Джеки стиснула в кулаке медальон-часики.
— Да, ты прав, — сказала она наконец, дождавшись, когда горло перестал распирать обжигающий ком. — Ты совершенно прав. Зря я прибежала, ты ведь не обязан. Лучше я пойду.
Но Том вдруг вскочил и схватил ее за плечи. Лицо у него было странное — удивленное, вопросительное, непонимающее.
— Нет, нет, погоди, Джеки. — Он усадил ее назад на диванчик и сам сел рядом с ней. — Расскажи-ка подробнее, что случилось.
— Да ничего, я уже все рассказала, — тихо сказала Джеки и ладонью утерла нос. — Все, что могла.
— То есть, ты так соскучилась по мне, что сбежала из дому, никому не сказав, чуть ли не посреди ночи? — осторожно предположил Том.
— Да, — ответила Джеки и пожала плечами. Как же она устала, он даже представить себе не может. Том, однако, обнял ее и все так же осторожно притянул к себе. Джеки хотела отстраниться, но тепло его тела манило слишком сильно. И она подчинилась, на секунду ощутив настоящее блаженство.
— Ты все правильно сделала, милая, — прошептал Том, слегка касаясь губами края ее ушка. — Просто ты застала меня слегка… слегка врасплох.
— Я тебе помешала, — возразила Джеки.
— Ничуть. Я ничего страшно важного не делал. Но я не ожидал увидеть тебя в такое время и еще и в таком месте. Это ведь небезопасно, ты же знаешь, какой славой пользуются эти кварталы.
— Сегодня я сделала очень много безрассудных вещей. И еще одна на подходе, — объявила Джеки. В подтверждение своих слов она решительно повернулась к Тому и, обвившись вокруг него как змея, прижалась губами к его губам. Ей было почти плевать, что он подумает, что будет дальше, но сейчас это было единственное по-настоящему хорошее, действенное утешение. И еще утешительнее стало, когда его горячие ладони скользнули под ее мантию и обняли ее талию.
Его пальцы дрожали в точности как ее колени, когда он расстегнул первый крючок на ее платье, у самого ворота. Может, он и был искушен в магии, но не в романтических свиданиях… Джеки пришла ему на помощь; ее пальцы пробежались по длинной застежке, и его губы немедленно прижались к ее шее между ключицами. Ощущение было самое захватывающее.
Джеки зарылась пальцами в его густые волосы, умирая от восторга. Куда и подевалась вся обида, вся растерянность. Вот он поднял голову, тянется губами к ее рту, и у нее перехватывает дыхание от его красоты. А вот ее пальцы ловко справляются с пуговицами на его черном шелковом жилете, а потом и с чуть голубоватой рубашкой. И впервые скользят по его обнаженному телу, такому теплому, гладкому — она никогда не думала, что у мужчины может быть такая умопомрачительно нежная кожа.
А потом его пальцы оказались на ее бедре — под юбкой, там, где виднелся зажим ее подвязки, и потом еще выше, выше… Джеки ахнула, но Том не отступил. Похоже, поздно было отступать. Он дышал часто и прерывисто, и она успевала мельком увидеть то край его пылающей щеки, то красные, как у маленького ребенка, губы. Куда и подевалась его обыкновенная изысканная бледность.
Ее прическа тоже растрепалась, и она с наслаждением вытащила шпильки, позволяя волне волос раскатиться по спине и плечам, по его пальцам, блуждающим по ее телу.
А потом он совершенно внезапно схватил ее за оба запястья и властно подмял под себя, совсем как тогда, когда она впервые переступила порог этой комнаты. Джеки застонала от невероятного чувственного наслаждения — это было именно то и именно так, как она хотела.
— Еще, — неожиданно приказал Том, и она чуть не задохнулась от накатившей волны.
Протяжный, глубокий и до ужаса неприличный стон сам слетел с ее губ.
Она не ожидала, что в его гибком, стройном теле окажется столько силы. Или это ее руки и ноги обессилели под властью всепоглощающего желания?
— Любимый, — прошептала она, пока пальцы Тома ползли вверх по ее бедру, задирая юбку, открывая мгновенно покрывшуюся мурашками нежную кожу. — Мой любимый…
Видение пришло незваное, молниеносное, причудливо переплетенное с реальностью.
Она была то в кабинете, то в залитом солнечным светом купе поезда, и ее руки на плечах Тома то и дело меняли форму, темнели, покрывались мозолями и шрамами — руки девушки по имени Меропа.
— Любимый, — шептала Меропа, — мой любимый…
И странно знакомый голос смеялся прерывистым, захлебывающимся смехом, и шептал:
— Это какое-то заклинание, да? Какое-то колдовство?..
И чья-то тень заслонила солнце, кто-то склонился над нею, блеснули темные глаза — и она снова оказалась в кабинете, в руках Тома, и это его темные, блестящие глаза смотрели на нее сверху вниз, из-под путаницы растрепанных влажных волос. Ее колено словно само собой поднялось и прижалось к его боку, а рука проехалась вдоль его спины, горячей и твердой, словно нагретый солнцем камень.
Его пальцы коснулись ее живота и скользнули вниз, и Джеки поняла, что это именно то, что нужно, что именно так и должно быть, а потом его пальцы оказались прямехонько между ее ног, и она вдруг всполошилась, поняв, что там почему-то очень влажно…
Что-то с размаху врезалось в ставни, задрожало даже оконное стекло. Том обернулся со скоростью змеи, развертывающей кольца, хватая палочку с письменного стола. Джеки, путаясь в складках перекрученной, расхристанной одежды, пыталась нашарить в кармане свою. Но снова наступила тишина. Том, едва пошевелив той рукой, в которой, кстати, даже не было палочки, внезапно погасил в комнате свет. Медленно, крадучись, подобрался к окну, открыл раму, потом приоткрыл ставни.
— Ревелио! — приказал он темноте. Помолчал и приказал снова: — Гоменум ревелио!
Тишина и темнота только стали гуще и отчетливее. Тогда он снова закрыл окно, отошел и вернул свет. Джеки никак не могла понять, как он это делает. Но для Тома, похоже, в этом не было ничего необычного — примерно так же он, вероятно, зажег или погасил бы свечу.
Джеки торопливо запахнула платье, одернула юбку. Раньше она никогда не обращала внимания на то, какие длинные у нее волосы. Медальон-часики странно, ощутимо пульсировал, но пульс как будто уже утихал. Успокаивая свое собственное дыхание, она положила на колени палочку, на которой еще светилось имя «Певерелл», и, как могла, привела себя в порядок.
— Что это было? — тихо спросила она, когда Том вернулся к столу. Лицо у него было на удивление мрачное — особенно если сравнить с тем, каким оно было еще несколько минут назад. Он поднял голову, как будто успел позабыть, что в кабинете у него посторонние. Потом как-то нетерпеливо дернул плечом и вздохнул.
— Ничего особенного. Птица, наверное, ударилась в темноте.
Джеки стало не по себе. Какая птица, что за чушь. Но Том точно что-то от нее скрывает, и это что-то то ли опасно, то ли настолько таинственно, что он даже ей не рассказывает.
Том подошел к столу и принялся перекладывать свитки пергамента, книги и чистые листы. Джеки успела краем глаза заметить под ними какую-то небольшую черную книжку, похожую на блокнот в кожаном переплете, и что-то мелькнуло округленным золотистым боком. Повинуясь движениям его палочки, довольно большая часть вещей со стола перекочевала в потертый саквояж. Только после этого Том поднял голову.
— Джеки, — сказал он неожиданно серьезно, и она мигом очнулась от созерцания его все еще обнаженного торса с такой гладкой, нежной кожей… — Я готовлюсь уехать отсюда завтра же утром. Дальше ждать и тянуть некуда.
— Уехать?.. — растерянно повторила Джеки. Интересно, когда он собирался ей об этом сообщить?
— Да. — Том сел рядом с ней, взял ее за руку. — Я пока не могу тебе рассказать все как есть. Но это вопрос жизни, даже больше. Возможно, этот отъезд будет длиться долгие годы.
Джеки вся застыла. Так вот оно что. Том просто хотел уехать, сбежать, ничего ей не сказав, не предупредив.
— Вот как, — с трудом промолвила она, изо всех сил стараясь казаться спокойной и равнодушной, хотя внутри все кипело. Сколько еще предательств за сегодняшний день ей придется?..
— Дело большой важности, иначе бы я не спешил, — продолжал Том, как будто не заметив или в самом деле не заметив, что она сказала. — Нам нужно будет спрятать несколько вещей в надежных местах. Когда будем ближе к цели, я тебе все расскажу, но не теперь, во всяком случае, не здесь. Так что даже хорошо, что ты пришла сегодня. Значит, все складывается как надо. Значит, ехать нужно как можно скорее.
