Она встала, и Том поспешно встал вместе с нею. Огоньки под потолком погасли, и серебряный свет луны залил зимний садик.

— Я приказчик в магазине Боргина и Бёрка, — прошептал Том, и Джеки замерла, зачарованная блеском его глаз. — Вы всегда можете меня там найти…

— Джеки? — Мать отворила дверь, и Джеки торопливо устремилась ей навстречу, надеясь, что та не заметит Тома в темноте.

— Что ты здесь делаешь, милая?

— Ничего, мам, просто захотелось побыть одной.

— Понимаю… — Мама взяла ее за обе руки. — Потерпи до завтра, милая. Завтра это все закончится.

Джеки не хотелось ничего отвечать, не хотелось говорить о неприятном. Она увлекла маму прочь, напоследок оглянувшись назад. Том почти растворился в тенях, но она разглядела его бледное лицо и то, как он поднял руку, прощаясь.

========== 4. Наследство ==========

Джеки вошла в гостиную следом за матерью, ни на кого не глядя, только чувствуя, как преступно пылают щеки и губы. Длинные ряды стульев, словно в театре. И по рядам бежит шепот: «Хоть бы поискала черное платье! Нет, поспешила вырядиться в зеленое!»

Уж кто бы говорил. Ее простое темно-зеленое платье с длинными узкими рукавами и единственным украшением — серебристой змейкой пояса — выглядело куда скромнее и приличнее, чем буфы, рюши и воланы всех этих расфранченных дамочек, которые словно и не на похороны приехали.

Джеки молча села, незаметно сунула руку в глубокий карман, где лежала палочка, и приготовилась наслать проклятие обезъязычивания на каждую, кто еще раз раскроет рот.

Душеприказчик тети Хепзибы, невысокий человечек в темно-сером костюме в полоску, вышел вперед и встал за конторку, как распорядитель на аукционе. Джеки не слишком внимательно слушала его вступительные слова и печальные рассуждения о том, что все мы умрем. Здесь все казалось таким странным, душным лицемерием… что еще нового он может сказать?

Ее мысли то и дело возвращались к Тому и его словам. Кто больше всех говорил о воровстве? Кто больше всех пекся о наследстве? Бертрана… и еще несколько таких же старых сплетниц.

…надо было забрать гиацинты. Принести сюда и пусть бы судачили. Пусть бы гадали и говорили все, что им взбредет в голову…

А Том…

Сердце Джеки забилось чаще; от волнения распирало грудь. Она снова и снова вспоминала его голодный взгляд, странный и волнующий блеск его глаз в свете луны, и горячий поспешный шепот. Еще немного — и она бы узнала, каковы на вкус его губы, одетые в дымный аромат огневиски.

— … Теобальду Мейфейру, его жене Джанин и дочери Джеки, — сообщил душеприказчик и остановился для многозначительной паузы. Начало фразы ускользнуло от ее внимания, поэтому Джеки вскинула голову, только услышав последние слова.

Мама крепко сжала ее запястье.

— Мама?

— Тетя Хепзиба оставила нам этот дом, — прошептала мать уголком рта. Тем временем официальное лицо продолжило читать.

— Также мисс Джеки Мэйфейр я завещаю и предписываю передать лично из рук в руки медальон Салазара Слизерина!..

Гул прокатился по комнате. Кто-то беспрестанно ахал.

— Медальон Салазара Слизерина!.. — промолвил мужской голос совсем рядом. — Чего только не было у старухи Хепзибы!..

— Уж поверь мне, Мелькиор, — обиженно ответила какая-то женщина прямо з спиной у Джеки. — Мы многого не знали о нашей родственнице…

— Джеки! Ступай! — послышалось над самым ухом. Мама подталкивала ее в плечо. — Иди же, ну!

Только теперь до нее дошло, что нужно встать и принять наследство из рук исполнителя.

Тот бесстрастно вручил ей обтянутую кожей коробку с филигранной серебряной застежкой. Джеки растерянно приняла ее и осталась стоять, не понимая, что ей дальше делать.

— Поздравляю вас, мисс Мэйфейр, — учтиво сказал душеприказчик, чтобы занять паузу. — Весьма ценное приобретение.

Затем он, не зная, как еще намекнуть Джеки на то, что ей следует вернуться на свое место, скатал свиток.

— На этом все, уважаемые господа. Завещание оглашено и приведено в исполнение. Не смею вас далее задерживать.

— Погодите-ка, а что насчет чаши Хельги Хаффлпафф? — спросил кто-то из самых задних рядов.

— Этот предмет завещан лицу, не имеющему отношения к семье и сейчас здесь не присутствующему. Поэтому я не имею права о нем говорить, — спокойно ответил исполнитель, однако, засобирался быстрее, очевидно, стремясь как можно скорее уйти из эпицентра разгорающегося скандала.

Джеки замерла.

— Мистер Эджер?.. Последний пункт завещания… Он касается Тома Реддла?

Эджер замешкался, но мгновение спустя решился.

— Да, мисс Мэйфейр. Вы с ним знакомы?

— Да. Я сообщу ему о том, что тетя Хепзиба ему завещала…

— Вряд ли вам стоит беспокоиться, мисс Мэйфейр. Дело в том, что… — Эджер понизил голос почти до шепота. — Чаша Хельги Хаффлпафф бесследно исчезла. Найти ее не представляется возможным. Мадам См ит не оставила указаний о ее местонахождении. Возможно, она спрятана где-то в доме — в таком случае, вы найдете ее, когда вступите в права владения. Но я не имею права производить обыск. Всего наилучшего, мисс Мэйфейр.

В комнате нарастал галдеж. Кто-то уже трансгрессировал в ярости и обиде, многие собирали вещи.

Джеки медленно открыла коробку, щелкнув филигранной застежкой. Тяжелый золотой медальон с выложенной изумрудами буквой S тускло поблескивал на гладком красном бархате.

***

Джеки проснулась до рассвета. В доме было тихо и пусто. Ватага гостей разлетелась по домам после оглашения завещания — почти сразу же. Отбыли и Боунсы — министерские дела не ждут, тем более, они приехали только в качестве друзей.

Не поднимая головы с подушки, Джеки протянула руку и отщелкнула крышку. Медальон глядел на нее, точно желтый глаз.

У нее было странное, двойственное чувство: как будто она должна была непременно рассказать Тому о своем наследстве точно так же, как и о пропавшей чаше, и как будто должна была всеми силами его утаить, скрыть, спрятать.

Джеки взяла медальон в руку — впервые с тех самых пор, как тетя ей его показала. Он был странно теплым, как будто она взяла за руку друга. Повинуясь странному желанию, она надела медальон на шею.

И снова заснула.

…пошатываясь, она шла по мокрой темной брусчатке. В голове плыл странный туман, как будто вот-вот наступит обморок. Внезапно приступ дикой боли сковал ее тело, обездвижил ноги. Все, что она смогла, — это схватиться одной рукой за стену, а другой — за бок… погодите-ка…

Картинка сменилась.

…Джеки скорчилась в углу мрачной, невероятно грязной кухни. Ее загрубевшие от работы, потрескавшиеся, черные пальцы беспокойно разглаживали на коленях подол грязной юбки. Что-то булькало на огне. Синеватый парок над котелком завивался красивыми спиралями.

Кухня понемногу наполнялась ароматом, от которого голова у нее шла кругом, а сердце билось как сумасшедшее. Пахло гиацинтами, цветом абрикосовых деревьев, дорогой кожей и одеколоном, и от последних двух у нее в животе сладко заныло.

— Готово… — прошептала она и встала, чтобы заглянуть в котелок. Перламутровая жидкость серебристо взблеснула.

Джеки сняла котелок с огня, торопливо перенесла на стол, утерла пот со лба и вдруг чутко оглянулась на окно и приоткрытую дверь. Оттуда донесся ленивый перестук копыт.

Джеки затаилась как змея в траве и даже перестала дышать. Цок-цок… цок-цок… Одна лошадь. Всего одна.

Сердце Джеки страшно прыгнуло. Чувство, похожее на смертельную, неутолимую жажду, охватило все ее существо. Она заткнула за пояс тонкую, темную палочку, вытерла руки о передник и поспешно налила воды в отмытый до блеска глиняный стаканчик. Кувшин, стоящий во льду, весь запотел. Трясущимися руками, вся дрожа с головы до ног, Джеки влила в стакан чайную ложку своего снадобья. Потом подумала и поспешно влила еще одну. Схватила стакан и выбежала во двор.

Горячее солнце стояло прямо над головой. Его жар ударил ее по лицу и глазам.

Низко склоняя голову, Джеки поспешила к дороге. Сладкий аромат жимолости лез в ноздри, но сильнее пахло от чуть искрящейся на солнце воды. Джеки казалось, что зелье ходит в стакане беспокойными кругами, бродит и вскипает, как кровь в ее собственных венах.