— Так-то оно так... — согласно вздохнул Костя. — Но представляешь, какой Агарев с Медведевым подымут вой... Нас ликвидируют ещё быстрее. Даже деньги не успеем взять из банка.

— Что это вы запаниковали? Кто может нас ликвидировать и захватить наши деньги? Ничего подобного! Чтоб защитить себя от всяких запугиваний, надо силе противопоставить силу! Пусть все рабочие немедленно вступают в Красную гвардию. Так мы сразу избавимся от финансового краха, безработицы и опасности оказаться побеждёнными. Шесть тысяч штыков... Это ж целая армия! — торжествующе заключил Ман.

— Под твоей командой? Ах, как всё было б здорово... И нам не надо сушить мозги разной хреновиной. Господи, благослови раба твоего на сей подвиг — дай ему силы сокрушить эскадру с десантами на борту! — взмолился Пётр, возведя глаза.

— Чем паясничать, лучше дайте мне эту армию. Тогда сразу увидите, как надо поступать с врагами советской власти. Ни один не уйдёт отсюда живым! Я ещё раз повторяю: ни в коем случае нельзя ослаблять себя в такой момент. Это роковая ошибка. Нет, я категорически против расчёта рабочих и считаю своим партийным долгом заявить о сём на Исполкоме!

— Изволь... Пожалуйста, Фрэнк, извините за возникшее недоразумение. Ведь у каждого свой взгляд на развитие событий. Поскольку мы прежде всего обязаны избавить людей от вероятных неприятностей, я сейчас иду в мастерские, чтобы рассказать людям о грядущем. Пусть соответственно к нему подготовятся. Приглашаю вас на встречу с рабочими — главной силой нашей революции и, похоже, её первой жертвой.

Кинг махом вознёсся с дивана. Громадный в серой медвежьей дохе и папахе, он рядом с тщедушным Костей выглядел натуральным Голиафом, который в случае чего может заслонить от праведного гнева людей, вдруг оставшихся у разбитого корыта. Однако Фрэнк совершенно иначе воспринял эту историю. В пути он одумался, чисто по-русски хмыкнув:

— На кой, э-э, хрен я должен отдуваться за всю Америку? Чушь, э-э, собачья... Мне ничего не надо больше всех. Я такой же пролетарий, только — пера.

С прежней обворожительной улыбкой он пожал Косте руку и величественно покинул тесный трамвай. Вздыбленные от стыда волосы, казалось, приподняли фуражку. Без того низкорослый, Костя невольно съёжился под взглядами соседей, но не отвёл, не опустил голубые глаза, поскольку был обязан отдуваться за всех.

Мощные трубы силовой станции по-прежнему со свистом извергали дымовую завесу. В адской музыке ухающих молотов, оглушительном дребезге пневматических молотков, надсадном скрежете подъёмных кранов, которые осторожно разгружали поданные с Эгершельда материалы, рабочие собирали и красили уже готовые вагоны. Перешагивая через чёрные шланги, судорожно дрожащие от спрессованного воздуха, Костя направился в профсоюзный комитет. Его недавно возглавил бывший клепальщик Иосиф Кушнарёв. Он отлично знал настроение людей, поэтому предложил повременить с выступлением, пока осторожно подготовит всех, чтобы избежать взрыва. Уже привыкший к овациям ликующих масс, Костя мужественно улыбнулся:

— Чепуха... Это тот самый момент, когда важней всего честно сказать людям правду. Пусть и горькую. Ведь не я лишу их работы. Напротив, я дам возможность уехать отсюда в безопасную глубь России. Чем плоха перспектива благополучно вернуться домой?

— Сомнительным благополучием. Люди сразу теряют синицу в руках и должны, бросив обжитый клочок земли, крышу над головой, нестись в погоню за журавлём, — возразил Иосиф, зная, как тяжёл на подъём такой огромный коллектив и сам оказавшись в пиковом положении.

— Ничего... Если подведёт революционный энтузиазм, авось выручит революционное сознание. Коллективный ум — величайшая сила!

Больше возражать Иосиф не стал. Проще собрать поблизости боевой актив. На всякий пожарный случай. Немного проводил отчаянного гостя, который за личное мужество, как солдат на передовой, вполне заслуживал Георгиевский крест. Встретив слесаря Шуликова, Иосиф послал его дальше как связного. Не подозревая об этом, Костя прикидывал, где начать разговор. Неожиданно потный клепальщик с вагона прокричал:

— Здравствуйте, товарищ Суханов! Не хотите ли погреться?

— С удовольствием, — обрадовался он догадливости рабочего.

— Вот спасибочка: дали пролетарию перекурить!

— Ещё дам и прикурить.

— Добавочное спасибочко! — Взяв горящую спичку, клепальщик предупредил: — Только вы покрепче упирайтесь в пол, а то сковырнётесь!

Костя запрыгнул на площадку вагона, подхватив горячий молоток, прицелился в начатую заклёпку и даванул во всю мочь. Без навыка ударник отбросило в сторону. Потом заклёпка начала плющиться вбок. Выравнивая её, Костя вспотел, руки занемели от напряжения, но всё равно не выпустил отяжелевший молоток до тех пор, пока клепальщик довольно поднял большой палец:

— Хар-рош! Получилась будто моя! Благодарствую за перекур!

— Спасибо за удовольствие... — выдохнул Костя и уже со стороны пригляделся, действительно ли заклёпка получилась такой же аккуратной, как другие? Похоже... Он с естественной завистью смотрел на голые по локоть, мохнатые руки клепальщика, который играючи подправил его заклёпку и стал расправляться с остальными. Между тем у вагона уже собрались любопытные. И один из них, кряжистый, с пушистыми запорожскими усами, ехидно спросил:

— Шо, товарищ Суханов, вже решив переквалифицироваться?

— Не повредит...

— Це так... Не всё ж просиживать в начальниках штаны, — одобрительно покачал он головой, прикрытой каким-то опорком. — Може, для революционной переиначки жизни поменяемся местами, га?

— Ку-уда, тебя, Вареник, занесло... Окстись! — насмешливо вразумил его клепальщик и горделиво добавил: — Товарищ Суханов, слава Богу, мастак на все руки? Ну-ка, угадай, какая заклёпка его?

Могучий Вареник легко взмахнул на пол вагона. За ним полезли другие. Все столпились у стойки, дивясь умению начальника и похваливая за это. А сюда всё подходили другие рабочие. От копоти, пыли, январских сумерек и усталости окаменевшие липа собравшихся были черны, как булыжная мостовая. Грозность момента требовала предельной чёткости слов, равных клятве. Костя сосредоточенно закурил трубку. Но стоявший рядом Вареник опередил и, как все клепальщики, привыкшие разговаривать под грохот молотков, закричал:

— Вот возьми хучь меня!.. Где я родився? Прямо в поле! Во где родила меня матка! Сияла с батьком жито и родила в борозди! Чому я с мала вчився? О цими руками зарабливатъ кусок хлиба! Шо доброе бачив за всю жись? Тики царя, когда вин тут був... Я вже родився в синяках от барских та панских пинков и всю жись гнул хрип на хозяив! Це мне обрыдло! Я не хочу, шоб мои дети та внуки так бедовали!.. Шоб изменить цей подлый порядок жизни, я готов зубами драться за революцию! А ты, товарищ Суханов? Якой тебе, барину, резон якшаться с нами, тёмными голодранцами, га?

Вглядываясь в чёрные глаза пожилого Вареника, Костя пытался уяснить, чего в нём больше: врождённой ненависти к барину, естественного непонимания другого человека или всё же заурядного стремления правого эсера ошеломить врага, чтобы все убедились, насколько вздорны рассуждения барича о какой-то революции... Впрочем, сейчас не до этого. Костя признался:

— Просто мне было стыдно за тот бесчеловечный строй. Именно потому я тоже решил бороться за революционную справедливость жизни.

— Тю-у-у-у... Стыдно... Решив... Це — блажь! Бона скоро минет! Ты одумаешься и снова решишь, шо пишов не туды! И опять повернёшь нас в ярмо! Не-е, ты як був барином-господином, так и остався им! А я як був грахом, так и остався им! А ты ще толкуешь про якусь революционную справедливость! Комедь!.. Ни-ни, треба ще одна революция, шоб установить настоящую справедливость — божескую! И я готов драться за неё хочь зубами!

Тут сермяжная правда была очевидной. Тонко во всем разбирался хитроумный Вареник, точно бил в души стоявших вокруг. Обычно на митингах кто-нибудь из большевиков обязательно возражал такому ретивому эсеру. Но сейчас все молча попыхивали самокрутками. Видно, тоже были недовольны, что долгожданная революция пока действительно ничуть не изменила к лучшему их тяжкую жизнь. Горько сознавать свою беспомощность. Однако не ради же встречи с Вареником пришёл он сюда. И Костя спросил: