Армия его разъехалась и принялась шнырять по всей округе. Конники носились вдоль бревенчатой стены, маячили на плешке обезглавленного холма. Часть возвратилась с моря: перепачканные грязью плавней всадники доложили вождю, что корабли Кантеля стоят на рейде и им подан знак. Сарос дал указание отойти войску от города на полдневное расстояние и где-нибудь в леске или низине разбить лагерь. Войско обогнуло опустевший, перепаханный холм и двинулось вдоль края поросшего камышом болотца, зыркая по сторонам в поисках пропитания.

Выбрали местечко для зимнего стана, которое не понравилось почти никому. Заболоченная, сырая, просторная низина, однако, имела возвышенности по краям, представлявшие собой надёжные преграды для ветров. Единственное незащищённое направление — горловина ручья, вытекавшего из топей буро-мутной, кисельной жижей. Грязный поток вдали менял цвет и сливался с водами непорочно-голубого моря. Оттуда, с южной стороны, хорошо видимые корабли могли вплотную подойти к берегу широкого залива, а также, чуть поднявшись по руслицу, спрятаться от будущих штормов. К тому же там пока ещё светило мало-мальски тёплое солнышко... По периметру возвышавшихся над лагерем бугров принялись рыть землянки-форпосты для наблюдения, охапками сносить туда рогоз.

Прошёл день, потом второй. Стоянка беспрестанно дымила кострами. Меж коней ошалело отирались пригнанные откуда-то овцы и козы. По лагерю носились бабы. В ответ на их взвизги и причитания слышался раскатистый смех мужиков.

Сарос восседал в кругу военачальников.

— Никогда в своей жизни даже и представить не мог ничего подобного! — делился впечатлениями о жизни города руссов Кантель, разбивая о камень конский мосол и со свистом высасывал из него ещё горячие мозги. — Правда, кораблей у них мало, но эти длинные, с вёслами, хороши! — Кантель утёр усы и бороду.

— Чего они в них возят? — поинтересовался Сарос у всех.

— Может, землю копают да на тот берег переправляют? — предположил Стемид. — И чего они в земле роют? Братья ездили, всё осмотрели — ничего в той земле нет, кроме самой земли.

— Лехрафс — царь им, иль нет? — Вопрос Роальда в последние дни звучал частенько, не давая покоя готским командирам.

— Они его знают — раз предлагали нам... то есть тебе, конунг, погостить в их дворце. Приняли нас, как посланцев от него... — рассуждал Стемид. — Может, такой град не один у Лехрафса? — Мысль Стемида никого не оставила равнодушным, глаза присутствующих упёрлись в него. — Какие людишки-то чистые, гладкие, а бабьи глазки так и блещут в толпе!

Сароса при словах этих передёрнуло:

— Ты там всех, что ли, пересмотрел? Говоришь пустое, а дела от тебя не слышно! Берёзку мою в висюльках нашёл?

Стемид приезжал из города всегда ближе к вечеру. Первым делом Сарос спрашивал его о той зазнобе. И сейчас вопрос вождя проскрипел укоризною.

— Ведать по всему, рабыня она, конунг. Я тебе говорил — у них есть местечко, где торгуют невольничий товар. Но там нет её... Или затворенная у кого?.. Во все дома ведь не войдёшь, не проверишь. Я хожу, спрашиваю... Ты, командир, не отчаивайся — сыщется. Если только...

— Что?! — Сарос схватил Стемида за локоть. Тот дёрнулся, посопел носом, откинулся на спину и закончил:

— ...если она не какая-то царица здешняя! А ещё... — Стемид чуть поднял голову и всхохотнул при виде уставившегося на него конунга. — Ещё, правда, я не был, где лён моют и чешут. Дом там есть, а к нему дорожка из просыпавшегося зерна... Видел также здание большое — вроде паруса там набивают бабы с мужиками. Ты Кантеля туда пошли — сие по его части: спросится там у кого-то, зайдёт, посмотрит...

Кантель, развалившийся на земле, задумчиво улыбнулся в небеса, провёл засаленной, пахнувшей мясом пятерней по копне прямых, белёсых волос на темени. Стемид продолжил перечислять места, где могла бы скрываться зазноба Сароса:

— При войске ещё бабы есть — исподники стирают каждый день на взморье... А может, она мотылёк при ночном костре? Я-то ухожу рано...

— Пустое! Дочка она чья-то! Молодая ещё... — не согласился Сарос, на самом деле сильно сомневаясь в незрелости девицы. Взглянул на друзей — что они мыслят о ней?

— Да-да, на сучку с кривой спиной не похожа, — сам же и отверг своё предположение Стемид.

— Мне от тебя нехорошо стало! — громыхнул на Стемида вождь. — Ты ищи, а не придумывай тут ерунду! Ходите там смотрите, а я здесь как...

— Хороша девка! — будто ничего и не слышал лучший друг конунга. — Найду — времени у нас много!

— Найдём! — поддержал и Роальд.

— Долго вы ищите! Мочи больше нет! Хоть не вспоминай — и в глазах темнеет, и щемит... Не было со мной такого-то никогда! Раз — и всё опрокинулось, братцы!..

Воители понимающе посмеялись над другом.

— Там, чуешь, новенькие визжат — привести, что ль? — предложил на полном серьёзе Роальд.

— Если завтра не найдёте, послезавтра сам пойду! — Конунг ощупал на себе шевелюру, бороду, усищи, кои оттянулись почти до самой груди и никак не походили на ровные лопатки городских вельмож. — Давай беги за той, слышишь, голосистой... Пока не начудили — веди сюда скорей! — Сарос собственноручно поднял Роальда и погнал на крики весьма и весьма голосистой бабёнки. — Успей, чтоб ножичек острый ей доверить не страшно было... Беги же! В городе, что ль, ловите? Не ловите в городе! — разнёсся над гундящим лагерем призыв вождя.

Роальд пересёк наискосок пологий склон. В темноте на кого-то с разбегу нарвался, на кого-то истошно наорал. Вот голос его приблизился обратно, на подходе звучал успокоительно — видимо, относился к всхлипывающей женщине.

Баба стояла перед Саросом, затравленно прижимая кулаки к впалой груди. Роальд на всякий случай её обыскал и, не зная, зачем вдруг командиру понадобилась эта крикунья, растравляя мужской интерес, похлопал ту по бокам и жидкой заднице.

— Ну, иди, садись, ешь... — попытался успокоить гостью вождь. — Не ной... Подними лицо, дай посмотреть.

Баба ухнулась на землю и принялась скрести её руками, сучить ногами и орать.

— Ты чего, не успел?

— Где там успеть? Небось, пока сюда тащили, не раз пользовали.

— Плохо... Чего она так визжит-то? Ущерб какой у неё?

— Нет, целая... С чертями в голове, наверно. Чу, не вопи! — Роальд пнул бабу в бок, та охнула, вытянула руки и стала плакать тише.

Сарос подошёл к пленнице. Приблизив своё лицо, принялся ласково говорить с ней, поглаживая её волосы. Потом прогнал товарищей и водой из меха обмывал зарёванное лицо. Баба чуть утихомирилась. Сарос для пущего успокоения обнял вздрагивавшую женщину и завалил на себя. По-отцовски подобрал её руки и ноги с сырой и холодной земли, как люлька, чуть закачался телом, нараспев говоря что-то. И баба, не дождавшись страшного для неё, сначала смолкла, потом ровно задышала и перестала сопливеть.

Старания Сароса не пропали даром: горемычная пленница робко поглядела на лунного цвета лицо незнакомца, задержала на нём взгляд подольше, миг не дышала. В довершение уткнулась мокрым носом в его бубнящие уста.

Не желая более искушать природу, дабы не испортить свою задумку, Сарос отвалил бабу, бросил ей тёплые подстилки и отошёл к костру. Острым лезвием маленького ножичка обрезая на себе пряди бороды и всклоченных патл, гот говорил, что ей некого и нечего тут бояться. Что надо обрезать мои волосы правильно — по-городскому.

Баба большими глазищами смотрела на пучки его волос, озиралась, порывалась уйти, на малопонятном языке пыталась уговаривать и что-то объяснять, указывая в сторону степи. Гот, решив подождать с подстриганием до утра, холодно заявил вновь возбудившейся пленнице:

— Спи уж, грейся. Завтра день большой. Сделаешь мне тогда, как у них... — Он снял с себя козью накидку и бережно укутал бабе ноги. Сам сел у костра и оселком стал вострить нож. Чуть погодя к огню вернулись друзья...

Следующим утром первые снежинки закружились на сыром, голомянистом ветру. Прибыл давно ожидаемый вечно угрюмый Карл. Возле Сароса в этот момент никого из близких друзей не было: все отправились в город.