Вот только так ли ей нужна именно эта любовь? Может быть, сейчас у нее есть как раз все то, чего она хотела, для чего была создана? Может быть, прямо сейчас отнять у него руку, броситься наутёк между стволами, петляя как заяц, чтобы не догнал зелёный смертоносный луч, а потом трансгрессировать домой, умолять Криспина о защите, пусть Министерство спрячет ее, скроет, убережёт… но на самом деле, от Тома ей никуда не спрятаться. И даже не потому, что он найдет ее под землёй, под водой и на том свете, а потому, что ей больше не жить без него. И он это знает, и она тоже.
Детские мечты сбылись. Она получила все, что хотела. Прекрасный принц, за которым она безропотно пошла на край света. Необыкновенная сила, перед лицом которой у нее захватывало дух. И ощущение предназначения, которое она не могла перебороть и отбросить, несмотря на все, что случилось, несмотря на все, что он сделал.
Это ощущение помогало одолеть чувство вины и стыда.
Джеки порывисто оглянулась. Ей послышалось, что за ними кто-то идёт. Том оглянулся вместе с ней, но они по-прежнему были одни. Только лес, испещренный пятнами света и тени, темно-зеленый и золотой.
И она снова погрузилась в свои мысли, идя по бесконечному кругу, возвращаясь в одну и ту же точку.
«Я не могу его покинуть. Но и остаться не могу.»
Ее сердце разрывала боль — боль и любовь. Хоть бы раз еще увидеть маму и папу. И Криспина. Прийти на могилу к тете и попросить прощения.
А потом Том бросил на нее быстрый взгляд, и красота его темных глаз вонзилась в ее сердце как нож. Как же она устала… Просто переставляй ноги, Джеки, просто переставляй ноги и иди дальше, ты сама выбрала этот путь. Просто иди…
***
Она плохо помнила, как закончился лес, как Том чуть ли не на руках внес ее в некую комнату — это какой-то отель? Наверное, опять прикинулся магглом, мистером Слагхорном, а может, придумал новую фамилию, албанскую. Как странно, как смешно, ведь в кармане лежит волшебная палочка, самая настоящая волшебная палочка с надписью «Певерелл.»
Джеки протянула руку к карману и не нашла. Рука шевельнулась в мягком, обволакивающем тепле и коснулась обнаженного бедра. Тогда пришлось открыть глаза — и мягкое тепло оказалось свежей, хрустящей от чистоты постелью с мягчайшей периной. Том сидел в изножье и медленно поворачивал перед глазами ее волшебную палочку. Наверное, что-то изменилось в звуке ее дыхания, и Том обернулся.
— Все в порядке, Синистра? — спросил он, внимательно глядя ей в глаза.
— Наверное, — ответила она, чувствуя, как блаженное сонное тепло отступает, сменяясь уже привычным ощущением тревоги.
— Из какого дерева твоя палочка? — тихо спросил Том. — Правильно ли я понимаю?..
— Бузина, — ответила она, слегка озадаченная вопросом. — А внутри перо феникса.
— Ты совершенно уверена? — пробормотал Том, разглядывая палочку, бережно поворачивая ее самыми кончиками белых, удивительно длинных пальцев.
— Абсолютно, — сказала Джеки. — Папа заказал эту палочку для меня у мистера Олливандера, когда мне пришло время идти в школу. Она в точности повторяет ту, которая была при мне, когда родители забрали меня из приюта…
Джеки вдруг осеклась. Ей мимолетно подумалось, что Том вряд ли любит вспоминать свой приют — и таинство своего рождения. Но он молчал, ничем не выказывая неудовольствия или удовлетворения. Он еще какое-то время поразглядывал ее палочку, а потом молча положил ее на туалетный столик.
— А что такого особенного в моей палочке? — робко спросила Джеки, не очень, впрочем, надеясь на ответ.
— Она из бузины, — ответил Том.
— Как палочка, которую сама Смерть подарила одному из Певереллов в старой детской сказке? — предположила Джеки, и слова звучали в ее голове, сказанные голосом Криспина.
— Да, Синистра, — ответил Том, бросив на нее быстрый, внимательный, заинтересованный и даже слегка удивленный взгляд.
— Нет, моя была куплена в лавке мистера Олливандера в Косом Переулке. И на ней не было никаких надписей, пока я сама не сделала. Ничего особенного в ней нет. Просто она очень хорошая. Верная и надежная.
Том кивнул, однако, не было похоже на то, что он поверил. По быстрому взгляду, который он бросил на туалетный столик, стало понятно, что он еще не раз вернется к этой теме и, возможно, пожелает самостоятельно опробовать возможности и особенности ее палочки. Что ж, это его дело.
Джеки неловко поднялась и села, придерживая одеяло на груди. Она была голодна, голова кружилась.
— Я почти ничего не помню, — сказала она, и вдруг ее обоняние уловило пронзительный аромат варящегося кофе откуда-то из-за двери. Комната была низкой, темной, но за окном стоял солнечный день. Белые занавески на окне колыхались от неощутимого движения воздуха. И вдруг Джеки начала вспоминать. Много, много дней прошло с тех пор, как они здесь остановились. Дни солнечные и пасмурные, прохладные и теплые, слились в какую-то туманную цепочку, но сколько их было, она не знала, не могла сосчитать.
— Ты была нездорова, Синистра, — сказал Том, и Джеки вспомнила странную муть, затягивающую зрение и слух.
— Что со мной было? — спросила она, вдруг пронзенная странной, страшной догадкой. — Что это было со мной? Какая-то болезнь?
— Не знаю, — ответил Том. — Я ведь не лекарь.
Джеки попыталась уловить хоть что-нибудь в его темных глазах, но не смогла. Вместо этого ей стало все яснее вспоминаться ощущение тянущей, тошнотворной головной боли, которое заполняло иногда целые дни и ночи… а она не могла сопротивляться, больше не могла. Она больше не принадлежала себе, только ему, и он беспрепятственно делал все, что было ему угодно — именно так. Он попросту читал ее как открытую книгу — ее память, ее мысли, все, что было у нее в голове. Все, что он считал нужным.
Она напрягла память. Что было до того, как она свалилась с этой странной болезнью? Что произошло?
Джеки вдруг пожалела, что так мало знакома с темными искусствами. Все те нестрашные проклятия, которые преподавались в школе, были далеки от настоящих, жутких вещей, которые заставляли кровь застыть в жилах. Если бы только знать точно — но почему-то, по какой-то неизвестной причине ей вдруг показалось, что все это как-то связано с проклятием.
Странный свистящий шум заполнил уши. Джеки передернуло, колючие мурашки прокатились по всему телу. Как будто что-то тугое, похожее на тесный и плотный резиновый шланг вдруг сдавило ее тело. Внезапная судорога, пронзительная и резкая, свела мышцы ее челюстей, и за щеками как будто что-то набухло. Необъяснимое желание вонзить во что-нибудь зубы проняло все ее тело странной, тошнотворной дрожью. А потом ее рот сам собой раскрылся, и кончик языка потрогал воздух. Сладкий аромат теплого тела скользнул вниз по ее горлу как обжигающий глоток огневиски.
А потом все исчезло, и она снова очнулась в той же постели, вся дрожа и в поту, едва переводя дыхание. Том быстро сел рядом с ней, взял ее руки в свои.
— Синистра, — тихо сказал он, сжимая ее пальцы. Ничего не понимая, Джеки посмотрела на свои руки. Ощущение колючих мурашек почти прошло, но на короткий, едва уловимый миг она успела заметить на коже странный рисунок, как будто змеиная чешуя. То мелкая, то крупная, она переливалась призрачными шелковистыми оттенками зеленовато-серого, золотистого… А потом исчезла. И исчез пьянящий аромат тепла, который она нащупала в воздухе языком. Аромат Тома.
Он был так близко, такой теплый, и она снова ощутила головокружительное желание укусить — впиться зубами в его шею, в краешек уха, в мягкие теплые губы.
— Что ты почувствовала? — с жадным интересом спросил Том, и Джеки вдруг поняла, что он имеет к этому всему самое прямое отношение.
— Откуда ты знаешь, что я что-то почувствовала? — спросила она, чувствуя, как волна жути поднимается откуда-то из глубин живота.
— Как это было, Синистра? — прошелестел Том, и Джеки впервые заметила, что они продолжают разговаривать на том же свистящем змеином языке. — На что это похоже?
