— Ай, не томи, обращённый перст всех замыслов моих, — Север поворачивал всего себя Эмилию Папиниану. — Куда позвать меня ты ныне обещался? Ведь в Рим попав, ты, праздный волокита, на старика не взглянешь в тот же миг, — придерживаясь выбранного тона, вновь спрашивал чтящий мелодичный слог командор.

— Нет нам причин за солнце не над нами сбивать стопы и влечься в никуда, — Папиниан был изощрён в такой манере слога.

— Я отчего-то — и в том твоя вина — стал чувствовать страдание от рифм и слов таких... и смысла непростого?..

— Не мучь себя, ища понятной доли. Судьба как нить — имеет два конца, узор из нитей — это паутина.

— Где ж тот паук, что всё так хитро сплёл?

— И полчище паучьих брюх не выплетут такого хаоса рисунок! Нужна здесь голова, чтоб всё так путано устроить. Паук же сам слуга своих шагов и устремлений злобных...

— Все, кто злобны, — они всесильны и словно спрут манят всё, что вокруг, к своей бездонной пасти.

— Ты ж всё твердишь о пасти и о власти... Когда ж ты был бы не такой — когда б не влёк ты нас к той заповедной сласти!.. То нас с собой ты рядом не увидел.

— Всё хватит, предовольно! Переговорил старания-страдания мои, перемудрил... и правды все святые переврал скверней паучьего бедлама! — отмахнулся Север от остроумного юриста.

— Тебе что, безобразно от меня? Ведь сам ты отдал предпочтение сему приёму, и выбор твой по вкусу твоему...

— Опять же рифма та, и снова бредни без просвета. Прошу тебя, уйми его, дружище Лонг.

— Правь в одночасье манипулы к Истру, — поддержал призыв Эмилия Цессий Лонг и, увлечённо засмеявшись, добавлял. — Гордиевы узлы, не то что эти кружева, — вполне достойно Палатинских сплетен.

Север ото всех отмахивался и уходил. Лонг улыбался и подмигивал всей публике, что слышала конец его с Эмилием и Севером беседы.

— Экрат, скажи херсонесцам, чтоб слали, слали гонцов. Такая армия не может запропасть так бесследно, — наказывал одному из посыльных Лонг.

— Ты прав, — сзади стоял Эмилий, — если Тавр весь восстал, тогда послам бы я поверил. А ещё эскадра!.. Где они её взяли?

— Надо-надо возвращаться на Истр, если они соединятся с герулами... тогда я от души посмеюсь, когда представлю, как заскулит и схватится за пустую голову Коммод, — процедил сквозь зубы Лонг.

— А быть может, те две толпы соединить призывом, ха, и устроить им встречу меж собой, так скажем — варварская случка?! — Усмешка Эмилия Папиниана вызвала у римского военачальника скорее удовлетворение, нежели насторожила его.

Всем хотелось уже выбраться из непролазных предгорий Южных Карпат...

Халаны подвели весь ратный скоп к редколесью вокруг ручья и начальственно скомандовали привал. Невзрачного вида коней жарили, под открытым небом насыщались: готы — тихо, халаны — с громкими криками, песнями, плясками, хождениями от костра к костру.

Халаны выбирали-делили мечи, меняли коней. Всё, себе непотребное, отбрасывали-отгоняли в сторону готов. И радовались бы готы четвероногим пособникам в переходе, да не было радости в их сердцах — сидели молча, чувствовали себя прескверно, огневая желчь кипела в северной крови, но на лицах внутреннее горение не проявлялось никак. Не до того было. Домой бы поскорее, отогреться под отчими кровлями...

Когда союзническая орава вновь отправилась в путь, Сарос рассказал о злоключениях своей армии. Лехрафс внимательно и сочувственно отнёсся ко всему сказанному. Он так же признался, что людей, заражённых подобными обнаруженным болезнями, изгоняет из войска подальше. Советовал больных бросить прямо здесь, а если станут сопротивляться отстранению, то Сарос вправе обойтись с ними жестоко.

Гот вызвал Лехрафса из строя движущейся армады и откровенно признался, что совершенно теперь не знает, куда идти: войско хочет вернуться домой, а ему самому очень надо быть в Ас-граде... Касательно изгнания больных, он опасался склоки, хотя, разумеется, понимал, что к родным кострам и к кострам друзей их привести никак нельзя.

— Ты попал в сложное положение, друг. На нашем поле растут разные цветы: от запахов одних кружится голова, от вида вторых мрачнеют думы, третьи — любы и цветом, и благовонием, четвёртые — колючи и пугающе уродливы... Вся беда в том, чтобы правильно назвать их... — проговорил царь.

— Цветов и у нас немало, лишь красноты на наших полянах не густо, — поддержал образную речь друга конунг.

— Мои и твои предки одни цветы нюхали, и детям вашим наши просторы не претят. И знамя ваше красно, как мак, как огонь, как праведная страсть! — Лехрафс для большей доходчивости вспомнил и произнёс некоторые слова северян.

...Большая часть армии Сароса настроена была вернуться домой. Те, кто не желал по каким-то причинам возвращаться, решили походить с ордами Лехрафса по городкам и колониям. Они влились отдельным подразделением в халанское войско.

Сарос, не посмевший измотанную армию влачить к Ас-граду, на берегу Сурожского моря пожелал всем доброго пути и благополучной дороги к дому. Напутствовал он и Роальда, шедшего с халанами на Танаис. Сам же, никому не сообщив о своём уходе, ночью совсем один выехал к Пантикапу. В темноте за собой услыхал топот — его догнал Стемид, глаз не спускавший последнее время с командира, храбреца, друга.

— Где Сарос? — спрашивал Роальда Лехрафс.

— А его нет? Наверно, сзади... А может быть, направился к морю, чтобы сообщить о нас Кантелю, — откликнулся бывший гвардеец, размышляя между тем, как бы ему вызволить золото, которое уносили домой возвращенцы. Драгоценный груз был теперь рассован по многим кошелям и сумкам — не собрать его так просто воедино...

Севернее Пантикапея и Мирмекия Сарос и Стемид обнаружили маячивший на горизонте флот. Зажгли костёр, но белый дым на кораблях не заметили. Запалили несколько больших костров, бросали в них глинистые минералы, ссыпали всю измельчённую солевую крошку из кисетов, сняв одежды, размахивали ими... Наконец их увидели.

Море штормило. Всё же небольшая лодка смогла их забрать. Рассказали морякам обо всём случившемся, сами выслушали флотскую одиссею, засыпая.

Корпус флагмана трещал. Впавшие в глубокий сон богатырские тела раскачивались, переворачивались на койках, но души готов летали-блуждали в призрачном спокойном забвении, и сейчас ничто и никто не могли вернуть их к всегда бодрствующей земной юдоли.

Море стало приносить тёплые ветра. На улицах Ас-града зачавкала грязь. Народ оживился, открыл чистому синему небу избавившиеся от шапок вертлявые головы — светло-и русоволосые.

Прослышав о загадочном исчезновении армии Сароса на просторах Тавра, горожане вернулись к обыденному распорядку. Бояре вновь сделались важными, женщины и девушки — весёлыми и приятными... Что-то было недавно тревожное, да ангелы небесные добрым норовом своим всё устроили ладно...

Прибыл купеческий поезд из Таматархи. Гости, въехавшие в главные ворота на лошадях, выглядели очень нарядно. Их шик, конечно же, призван был подчеркнуть нынешнее превосходство рядом расположенных русских городов, пребывавших в более выгодных и безопасных местах. Ас-граду предлагалось разглядеть людей по-настоящему умных, предприимчивых, удачливых.

Руссы, персы, евреи, греки тматархи, Фанагории и Заморья старались казаться равнодушными и безразличными. Покачиваясь в глубоких сёдлах, нарочито являли Ас-граду свою тучность, вяло отвечали на приветствия встречавших. «Ваша беда — ваша глупость, отказ от следования добрым советам, слабость...» — такой примерно вывод навязывали своим внешним видом горожанам участники поезда.

Иегуды отверг все приглашения местного боярства посетить их дома. Приватно толкуя о чём-то с заморскими дружками, он направился к гостиному двору. Отъезжая от шумной компании, горбился и по-стариковски клонил голову набок.