— У самого-то колесо скрежещет... — заметил конюшенный после.
— Иди, иди... Почивай, да огня нигде не жги, — ласково отослала опьяневшего слугу в свою каморку Кламения. Громко поблагодарила других помощников и послала в дом продолжать прерванный до поры ужин.
— Где же вы? Сейчас мужички выходить станут! Айда за мной, голубчики. Стемнеет совсем — и повезём...
Дом Спора уже заснул. Окна, смотревшие на улицу, были закрыты ставнями; выходившие в сад и во двор занавесили тонкой кисеей.
Спора разбудила жена и сообщила, что на ночь глядя Вертфаста супруга заявилась... Как не выйти?
— Что стряслось, Кламения?
— Проснись наперво... Проснулся, братец, иль нет?
— Говори же, не томи! — Спор разглядывал впотьмах унылое лицо нежданной посетительницы.
— Что ж говорить-то...
— Ну же, скажи, почто ж пришла?
Спор знал об отношениях в семье Вертфаста, об исключительных событиях последних дней. Знал и то, что Вертфаст сильно рассержен, — следовательно, мог натворить чего-нибудь, доведя Кламению до столь жуткого состояния: она задыхалась, пыталась говорить, но от напряжения сбивалась.
— Все ли живы, мать?
— Нет житья... Кто у нас живёт-то?
— Садись сюда и реки по порядку... Где хозяин?
— Хозяин? Да какой хозяин! Всё в доме встало! Не помогает — дак хоть не мешал бы, чёрт!
Спор более не перебивал, сидя рядышком.
— О-хо-хо... Мясо стухло! Вонь саднит — аж до улицы!.. Коли не выбросить, придётся подземелье засыпать навсегда да новое рядом рыть... Вытащить гниль вытащили, а куды деть? Ведь закрыта каждая калитка в городе! И козла моего нет! — Баба злобно насупилась. — Под его окном закопаю... Иль на дворе прямо сожгу!.. Подводы гружены — ан, не выпустят меня... А мясо то казать никому не можно — сам знаешь.
— Да, да... Наше-то ничего — лежит себе. Похолодней, что ли, у нас?
— А у нас где не надо — холодней, где не нужно — жарко. Жизнь... — Вздох бабы был тяжёл.
— От меня что хотела, мать?
— Что хотела? У приморских ворот шепни своё слово, да я и вывезу всё от глаз завидущих подальше.
— Может, с утра? Ах, да...
— Пошли. Не думай долго. Сам проверишь всё — я ить не хитрю.
— Иди-вези. Я к воротам сейчас приду, — внутренне негодуя на бабу, промолвил боярин. — Точно ли ничего у тебя... такого-то?
— Увидишь...
Кламения, спеша, ещё с улицы крикнула во двор, чтоб отправлялись. Две телеги с негодными тушами без промедления выкатились на мостовую.
— Тише, тише — не гони! — заметила боярыня первому вознице и грузчикам, восседавшим на его подводе. — Не грохочи, успеешь. Ночь большая, а поломаемся — на руках потащите!..
От растревоженного дома до ворот приморских недалеко: поворот, спуск, поворот... Из закоулка двое стражей с одним масляным светильником прибежали на шум неурочный — унюхали вонь, углядели боярыню, поняли всё и удалились к центру города...
Вертфаст, вечер проведя в бане, скакал домой. В окружении множества гридней болтался в седле, безвольно клоня голову то к одной стороне, то к другой. Много выпил... Давненько столь не нагружался! Банщик подавал и пиво, и вино, а несчастливому охотнику пожелалось накушаться горькой... Подъезжая к дому, мычал злобно. Свита только успевала смотреть, чтоб не свалился на бок обмякший боярин.
— Это что там за тра-та-та? — прислушался он к грохоту.
— Мало ль? Едем баиньки, свет-боярин.
Навстречу, рискуя попасть под копыта, бежал конюшенный.
— Барин, барин, Кламения мясо повезла! Как бы чего не удумала!
Вертфаст в серёдке процессии ничего не видел. Его и не беспокоили — лишь бы ехал. Старый конюх ругался на всадников и стремился на доклад к боярину. Вертфаст услышал-таки старого слугу, туго сообразил, что между ночным грохотом и Кламенией имеется некая связь. Дёрнулся, остервенел и вскричал сиплым фальцетом:
— Ну-ка, соколики, скачем ловить! Фьють! Вперёд! Ловить, а коли что — казнить на месте! Все вперёд... Один со мною будь — держи меня!..
Спор ждал возле ворот. Из темноты слышалось громыхание колёс, к которому примешивалась дробь звучных копыт. Боярин предупредил Воротников, что должно выпустить поезд, следующий из дома Вертфаста, но на всякий случай решил хотя бы поверхностно содержимое подвод осмотреть.
Верхом на коне, опередив всех, к Спору уверенно подъехала Кламения.
— Смотри поскорей да отпускай...
Спор скомандовал стражникам проверить поклажу, сам же, присев на нижний засов, ожидал.
— Спор, подвоха нет. Пропускай...
Действительно, дружинники и под телегами пошарили, и с мужичков шапки поснимали — ничего запретного.
— Ну и открывай, ребятушки...
Стражники убрали мечи, оправились, пошли отворять. Створки ворот на раскачавшихся в мягкой почве столбах полетели, распахиваясь, и, ударившись обо что-то, возвратились назад, вновь скрывая золотистое мерцание звёзд над тёмным морем. Стражи, стопорившие створы, услышали гром плотной копытной россыпи. Не было сомнений — к ним спешила кавалькада. Может быть, прорыв злоумышленников?.. Или ретивые служилые из своих?.. Кто сие ведает?
— Закрывай и готовься к бою! — скомандовал оторопевший Спор, схватил лошадь Кламении под уздцы и потянул в сторону.
— Стоять на местах! Слово Вертфаста! — прокричали передовые неизвестного отряда.
Ворота были заперты, подводы окружены, дружинники толпились, глазели, кого же они остановили. Спор с Кламенией — в руке узда — неспешно вышли к воякам, густо насыщавшим влажный воздух винными испарениями. Наехавшие молодцы, конечно же, все были знакомые — не раз видели их в городе.
Хотя у Спора возле сторожки на привязи стоял свой конь, боярин заставил одного из всадников освободить ему скакуна. Воссев верхом, Спор спросил, где Вертфаст. Хмельная братия отвечала, что Вертфаст едет следом.
Отрезвевший от многолюдного представления Вертфаст пытался разобраться, что здесь к чему. В деснице его хищно сверкал обнажённый меч. Спора он признал сразу — тот, как могло показаться, виновато выехал навстречу. Искажённым восприятием Вертфаст зрел могучего всадника на коне. Сморгнув и утерев слезинку с ресницы, он к своему величайшему изумлению признал собственную супругу. Встреча ошеломила боярина. Прежде чем высказаться, он поёрзал, огляделся по сторонам.
— Чтоб... Ты вроде не там... и не так... Ты ж спину коню... прогнёшь! Куда же ты взгромоздилась, дева-толк?! Спор, растолкуй задачку, — и зычно икнул.
Спор склонился к сотоварищу и как можно тише проговорил.
— Не буянь, не будь олухом.
— Олухом?!
— Мясо тухлое — то ещё... твоя баба нынче вывозит. Не шуми. Впрочем, разбирайся сам... — Конь Спора бочком почапал в сторонку.
— Вывозит? Никто никого не увозит! Беглых я ловлю! — вняв совету, много тише прогундел Вертфаст; красноречивым жестом недвусмысленно показал своим лихим сподвижникам начать разбираться с грузом. — Жена, езжай к мужу! — развалившись в седле, но не спуская орлиного взора с пошедших к тушам дружинников, вякнул он.
— Тебе надо — ты и езжай! Не наездился ещё по гулянкам да по пустым делам? О хозяйстве не радеешь, вредитель! Давай, мешай, препятствуй! Меня гони со двора, чтобы шлёнд праздных да на всё согласных навести! — зычно ответствовала Кламения, приняв позу истинно боярскую. Меж ней и им рядком стояли их слуги и ожидали конечного решения.
Вертфаст понял, что и здесь ему с несносной бабой не справиться. Сопя, обратился к обыску — уж тут-то наверняка найдёт повод поговорить с женой по-другому!..
На каждой из двух подвод лежали по две пары туш, будто выпотрошенные гороховые стручки, выгнутыми створками-рёбрами всунутые друг в друга. Таким образом, внутри пары имелось полое место, рассмотреть которое мешали задние, немалые размером, ляжки и темень ночи. Факела светили тускловато.
— Эй, братки, что вы гладите да вынюхиваете? Не лапайте этот струп — ширяйте, братишки, мечами, пиками острыми! Все проколем, а там... пускай везёт, хоронит! — покосился на Кламению, словно на кровного супостата, боярин и подметил, как изменяется её лицо.
