− Мне бы такое счастье, − фыркнула в сторону Танька.

− Тебя бы на мое место, не радовалась бы, − сухо парировала Марина.

− Ну не знаю, − протянула Танька и закатила глаза. − Богатый муж и ужасно симпатичный. Глаза одни, только чего стоят. То ли ярко-синие, то ли бирюзовые. Так и манят согрешить.

− Танька! Какие глаза? Я вижу только вечно голодный взгляд не насытившегося волка.

Танька рассмеялась, но выглядело это несколько фальшиво, ей явно, Антон симпатизировал, как мужчина. Марину это еще больше возмутило:

− Ты думаешь вся прелесть только в тех качествах, что ты привела в пример? А характер? А его внутренний, его духовный и социальный мир? Они не имеют для тебя никакого решающего фактора?

− Блин. Как же он тебя, оказывается, достал. Поражаюсь тебе, − внимательно рассматривая Марину, медленно произнесла Танька.

Столь пристального внимания, когда ее пытаются понять или разгадать, будто она букашка под увеличительным стеклом, всегда злило Марину. Сама она, например, видела в Таньке много отрицательных качеств, но всегда находила им оправдание и не считала нужным анализировать ее поступки. Наверное, Марина относилась к тому типу людей, которые близких людей принимают такими, какие они есть, а Танька, к такому, где стремилась менять человека под свои принципы.

− Какая я глупая… И была и есть. – Марина, от досады, что так и не научилась скрывать свои эмоции и теперь, сидя перед Танькой, она была как на раскрытой ладони, неожиданно прикусила губу, словно хотела прекратить поток слов, что предательски рвались наружу. Слегка поморщившись, от нахлынувших и переполнявших ее чувств, она все-таки продолжила. − Я пластилин в его руках, меня сломали, мне меняют форму, размеры, а я поддаюсь… И только внутри я сопротивляюсь, может кричу, но этого никто не слышит.

− А не надо кричать. Надо что-то делать. Сидя, ты ничего не получишь. Вспомни про мышку и масло, − ответила невозмутимая Танька. − Вот ты говоришь, что очнулась. И что? Ты до сих пор варишься в этом котле и не предпринимаешь ничего. Только ноешь.

− Ты права. Ничего. Абсолютно. В этом моя слабость. Я, как всегда, струсила перед сложным решением. Я всегда жду, что кто-то все решит за меня.

Марина помолчала, потом тихо добавила:

− Один раз я уже так поступила. Второй раз оказалось легче.

− Значит, подруга, ты ждала меня. Поняла? Теперь все по-другому будет, вот увидишь.

Марина вытянула руку за окно и на ладонь стали падать крупные капли дождя. Когда рука намокла, Марина стряхнула воду и протерла себе лоб.

− Вот ты сама сказала, что изменилась. Как Антон воспринял тебя новую? Или он не заметил перемен?

− Не думаю, что в поведении я сильно изменилась. Может я была пассивна в некоторых случаях, но любви я ему никакой не обещала. И ласками никогда не привечала. Наверное, осталось все по-прежнему, кроме моего внутреннего бунта, который так и не вырвется наружу.

− Может он заметил? − предположила Танька.

Марина пожала плечами, не отрывая взгляда от окна.

− Я не заходила в его комнату около недели. Я не могу заставить себя. Как только я открываю дверь, сразу же в нос бросается запах его парфюма. Этот запах противен мне с первых минут, как он начал им пользоваться. В памяти сразу всплывают его зализанные волосы и идеальная осанка. − Она повернулась к окну спиной и присела на подоконник. Капли дождя стали падать ей на спину, отчего желтая футболка сразу прилипла к телу.

Танька слушала и не поворачивала голову в ее сторону. Она вертела в руках синюю зажигалку и сквозь пальцы у нее изредка вспыхивал маленький огонек.

− Ты знаешь, он даже в постели, всегда ровный, как линейка. Такой ощущение, будто он видит себя в зеркале или со стороны.

Танька хихикнула, а Марина помолчала. Она закрыла вспотевшее окно и дотронулась рукой до спины. Футболка была совсем мокрая, отчего появился мерзкий холодок вдоль позвоночника.

− У него в столе, я нашла свою старую фотографию. Она была заложена в журнале с каким-то непроизносимым названием на английском. Эта фотография была у меня в альбоме, который остался в старой квартире, где я жила с матерью, − продолжила Марина.

− Я это отлично помню.

Еще она хорошо помнила, что этот снимок, когда-то давно, был сделан Славкой, который очень долго разбирался с новым фотоаппаратом, щелкал затвором и то и дело наводил объектив на Марину. Она не улыбалась, отчего получилась на снимке, задумчивая, с понурой головой и с большой грустью в синих глазах. Фотография ей совсем не понравилась, и она помнила, как засунула ее за какую-то другую фотографию в кармашке фотоальбома. Если не знать об этом, ее, вообще, невозможно было найти. И вот теперь эта фотография лежала у него в столе, а она об этом ничего не знала.

− Он ее спрятал, но не настолько далеко. Или он на нее втайне любуется или же просто про нее забыл. Мне интересно, зачем он ее вытащил из альбома?

Она снова села напротив Таньки и посмотрела ей в глаза.

− Ты знаешь, когда я заходила в последний раз в его комнату, фотографии там уже не было. Он помнил о ней! Иногда я лежу в кровати и слушаю, что он там делает у себя. Ты не поверишь, там всегда тишина. Я знаю, что он что-то делает, но я ничего не слышу. Как будто его нет.

Она помолчала, потом с пылом продолжила:

− Может его и вправду нет? Может он стал тенью? Есть только оболочка? Мне невыносимо думать, что он сидит в тишине, в темноте, один и держит в руках мою фотографию.

− Ты ненавидишь его? − снова заинтересовано спросила Танька. Ей явно было лестно, что Марина, была несчастлива, несмотря на достаток и привлекательного, во всех смыслах, мужа.

− Как бы сильно я его ненавидела, я не смогла бы его убить.

− Никто не заставляет его резать ножом.

Это было сказано так буднично, что Марина от таких слов брезгливо поморщилась.

− Можно стать невинным источником какого-нибудь несчастного случая, где ты будешь всего лишь пусковым механизмом… Катализатором.

− Это все так сложно.

− Лучше терпеть?

Марина со страхом в глазах посмотрела на Таньку, и та поняла, что терпеть у Марины уже нет никаких сил. Что-то все-равно случится, потому что все уже накалено до предела. Возможно, будет еще больше трагедий, чем уже планировали две молодые женщины, сидя в теплой, уютной квартире.

− Ты сама говорила, тебе нужны деньги, пусть это будет для тебя последним аргументом, − неожиданно на шепот перешла Танька.

− Да, деньги мне очень нужны.

«Ты не представляешь, как они мне нужны, − подумала Марина, − больше, чем исчезновение ненавистного Антона»

− И мне они нужны. Поэтому я предлагаю тебе сделать то, отчего нам обоим будет польза. Только тебе двойная.

− Двойная?

− Первая− Антон, вторая− деньги!

− Танька! Я боюсь.

− И я. Но, вдвоем не страшно.

Марина резко вздохнула и ничего не ответила.

− Это избавит тебя от него. Ты будешь знать, что его нет.

− Неужели ты, ради денег, так далеко пойдешь? − усмехнулась Марина, поверженная в недоумение таким напором.

Она умышленно хотела поддеть Таньку, чтобы понять истинные причины, побудившие ее решиться на такой шаг. Но у той не дрогнул ни один мускул на лице, когда четко произнесла:

− Ради больших денег, да.

Марина вздохнула, ей до сих пор не верилось, что она в здравом уме и памяти, сидит и решает, как лишить жизни человека.

Когда Танька уходила, Марина так ей ничего и не сказала. Она видела многозначительный взгляд, который кинула на нее Танька, но смогла только еле кивнуть на прощание, когда закрывала за ней дверь.

Потом не спеша, вымыла чашки, заглянула в холодильник. Отметила про себя, что Антон все равно есть ничего не будет, взяла с тарелки кусочек сыра и прошла к себе в комнату. Там она скинула свою футболку, шорты и белье. Раздетая прошла в ванную, чтобы принять только душ. Она не любила стоять под водой и, если время не поджимало, она с удовольствием полежала бы в ванне, ее ничто так не расслабляло, как горячая вода с высокой пеной.