Бомберы – хорошие ребята и их понять нетрудно, но под танки они кидают меня и прекрасно это понимают. Впрочем, как уже сказала, выбора у них тоже особенно нет. А смогу я загрузить троих здоровенных мужиков и с ними взлететь? С нормальной полосы без проблем, но там-то откуда такой взяться? Но и оставлять ребят в ближнем немецком тылу тоже не годится. Сложила все возможные "за" и "против", подготовилась к разговору и пошла звонить начальнику, просить разрешения на этот вылет. Сергей Николаевич меня внимательно выслушал, спросил мои прикидки по шансам на благополучный исход, которые я оценила как пятьдесят процентов, попросил дать трубку командиру полка, а нас выйти. Пошли курить, вернее, это комэск и ещё двое курить, а я с ними постоять, ведь мне ещё вердикт начальника выслушивать, когда обратно позовут…
Смотрю на ребят и понимаю, насколько мы иначе смотрим на всё. Их всех буквально потряхивает от азарта. Они в игре, они хотят сделать ставку и выиграть, и сопутствующие мелочи не имеют смысла, когда надо рискнуть, перешагнуть через порог бурлящего адреналина, подёргать за нос фортуну, и даже если не получится, то это в их понимании достойно и почётно. А я сейчас как колхозный бухгалтер, стою и считаю шансы и вероятности, и никакого азарта, у меня мозги совсем иначе работают. Прикидываю, как туда можно безопаснее проскочить, как облететь островок, постараться зайти против ветра и сесть на пятачке, ведь мне нужно не рискнуть, а пусть и с риском, но просто сделать, а главное вернуться к моей Верочке, за которую я отвечаю. И если бы они сейчас услышали мои мысли, то я бы в их глазах упала ниже пола, ведь такое в их понимании почти оскорбительно и гораздо хуже трусости.
Вот поэтому я им ничего не скажу, а буду думать, как мне облегчить самолёт по максимуму. Хорошо ещё, что с этим наступлением у нас теперь немецкого трофейного авиационного бензина хоть залейся. Ведь две тонны, которые привезли вначале, мне казались бесконечной неисчерпаемой кучей, но уже скоро у нас осталось всего две бочки. Так что к моменту облёта железной дороги нам привезли новый бензин и масло. Теперь у нас на стоянке снова куча бочек и можно о бензине не переживать. Начальник БАО бурчит и ругается, что хранить бензин рядом со стоянкой, а не в специально обвалованном хранилище – есть нарушение и ему нагорит от любой проверки, но когда он с Панкратовым прикидывал другие варианты, у них ничего путного не вышло. Вот и стоят бочки у нашей стоянки, масксетями затянутые, и со стороны почти не видны.
Когда после получения разрешения на вылет пришли на стоянку, техники уже переобули Тотошку в лыжи от Яка, других не нашлось, а сзади вообще пришпандорили какую-то изогнутую пластину прямо на "дутик". По словам Евграфыча на пару посадок хватит, а если даже слетит, то и не беда. Вообще, в немецком техническом описании самолёта говорилось, что к нему положены специальные лыжи, у которых даже тормоз предусмотрен, представления не имею, как он работает и что собой представляет, но у нас такого всё равно нет, и не предвидится. Штурман полка сделал расчёты потребного мне для этого полёта горючего, решено, что мне для вывоза троих нужно максимально облегчить самолёт, поэтому я вылетаю с минимумом горючего, а после сажусь на наш ближайший аэродром, там есть всего в сорока километрах по прямой аэродром подскока, который себе истребители сделали. Туда вылетает один борт из полка с горючим для меня, и уже после посадки там решаем, как и чего дальше делать по ситуации.
Как водится, на бумаге всё просто замечательно. Но уже стемнело, поэтому в полной темноте поднимаюсь и облётываю новые шасси-лыжи. Лыжи съели километров десять скорости, на посадке нет возможности уже привычно затормозить, вспоминаю, как летала на Удвасике и садилась в Мордовии, по-утиному растопыривая лыжи-шасси. Моя посадочная скорость значительно меньше, поэтому и площадки даже на лыжах мне должно хватить. Ползаю по листу аэрофотосъёмки и пытаюсь представить себе местность. Ещё летняя чёрно-белая съёмка, по ней мне комэск, который снизился и прошёл низко, и успел вместе со штурманом достаточно разглядеть, штурман поддакивает и комментирует. А мне нужно для себя определить, где они говорят точные данные, а где уговаривают меня и себя. Это не враньё, просто память у нас так устроена, что легко может замещать реальные факты и воспоминания желаемыми.
Так как решено, что я вылетаю затемно, чтобы прилететь на место на рассвете, я пошла спать. Верочка участвует почти во всем, и спать укладывается рядышком со мной, увезти её с аэродрома сегодня можно даже не мечтать. Тем более, что в том экипаже есть какой-то замечательный "дядя Пятаков", как мне пояснили, это старшина-стрелок, весельчак, балагур и душа если не полка, то эскадрильи, который не мог не понравиться моей сестричке, поэтому она ходит и переживает.
Вылетаю за полтора часа до восхода, лететь мне около ста восьмидесяти километров, при моей крейсерской скорости около двухсот, а с лыжами чуть меньше и, учитывая встречный ветер, я должна быть на месте минут за десять до восхода, то есть будет уже достаточно светло. Главное, чтобы ребята не ушли с места посадки и их не нашли немцы, то есть мне перед посадкой нужно осмотреться – облететь место на малой высоте. С машины сняли пулемёт с боезапасом, эрэсы с направляющими, заправили по минимуму с запасом всего в двадцать литров. Кучу снятого с самолёта сложили в стороне и накрыли брезентом, с краю колёса от шасси лежат.
Лечу фактически в темноте, курс двести тридцать градусов от Любани, которую даже в темноте видно и я её знаю, сколько раз уже над ней летала. Сегодня низкая облачность, кромка всего в трёх сотнях метров от земли, лечу под самыми облаками, изредка пролетаю в языках тумана, что понимаю только за счёт того, что подёргиваются муаром и приобретают ореол редкие огни на земле. Я не спешу, в такую погоду мне лучше подлететь даже чуть позже расчетного времени. Многослойная толща облаков над головой начинает светлеть, я уже на курсе, время засекла, вскоре начинают проступать ориентиры на земле, в появившемся просвете над головой мелькнула голубизна и словно подсвеченные пуховые сахарные кипы уже увидевшие солнце чуть розоватые верхушки облаков, такая восхитительная красота, что сердце вздрагивает…
По расчетам подлётное время – меньше пяти минут, надо ещё немного снизиться и высматривать, куда их угораздило плюхнуться. Но сначала замечаю подаренный мне штурманом ориентир в виде характерного пятна кустарников с двумя тёмными ёлочками, очень похоже на голову какой-то зверушки. Замечательно, от этих ёлок метров триста на юго-запад. Чуть мимо не пролетела, когда сбоку и чуть сзади увидела торчащее из болота двойное хвостовое оперенье бомбардировщика и площадку на островке у лесочка на взгорке. Но людей никого не вижу, потихоньку закладываю круг, продолжая снижаться. Наконец меня с земли наверно разглядели и выскочили двое, машут руками, лучше бы посадочную полосу обозначили, но сказать им этого сейчас всё равно не смогу. Главное, что немцев я не видела, а значит, не меньше получаса у нас будет. Когда уходила на круг, выбросила дымовую шашку и сейчас захожу на посадку против ветра, который сегодня порывами до десяти метров у земли…
Едва успеваю выскочить, как меня сгребают в охапку и радостно тискают, еле удаётся вырваться и отдышаться. Начинаю выяснять практические и важные вещи… У них при посадке побился штурман, а они двое совершено не пострадали, несколько синяков и ссадин не в счёт. Немцев не видели, и никто не летал, я после отлёта наших первая. Обхожу площадку, нужно сначала оттащить самолёт к болоту и потом взлетать почти против ветра, строго против ветра не выйдет, потому, что тогда придётся подрывать самолёт и вытягивать над лесом и взгорком, а это при перегрузе слишком рискованно и может не получиться. Тут же организовываю перетаскивание самолёта к началу разбега. К сожалению тормозов у меня сейчас нет. Командир предлагает привязать самолёт к чему-нибудь и после набора мощности двигателя резко перерезать верёвку. Нашли какую-то корягу, связали несколько кустов и две небольших берёзки, только после этого стали грузить штурмана. Пришлось немного поругаться, стрелок притащил с собой снятый с турели пулемёт и ещё какой-то мешок, в котором явно звякало железо, с которыми, ну, никак не желал расставаться. Их парашюты тоже выкинули…
