Я приблизился к Вере через прилавок, чтобы слышать только её, и окончательно загородил корзинку с плюшевыми медведями.
– Нет, кареты ни при чём. Но у меня есть условие. Ты можешь прийти ко мне в гости только трижды.
– Ага, значит, сказка будет какая-то другая.
Я кивнул. Какая разница? Может, и одного раза будет достаточно.
– Ты ведь знаешь про этаж, да?
– Да.
– Так вот, если ты – моя судьба, то этаж исчезнет, пока ты у меня в гостях. И мы можем обсудить свадьбу, совместных детей, общую старость. Если нет, то после трёх попыток ты исчезнешь навсегда. Идёт?
– Идёт,– я легко согласился. А что? Занятная игра. Русская рулетка на романтический манер. Какое мне, в сущности, дело, исчезнет этаж или не исчезнет? Я не собираюсь становиться её судьбой, да и ей полезно будет узнать, что запертая дверь – не гарант счастливого будущего. Я вполне могу собрать вещи и уйти, едва этаж снова вернётся. Похоже, такое развитие событий она во внутреннем диалоге не проговаривала. Свадьба, дети, совместная старость – она что, серьёзно? Она однозначно с прибабахом, но пока меня это забавляет.
– И ещё: людей я ем!
Я снова кивнул и подытожил:
– Ты не даёшь имена плюшевым медведям, чтобы не привязываться, ищешь свою судьбу с помощью исчезающего этажа и ешь людей? Надеюсь, это не весь перечень твоих достоинств?
– Кто-то людей читает, как книги, кто-то сравнивает с животными, кто-то – с одеждой. А я с едой. И ем, пока не надоест вкус. Ты какая еда?
– Но это же ты сравниваешь людей с едой, вот и ответь сама: какая я еда?
Почему-то мне не понравилось говорить о себе: «какая я…»? Я – какой. И по-другому никак.
– Какой я… фрукт?
– Ты не фрукт. Ещё предстоит понять, кто ты.
Однако. Ну и манеры у девушек Ямгорода! Одна предложила секс едва ли не сразу после приветствия, другая – быть съеденным в исчезающей квартире.
– Куда мы идём?
– В зоомагазин. Я познакомлю тебя с козликом Боней. Ты захочешь его связать… То есть, сделать из него игрушку… Ну, в общем…
– Я поняла, пойдём.
Вязаная кофта оказалась вдобавок схвачена узким пояском. Длинная Верина юбка в чёрно-серую клетку волочилась по земле, подметая сухую июльскую пыль, мелкий сор и песок ямгородской рыночной площади.
Девушка шла чуть впереди меня. Корзинку она перебросила через руку, словно коробейница, готовая предложить товар всякому встречному. Мне не доверила, но я и не настаивал. Временами она оборачивалась, то ли желая доказать, что ещё помнит о моём присутствии, то ли не знала дороги к торговому центру. Второе сомнительно. Довольно часто новая знакомая взглядывала на часы и затем ускоряла шаг.
Я рассматривал её спину, корзинку с медведями, норовящими выпрыгнуть на асфальт, юбку, подметающую подолом дорогу, и что-то не складывалось. Для меня не клеился даже внутренний диалог, даже несмотря на то, что я не нашёл разрекламированных Мишей мимических изъянов.
Простая и непринуждённая встреча с Танюхой на вокзале прошла по иному сценарию. Казалось, меня встречает знакомая, с которой недавно, прощаясь на перроне, мы прервали разговор и вот – уже сейчас на этом же перроне, воссоединившись, продолжили беседу. И даже её заманчивое предложение не вызвало ни неловкости, ни стыда. Оно словно обязано было прозвучать именно тогда, именно там, именно так, как прозвучало.
Шутка ли заговорить так же с Верой?! Корзиной меня поколотит, а то и спицей проткнёт.
Почему так? Таня была безразлична мне при первой встрече и безразлична теперь! А Вера мне нравится. Реально нравится. Но с ней никогда не будет легко, я не сомневаюсь. Любые фразы нашего разговора весят центнер, а то и тонну. Они откалываются от внутренних глыб, скал, утёсов, мы словно отделяем их огромными молотами, разрушительными взрывами, и кажется, что должны изломать, искрошить себя, чтобы всего-навсего произнести несколько реплик.
Миша однажды скажет мне:
– Сень, тебя влечёт не сама Вера, а её неприступность, замкнутость. Ты играешь в русскую рулетку и ждёшь, откроется ли дверь. Ты рисуешь себе картины небывалого экстаза, который ждёт тебя, если Вера отдастся, поверив, что ты дарован ей судьбой. И ради таинственного соития ты и таскаешься за этой девицей и мнишь себя влюблённым. Только мнишь, но на самом деле в тебе нет ни грамма любви.
Я сердился на Мишу. Что этот затворник может понимать в отношениях? И сердился тем сильнее, чем сильнее убеждался, что он прав.
Мы пришли в торговый центр. Вера растерянно озиралась:
– Во времена моего детства здание было полуразрушено…
– Да, его отреставрировали относительно недавно,– щегольнул я знаниями, полученными от Тани.
– Внутри собирались наркоманы, а на углу стояла покосившаяся конурка с вывеской «Ремонт обуви». Центр города, а такая разруха была. Теперь всё не так.
– То есть этого торгового центра ты никогда не видела?
Она покачала головой. Такое вполне могло быть: идти до рынка и до торгового центра примерно одинаково по времени, зато в разные стороны.
Мы молча поднимались по лестнице. Я встретил нескольких знакомых из числа персонала и приветливо помахал им рукой.
– Я здесь работаю,– пояснил я Вере. Мог бы и не пояснять, только зря воздух сотряс.
Вера по-прежнему взглядывала на часы и двигалась на шаг впереди. С лестницы она повернула не в ту сторону.
– Нам направо,– и чуть не добавил: «ты ведь знаешь, где право?», но промолчал,– зачем ты всё время смотришь на часы? Куда-то опаздываешь?
– Я боюсь, что, пока мы тут ходим, моя квартира исчезнет, и мне придётся ночевать на улице.
– Этаж мог исчезнуть в любую минуту, пока ты была на рынке.
– Когда я на работе, мне спокойнее. Этаж благосклонен ко мне, ведь я занята делом. Но, если я буду прохлаждаться, он меня накажет.
– Брось! Отдай мне часы и не смотри на них больше.
Я протянул ладонь, но Вера покачала головой:
– Нет.
– Да ладно! Отдай. Я сохраню их в целости. К тому же, если этаж исчезнет, ты можешь побыть у меня. Моя квартира никуда не девается. Поэтому в ней можно просто жить, а не испытывать судьбу. Есть, спать, играть в компьютерные игры и никуда не пропадать.
– Нет,– снова ответила она и бросила взгляд на запястье.
Мы смотрелись киношно. Застывшие среди перемещающихся взад-вперёд пакетов. За логотипами малоизвестных фирм не видно людей. А мы, отбившиеся от моды, стоим, и нам нечем прикрыться. Ни единой глянцевой обёртки, ни клочка полиэтилена. Кажется, ещё чуть-чуть и обезумевшая от покупок толпа оторвёт деревянные пуговицы с Вериной кофты. И что-то должно быть совсем другое написано на наших лицах: не потная ярость, рождённая в ажиотаже, в гонке за очередной выгодной покупкой, не одухотворённость удачей, не потёки разочарования, а что-то тоже киношное, наперекор времени и обстоятельствам.
На самом же деле не знаю, какое лицо было сейчас у меня, но в глазах у Веры явственно читалась удручённость и немного страх. Кажется, для неё была пыткой необходимость оставаться здесь, со мной, а не в привычном углу рынка или в четырёх стенах квартиры.
«Они все, словно тяжело больные люди»,– что-то вроде этого говорила Таня. Да, похоже, люди они необычные.
– Но ведь ты же ночуешь где-то, когда этаж исчезает без тебя? Ни за что не поверю, что этого никогда не происходило!
– Слушай,– Вера шагнула ко мне, экстремально сократив расстояние и будто нарочно наступив мне на ногу. Она нервно, с хрустом, прижала корзинку к себе, отчего медведи посыпались на пол,– не твоё дело, слышишь? Всё, что касается меня, не твоё дело. Не смей ни о чём меня спрашивать. Давай показывай, что собирался, и пойдём домой. Мне пора приниматься за вязание.
«Показывай, что собирался…» Словно изнасилование задумал, ей-богу. А всего-то и хотел привести понравившуюся девушку в тактильный зоопарк с прыткими белками, неподвижными крупными улитками и забавным козликом.
Что-то изменилось в Верином взгляде, когда мы зашли в зоомагазин. Хотя она не прекратила смотреть на часы так часто, словно от этого зависела безопасность всей планеты, а не только её личная, и через пятнадцать минут мы уже спускались по лестнице к выходу из торгового центра, но всё же корзину с медведями мне было дозволено подержать, а, играя с Боней, эта бука едва не рассмеялась. Сдержалась зачем-то в последнюю секунду. Может, знает, что ей смех не к лицу? Может, именно там, в улыбке, скрываются «мимические изъяны»?
