Девушка держала на вытянутых руках хлеб и, казалось, не дышала. Женщины рядом белозубо улыбались, что-то напевали и пританцовывали. Сарос догадался, что это местный ритуал, и протянул руку дабы подхватить хлеб. Но девица вдруг прижала каравай к себе.

— Что за игры? — Сарос резко выпрямился в седле, оглядел своих, потом городских зевак, собравшихся и расшумевшихся в рамке ворот, грозным ястребом навис над прекрасной девушкой. Она же вновь приподнимала хлеб, но кивком головы показала гостю, что надо бы спешиться чести ради.

Взгляд пылавшей румянцем прелестницы упёрся в мохнатое лицо Сароса. Конунг перекинул ногу над шеей коня и спрыгнул на деревянный настил. С трудом пряча резанувшую затёкшие ноги боль, ступил навстречу склонившимся в низком поклоне посланницам. Взяв хлеб-соль, Сарос потоптался и решил тут же отдать приношение Роальду. Но девица лёгким движением обильно позолоченной ручки остановила его, цепкими пальцами отщипнула от края мягкой ковриги жменю, макнула в соль и поднесла к устам гостя. «Не издёвка ли всё это, не унижение ли вся эта возня на пороге?» — мелькнуло в голове гота, но поразительной красоты васильковые очи девушки смотрели искренне и с ожиданием.

«Отчего же она так кротка, ведь наверно не рабыня тутошняя?» — Сарос по-мальчишески открыл рот. Стоял, жевал, смотрел на опущенные ресницы девки, пытался дотянуться глазами до груди, однако почему-то вдруг постеснялся — оробел. А за своей спиной почуял жаркие догляды друзей, наблюдавших за ним и за всей этой сценой. Сдавленно вздохнул, но так и не посмел оглядеть девицу ниже подбородка.

Проглотив угощение, конунг проговорил на готском языке благодарственное слово и, неожиданно даже для самого себя, уже отступившую в сторонку девушку облапил за шею и неуклюже поцеловал, крякнув вдруг всем нутром. Колечки, звёздочки, серёжки, колты, перлы зазвенели от резко отдёрнувшегося ангельски-целомудренного личика. Сарос передал хлеб Стемиду и вскочил в седло, не обращая внимания на хитрющие улыбочки соратников.

— Что ж, приём сладок, братцы, — огласил своё ощущение предводитель и наполнил воздухом мощную грудь. Радостно покрасовался перед товарищами. Проезжая мимо пытавшейся скрыться в толпе синеокой молодицы, подхватил её и втащил на своего коня. Девка ахнула, закрыла руками от знакомых горожан вспыхнувшее лицо и гибкой статью припала к конской шее. Сарос хотел победно глянуть на гикнувших одобрительно гвардейцев, но бёдра его вдруг ощутили жар округлых и мягких девичьих ягодиц... Конунг с окаменевшим ликом вылетел из седла, взял коня за повод и в город вошёл пешком.

Толпа говорливого и глазастого люда крутилась у ворот, толкала готских коней, сняла зардевшуюся девку с высокого жеребца, смеясь над пришельцами.

В городе было на удивление много людей, шумною толпою собравшихся для тщательного освидетельствования гостей. Сарос, высясь над всеми и зорко осматривая всё вокруг, прямо перед собой увидел вдруг шеренгу великолепных витязей в длинных кольчугах и островерхих шлемах. Конунг, оторопев, остановился. Его спутники, взяв на изготовку ангоны, окружили своего вождя и тоже выстроились более или менее ровно — как смогли.

Готов всю дорогу мучил один вопрос: куда скрылся Лехрафс? Сарос, видя, как всё гладко обставлено со встречей, почему-то решил, что рядом где-то должен быть царь халан. «Ещё девка эта! Глазастая, мягкая, стеснительная, будто обиженная кем-то... Но где же Лехрафс? Почему не выходит встречать? Опять ждёт, когда меня приведут к нему?»

Слева к готам приблизились два достаточно пожилых человека в тёплых одеяниях, покроем очень схожих с греческим хламидами. Перед ними со стальной тонкой тростью шёл простоволосый богатырь, бесцеремонно отворачивал морды готских коней, раз от разу недовольно покрикивал на упрямых гостей, не дававших дорогу его господам. Последние тоже были без головных уборов. Их волосы перехватывали искрящиеся тонкие пояски. Один мужчина был смугл, другой светел.

Сарос, наблюдая приближение видных людей города, определил, что также надлежит спешиться. Он подал знак Роальду, и они вместе, оставив коней, двинулись навстречу седовласым мужам.

Готы, оставшиеся в сёдлах растерянно смотрели на своего вождя. Их кони гарцевали, крутились, отодвигались к толпе чёрного люда. Так что вокруг представителей обеих сторон образовалась открытая площадка.

Смуглый и светлый остановились перед прямо-таки звериными статями главных готов. Как будто сошлись внезапно два мира. Волосы бояр были уложены крупным гребнем так ровно, что локоны их причёсок хранили ровные бороздки прядей. Бороды, умащённые маслом, имели формы ровных лопаток и совершенно не поддавались морскому ветру, раздольно гулявшему по городу. Темно-бархатные богатые опашни отцов града резко подчёркивали разность положений встречавшихся, косвенно указывая на ничтожность варваров.

Сарос с Роальдом испытывали в сей миг чувство страшной неловкости, разглядывая горделивых стариков. Конунг с открытым неудовольствием ответил на заносчивые, оценивающие взгляды городских вождей. Ему — бесстрашному, умелому воину — даже сейчас было что продемонстрировать в пику их неприятной надменности.

— До нас долетели вести, что смелый воитель разрушил большой и сильный греческий полис менее чем за половину дня? — поднимая лопату-бороду, спросил светлый боярин.

Из сказанного конунг уразумел не более двух слов. Поморщившись, зло взглянул на обоих стариков. Смуглый крикнул переводчика, а светлый повторил вопрос-приветствие. Сарос с силой выдавил воздух из ноздрей и стал боком к совершенно непонятным людям.

— Где Лехрафс? — Гот едва повернул голову в сторону бояр, зорко вглядываясь в туман глаз светлого, в мерцание пытающихся уразуметь гостя очей смуглого.

— Лехрафс в своём родовом стане, — успел ответить первый переводчик, тут же заменённый на другого, который, подступив к готам поближе, сказал:

— Ваш язык мне знаком... — И просиял к месту пришедшейся надобностью, покорно косясь на господ.

Сарос загадочно посмеялся, посмотрел на напряжённо внимавшую ему гвардию, будто представляя городским правителям своих молодцов. Затем сделал два шага навстречу светлому и, не замечая нового толмача, не скрывая насмешки, спросил:

— А Роскилд где? Ха-ха-ха!

Оба боярина изменились лицами. Смуглый хоть и понял вопрос, всё равно отвёл взгляд на переводчика — тот выдал никому не нужный перевод.

— Царя готов мы просим во дворец обмыться и отдохнуть с трудной дороги к друзьям, — проговорил светлый, делая рукой приглашающий жест.

Сарос не двинулся с места. С чего бы это ему следовать за незнакомцами, пусть назвавшихся друзьями? Тем более не было ясности: к нему одному относится приглашение, или ко всем готам сразу?

Смуглый что-то наговаривал светлому в спину и старался не смотреть на Сароса. Роальд, почувствовав настрой конунга, красноречиво показал подвести коней. Горбатый нос смуглого дёрнулся в сторону пришедших в движение готских всадников, потом повернулся к их вождю, решительно взобравшемуся на обрадованного коня.

— Лехрафс обещал нам зимовку! — крикнул сверху вниз конунг. — Будет за неё вам нужна какая-то услуга, мы с готовностью её окажем. Да, если то в ваших силах, устройте ж мне встречу с Лехрафсом! — Вождь наконец освободился от неприятной растерянности, овладевшей им с того момента, когда часть стены с грохотом отвалилась, открыв дорогу в чудо-град.

Конь Сароса увлёк за собой к выходу своих гривастых собратьев. Его наездник, оценив беседу с боярами руссов как некую мороку, искал в пёстрой толпе девицу с васильковыми глазами. Конунг крутил головой, резко оборачивался, тянул повод на себя, тормозя напор выезжавших соратников. В толпе кричали — мол, лохмач — дикий, совсем закрутился!..

— Стемид! — позвал Сарос, и когда тот в толчее под аркой ворот пробрался к нему, резко скомандовал: — Нечего всем выезжать! Возьми людей и останься!.. А ну назад, в город! — Вождь отсёк половину готской толпы условным движением своего копья. — Стемид, всё тут разузнай, особенно — кто тут самый главный!.. Девку с хлебом мне найди! Выясни, кто она. Коли рабыня, покараем негодяя... Хм, нет, лучше выкупи и приведи!.. — Сарос напоследок оглядел пёструю, смеющуюся толпу. — Где Карл? — крикнул он, когда съехал с помоста на чёрную, сырую, обветренную землю. Сарос начинал искать кого-либо, когда сразу несколько планов обрушивалось на его бедную голову.