— Тут нам поможет сам Керенский. Наступление Корнилова скоро захлебнётся. И даже Савинков не сумеет погнать солдат вперёд. На кой чёрт им умирать на чужой земле, раз никак не получат свою? А дать её эсеры не могут. А без победы весь их авторитет — тьфу... Лопнет мыльный пузырь. И тогда солдаты будут наши. Вот увидишь скоро...

— Да-а, в таком аховом положении Главноуговаривающему придётся идти на следующую авантюру, — согласился Пётр, перебирая влажные гранки «Красного знамени». — Так чтобы это не застало нас врасплох, надо вооружать всех надёжных рабочих и портовых грузчиков.

— Согласен. Пусть Воронин тоже соберёт отряд надёжных солдат.

— А что будем делать с газетой?

— Подождём народ. Общий ум обязательно подарит спасительную идею.

Постепенно комитет наполнялся. Воскресение позволяло людям выспаться и охотно тратить свежие силы на коллективные интересы. Когда не стало свободных стульев, занимающих все стены, Нейбут объявил:

— Товарищи, есть проблема. Слово правды сейчас необходимо людям наравне с хлебом. А наша газета, наше «Красное знамя», может упасть. Как её выпускать без денег? Я не знаю. Вон редактор за последний номер выложил свои собственные. Больше у него нет. Что делать дальше?

Смущённо переминаясь или покашливая, люди озабоченно переглядывались. Мало кто из них подозревал о нищете партийного комитета, в котором Нейбут и Суханов работали бесплатно, а вся получка Петра ушла на покупку в Маньчжурии газетной бумаги. Первым отозвался находчивый Яков:

— У меня в полковой кассе есть аж тыща рублей!

Все рассмеялись, зная, что эти деньги неприкосновенны. Тяжёлой волосатой рукой Нейбут ласково взъерошил ему волосы. Яков обиделся:

— Чего вы? Может, комитет даст взаймы!

— Это другое дело... — задумался Нейбут и ещё ласковей пригладил его русый чубчик. — Спасибо, друг!

— А если я завтра брошу клич рабочим? — предложил Иосиф.

— Неловко... Сами гроши получают, — возразил Пётр и, посмотрев на Костю, отца которого до сих пор уважали в городе, спросил: — Вот как бы взять кредит в банке?..

— Великолепная мысль! — обрадовался Нейбут и подмигнул Косте.

Тот после освобождения из тюрьмы ещё не появлялся дома, избегая встречи с отцом, безупречная служба которого завершилась позорной отставкой. Стыд заставлял обитать в семье жены. Да разве можно сейчас признаваться в этом... Костя взял у Якова фуражку, звякнул в неё из кармана всю мелочь и пустил дальше по кругу. Двести два рубля тридцать четыре копейки высыпал затем Пётр в ящик своего редакторского стола. Теперь оставалось лишь позвонить в типографию, чтоб начинали работу. От хорошего настроения он ухарски посадил фуражку на Якова и посетовал:

— Такой бравый солдат, а горюет по мамке... Не-е, Яша, ты здесь нужен ещё по крайней мере до начала мировой революции. Вдруг нам всё-таки понадобятся твои деньги? Потому бдительно храни их. Это тебе партийное поручение.

— А я тово... Ещё не принадлежу, — смутился Яков.

— До сих пор?.. Хватит Ваньку валять, вида! — Пётр привёл его в соседнюю комнату и представил красивой женщине: — Новый член нашей партии Яков Кокушкин, председатель полкового комитета пушкарей. Вдобавок владелец тыщи рублей. Натуральный банкир!

Красавица невозмутимо раза три бесшумно хлопнула в ладоши, затем подала желтоватую квитанцию, почему-то разрезанную посредине фиолетового оттиска круглой комитетской печати.

— Давай, банкир, полтину вступительного взноса.

Яков отдёрнул руку. Всё его месячное жалованье насчитывало семьдесят пять копеек, от которых ничего не осталось после шапочного сбора. Стыдясь в этом признаться, он стал шарить по карманам. Красавица успокоила:

— Потом принесёшь. Бери, бери свой билет.

— Это и есть партийный билет?.. — растерянно уточнил Яков уже в коридоре, пряча квитанцию в карман.

— Ага, поздравляю. Ну, держи большевистскую марку — давай действовать, — стиснул Пётр его руку. — Завтра винтовки с боезапасом должны быть в мастерских.

— А сколько нужно?

— Тыщонку-другую-то надо бы...

— Ого!..

— Заодно доставь толковых инструкторов. Пусть быстрей учат рабочих военной премудрости. Мы должны иметь надёжную защиту. Верно я говорю?

Все вразнобой согласились, предложив для общей пользы рассказать об этом в газете. Прямо с утра, ещё до начала смены, по цехам полыхнули митинги. Люди понимали, что при любом развороте событий с винтовкой в руках живётся гораздо уверенней, и следом за большевиками охотно записывались в отряд. А эсеры привычно бузили:

— Вояки аховые... Сдуру побьёте друг друга!

— Всем ведомо, чем кончила Россия, когда мужик Распутин дорвался к власти!

— Углубители... Доуглубляете свою революцию до саженной глуби!

— Уже крови хотите? Получите её сполна!

Это крепко раздосадовало Кузьмича, тоже готового с винтовкой постоять за мирную жизнь. Мужественный поступок свидетельствовал о многом... Пётр похвалил кузнеца. Тот отмахнулся, дорогой к своему цеху озабоченно рассуждая:

— Ведь наш брат-металлист, а поди ж ты, как брешут... Неужто впрямь схватимся с ними? Вот не хватало-то...

— Темнота... Но авось обойдётся, если возьмёшь их для перековки мозгов. Как, сумеешь? — подзадорил Пётр.

— Опять, значит, упирайся...

— Судьба, Кузьмич, сама судьба... Ты же сознательный рабочий. Значит, уже обязан по-свойски перековать не только замороченных бедняг-эсеров, но и сам приготовиться взять ответственность за жизнь народа и судьбу государства.

— Ф-фу, неуема... Нельзя ли ношу полегче? Ведь я уж старик... И вообще почему это должен делать лишь я? А орава крестьян? Они что, станут глазеть, как я буду кажилиться?

— Ну, зачем так делить, будто мы выпечены из разного теста? Все одного замеса. Только мы несём железный крест, а они — деревянный. Потому они сами пойдут за тобой. Без крестьянства рабочий класс всё же малая сила, а вместе мы — ого-го! Тогда нам не страшен сам Херенский!

— Аж спина помокрела... Ф-фу... Ладно, ступай плети свою паутину.

Что ж, когда подсчитали все списки, набрался отряд в пятьсот с гаком человек. Перед второй сменой тоже провели митинги, которые прибавили почти столько же добровольцев. За геройство и адмиральскую бороду командиром сначала хотели выбрать Фёдора Кузьмича. Смущённый такой честью, он предпочёл остаться рядовым, предложив найти человека помоложе, шустрее. После тщательного отбора отряд возглавил рыжий латыш Кусман, бывший унтер с отменной головой. Затем Кокушкин привёз целую машину винтовок. Следом явилось отделение инструкторов под командой солидного унтер-офицера Драгашевского. После смены рабочие равными кучками сгрудились вокруг инструкторов. Те сноровисто показывали, как передёргивать затвор винтовки, вставлять обойму или целиться. Кто-то из новобранцев геройски пальнул по чайке, всех восхитив своей меткостью. Сколько томительных мыслей и чувств вызвало у Петра это деловито гомонящее, пока ещё неуклюжее воинство... Неожиданно рядом кто-то грозно спросил:

— Что тут происходит?

Пётр обернулся. Осанистый господин в белом шикарном костюме оказался Балуевым, управляющим мастерскими. Рядом замерла кучка эсеров, которые не знали, как ответить сановнику, подчинённому только самому министру путей сообщения. Привыкший здесь повелевать, Балуев повторил вопрос уже с металлическим звоном в голосе. Пётр довольно пояснил:

— Вот, готовятся при случае идти на фронт спасать матушку-Россию.

Так панибратски с ним ещё не смели шутить. Целых четыре года более значимый для России, чем вся толпа генералов, Балуев оказался беспомощным перед каким-то электромонтёром в чёрной рабочей спецовке. Голубые глаза, вскипев, побелели до костюмного цвета. Он резко повернулся и пошёл к Амурскому заливу, точно под хорошим ветром — парусник.

Пусть охладится, привыкая к новым порядкам. Кануло в историю время, когда здесь царствовал жандармский ротмистр Дубельт. Невзрачный был господин, приметный лишь пышными бакенбардами и нафабренными усами. Но если он даже в цивильном костюме появлялся на территории или для порядка заглядывал в цеха, — все рабочие знали об этом и невольно припоминали возможные грехи. Таково было лихорадочное влияние силы. Даже — незримой.