Ее руки, державшие ребенка, вдруг ослабели и едва не разжались. Сидевшая рядом с ней женщина поспешно подхватила младенца, который незамедлительно начал кричать.

— На помощь! — крикнула она. — Сюда, скорее!

Кто-то вбежал в комнату, но Меропу уже затягивала тьма. Джеки в панике почувствовала, как холодеют пальцы на руках и ногах, как тело перестает ей принадлежать.

— Меропа, — тихо позвал кто-то в стороне. Она попробовала повернуть голову на голос, но не смогла. — Меропа, я здесь, любимая.

Она наконец сумела встать и оглянуться. Позади нее пролегла широкая пыльная дорога под блистающим, ослепительно-голубым небом. Аромат жимолости, гиацинтов и абрикосового цвета окружил ее, и радость наполнила душу. Том протягивал к ней руки — свежий, сияющий в своей крахмальной белой рубашке, с широкополой шляпой в руке.

— Меропа, — радостно сказал он, обнимая ее, не обращая ни малейшего внимания на ее грязные свалявшиеся волосы, на растрескавшиеся от холода руки и губы, и на кровь, текущую по ее ногам.

— Том, — прошептала она из последних сил. И бездна, наполненная солнечным светом, поглотила ее, и Джеки больше ничего не видела…

… пока Том не выдернул ее из вихря света и теней за обе руки.

— Сюда! — крикнул он, таща ее за руку, и Джеки нырнула следом за ним под прикрытие высокой острой скалы.

— Мы тут одни, — выдохнула она, все еще задыхаясь от боли в груди. Она так и не поняла, что за проклятие в нее попало, вероятно, что-то обморочное, но не слишком сильное — ведь она опомнилась за считанные минуты.

Но все то, что явилось ей в коротком видении, вдруг навалилось, словно груз свинца лег на плечи. Но почему — спросил вдруг голос в ее голове — почему я вижу то, что было с Меропой после того, как она продала медальон? Потому — ответил он же — что ты видишь уже не через медальон. Ты видишь через Тома.

Все встало на места само собой, и Джеки даже не нашла в себе сил сомневаться.

Меропа полюбила маггла. Опоила его приворотным зельем и сбежала с ним в Лондон. Продала медальон Слизерина в лавку Боргина и Берка за десять галлеонов и умерла в безвестном приюте, произведя на свет сына… Тома Марволо Реддла. Названного Томом в честь отца и Марволо — в честь деда.

«А я уж думал, ты — это он,» — сказал тогда Морфин. Как там он добавил потом? «Ты прям рожей точно как тот…» Том похож на своего отца как две капли воды. Это он пришел к Морфину в том обрывке жуткого, темного видения. Пришел за чем-то… за чем-то, чего Джеки пока не узнала. Именно поэтому она видела лицо Тома во всех видениях, связанных с Меропой, — потому что Том — точная копия своего отца. Вероятно, именно это имел в виду тот маггл в Литтл-Хэнглтоне. Он тоже заметил необыкновенное сходство между приезжим и старшим Реддлом, которого, вероятно, когда-то знал. Но дом Реддлов стоит пустой, запущенный, заброшенный. Где они, где отец Тома, и куда он ходил в тот вечер?

Отец Тома лежал там, на полу, в лунном свете, — ответила Джеки сама себе. А к Морфину он пришел за кольцом старика Гонта. Ведь так он сказал — «в некотором роде получил.» Джеки передернуло — в каком некотором роде, она боялась представить. О нет, Морфина ей было совсем не жаль, но Том… неужели ему пришлось применить силу, чтобы забрать кольцо у своего дяди? И почему он видел лежащие на полу тела? Почему он оказался в доме Реддлов после того, как… И Джеки вдруг совершенно отчетливо вспомнила затухающее ощущение силы в руке, сжимающей волшебную палочку. Ощущение замирающей зеленой молнии, которая разит без промаха, от которой нет спасения.

— С тобой все в порядке, Синистра? — спросил Том, держа ее за плечи, заглядывая ей в лицо. Глаза были внимательные, настороженные, горящие, но не красные.

— Да, — с трудом выдохнула Джеки. Она все еще не могла до конца привыкнуть к новому имени. Почему-то обидно было, что Том выбрал это имя — чужое, холодное, высокомерное, зловещее, — а не то теплое и простое, каким она привыкла называть сама себя.

Она подняла голову навстречу солнцу и огляделась по сторонам — убедиться, что их действительно никто не преследует. Вокруг поднимались острые скалы, засыпанные снегом, а где-то далеко внизу виднелась долина и как будто бы человеческое жилье — над крышами струился дым. На миг Джеки показалось, что они вообще никуда не трансгрессировали, но спустя несколько секунд она поняла, что место совсем другое.

— Где мы? — спросила она, с трудом заставляя голос и язык слушаться.

— Мы в горах, а там внизу — деревня Хогсмид. Отсюда рукой подать до…

— До Хогвартса, — перебила Джеки. — Ты перенес нас к своей старой школе — но зачем?

— Здесь я хочу спрятать нечто настолько же ценное, насколько ценным было кольцо, — ответил Том. — Так или иначе, Хогвартс должен принадлежать мне и только мне. Не так важно, кем, каким и когда я сюда вернусь — но это место будет принадлежать только мне или никому.

— Тот человек, который заговорил с нами на тропе — о чем он спрашивал? — вдруг спросила Джеки, меняя тему. Том нахмурился. Казалось, еще немного — и он всерьез разозлится.

— Разве ты не поняла? — спросил он подозрительно и недоверчиво. По правде говоря, миг просветления подбросил Джеки догадку, но она хотела услышать ответ от Тома.

— Возможно, — ответила она уклончиво. — Но я хочу убедиться, правильна ли моя догадка.

Шу-шу-шу, сказал тот человек. Шу-шу-шу, совсем как Морфин разговаривал со своей сестрой. Как старик Марволо разговаривал с ними обоими.

— Это парселтанг — язык змей, — тихо сказал Том. — Дар наследников великого Слизерина. Я знал его с детства. Я всегда говорил со змеями. Они приходили ко мне из высоких трав и говорили со мной как с равным. Поэтому я понял, что ты — избранная, когда ты ответила мне на этом языке.

Джеки похолодела. Она и сама не заметила, как научилась понимать этот странный язык — потому что его понимала Меропа. И не всегда замечала, когда разговаривала с Томом на этом чуднóм змеином языке. Избранная, как же! Если бы не медальон… Джеки крепко сжала свое сокровище в кулаке, чувствуя, как в ладонь впились ногти.

Джеки вглядывалась в его лицо и не могла наглядеться. Тонкие черты казались особенно красивыми в бледно-золотом свете зимнего солнца. Смертельная тоска стиснула ее сердце.

Догадки начали зарождаться в ее голове одна за одной, но они были настолько невероятны, чудовищны, невыносимы, что Джеки не хотела их слышать. Любовь — ее сердце было полно любовью, болью, страхом, и больше всего на свете ей хотелось вернуться в прошлое, в тот вечер, когда она пообещала Тому пойти с ним всюду, спуститься в любую бездну, и оставаться рядом во что бы то ни стало. Ради него она оказала сопротивление сотрудникам отдела магического правопорядка. Ради него она наложила заклятие на Криспина.

— Ты вступила в бой ради меня, — эхом отозвался Том. В его глазах начал разгораться тот самый красный огонь. — Ты — моя лучшая, самая дорогая…

В ушах Джеки зазвенело. Она ждала этих слов так долго, что почти потеряла надежду.

— Лорд Волдеморт умеет ценить верность и преданность…

Это ради тебя, Том. Это все ради тебя. Что бы ты ни натворил…

— Я всегда буду с тобой, — сказала Джеки, почти не веря своим собственным словам, как будто их произносил кто-то другой. — Всегда…

Том провел пальцами по ее щеке, и как будто горящие, жгучие следы остались на коже.

— Идем, — сказал он, беря ее за руку. — Пока они не явились прямо сюда. Они знают, что Хогвартс много для меня значит. Они могут уже поджидать меня здесь или в Хогсмиде. И они, скорее всего, уже знают, что сюда кто-то трансгрессировал. Нам придется воспользоваться заклинаниями невидимости, пока мы будем здесь. Но после, когда мы спрячем все, что должны спрятать, мы отправимся далеко. Туда, где нас не найдут долгие, долгие годы. И где мы сможем отыскать еще одну реликвию.

— Что все это значит, мой лорд? — спросила Джеки, и с отдаленным, запоздалым удивлением отметила, что странное, напыщенное обращение само слетело с языка, заменив имя.