Исполнение самых сильных наших желаний,

часто бывает источником величайших наших скорбей.

Сенека.

Марина, так и не смогла сомкнуть глаза, в эту ночь. Она раздраженно повернулась в постели на другой бок и мрачно уставилась на стену, возле своей кровати, где белые разводы, с серебристой пылью, причудливо переплетались в нелепом узоре, отчего было сложно отвести свой взгляд. Но Маринины глаза равнодушно блуждали по этим лабиринтам, словно не замечая извилистых и ломаных линий. Ее лоб, от напряжения, покрылся глубокой складкой, которая грубо разрезала кожу на две половинки.

В квартире было тихо, из своей спальни, она даже слышала ход настенных часов, которые висели над зеркалом, в большой прихожей и ей не обязательно напрягать свой слух, было и так все ясно. Из соседней комнаты не раздавалась ни звука, вокруг стояла, звенящая, отбивающая мерно такт, тишина.

«Что он там делает?», − подумала она, продолжая бессмысленно рассматривать матовый узор на обоях. – «Уверена, что он уже встал, если, вообще, смог прилечь в эту ночь».

Она снова повернулась на другую сторону, потом села в постели и посмотрела на противоположную стену, словно пыталась разглядеть обстановку соседней комнаты. Все мысли в голове, что одолевали ее ночью, беспорядочно смешались, образуя собой тяжелый ком, который метался, вибрировал и давил своей массой, то на левый висок, то на правый. Бледная, с синими кругами под глазами, она сидела и чувствовала, как холодеют пальцы босых ног, свисающих с кровати. От проявившихся мурашек, она вздрогнула и шумно вздохнула, Ей отчаянно захотелось выпить кофе и выкурить первую сигарету, но она упрямо сидела на кровати и выжидала.

Неизвестность мучила ее и заставляла еще больше нервничать: «Ну… Давай… Cобирайся скорее», − тоскливо думала она, опять бессмысленно рассматривая теперь уже бежевый ворс ковра под ногами. − «Так будет лучше. Для всех. Сегодня никаких объяснений. Я устала… Довольно…»

Внезапно, она услышала, легкие шаги возле своей комнаты и ее сердце сразу застучало монотонными глухими ударами. Дверная ручка мягко качнулась и замерла на месте. Марина, как всегда, предупредительно, закрыла на ночь свою комнату на замок. Только так, она могла полностью расслабиться, успокоиться, опасливо не озираясь на свою дверь.

Ручка больше не двигалась, за дверью поняли, что комната безнадежно закрыта. Марина сидела и не шевелилась. Она даже боялась дышать, будто за дверью, он мог услышать ее прерывистое дыхание.

− Марина, ты спишь? − вдруг послышался он тихий и знакомый голос.

Она сглотнула слюну и ей показалась, что сделано это было ужасно громко. Слышал он или нет, но, явно не торопился уходить.

− Марина, прости меня… Вчера… Вчера, я был, сам не свой… Я много наговорил. Я испугал тебя…

Она молчала и не шевелилась, напряженно слушая каждое его слово.

− Мне… Мне не хватает тебя… Мне так плохо… Мне очень плохо… Я каждый день точно теряю что-то… Упускаю сквозь пальцы… Как будто песок… Не могу понять, что… Но это странное чувство и оно меня убивает…

Марина нахмурилась от этих фраз. Она до конца не понимала, что хочет этим сказать Антон, но чувствовала в себе, такое, же странное состояние.

− …Я не хочу быть равнодушным, − уловила она остаток фразы. − Я хочу чувствовать. Но мне пока удается только страдать…

Он продолжал говорить, но Марина почувствовала, как ее накрыла какая-то мутная пелена. Невесомая и ужасно плотная, отчего его голос стал заглушаться пронзительным, однотонным звуком. Она испугалась и руками зажала свои уши с такой силой, что заболели запястья на обеих руках.

− …Неужели это ничего не значит для тебя? − донеслась до нее последняя фраза, когда она убрала руки от головы и посмотрела на свои дрожащие пальцы.

− Пожалуйста…, − горько прошептала Антоновым голосом закрытая дверь.

Марина заморгала, стряхивая с себя тяжелое оцепенение, но снова промолчала. Теперь, она крепко сжала кулаки, чтобы остановить дрожь, отчего ногти, впившиеся в кожу, угрожающе побелели.

− Прости меня, прости…

Он еще что-то стал говорить, но Марина снова закрыла уши руками и откинулась на подушку. Чтобы не слышать его голоса, она стала тихо и монотонно мычать, как делала это в детстве, когда ее отец, прежде чем уйти из семьи, крупно ссорился с матерью. Эти ухищрения помогали ей избежать всех подробностей отцовского ухода и необдуманных жестоких фраз, что он напоследок бросал, оправдывая свой низкий поступок.

− …Для тебя, поверь, − услышала она слова мужа, когда убрала руки от ушей.

Марина понимала, что сейчас Антон не совсем честен с ней. Да, она чувствовала, что все эти слова он говорил от всего сердца. Она даже не сомневалась в том, что он искренне жалел, о вчерашнем эмоциональном срыве, в обрез своей постоянной хладнокровности. Но еще она чувствовала, что в данный момент он хотел бы совсем другого. А именно, закричать и начать все крушить на своем пути, выломать дверь ее спальни и тряхнуть ее за плечи так сильно, чтобы она наконец очнулась и посмотрела на него другими глазами. Теми, которыми он хочет. Хочет он, а не она сама.

Но, в обрез своим желаниям, он упорно продолжал сдерживать свои эмоции. Эдакая, интеллигентная особенность, которая не выставляет чувства напоказ, но позволяет, однако, вырваться словам, которые, как нельзя точнее указывают на шипящий накал в его душе.

Марина подождала, когда он зайдет в ванную и громко вздохнула. Она не знала, стоит ли выходить из комнаты до его ухода или подождать еще несколько томительных минут. Но сколько еще ждать? Собирается ли он, вообще, на работу? А если нет?

От такой мысли у нее внутри все затряслось. Чтобы успокоить эту дрожь, срочно нужна была сигарета. Организм слепо просил временного и обманчивого успокоения, и она не в силах больше сопротивляться самой себе. Тем более, ей нужно узнать о его сегодняшних планах. Причем, немедленно.

Марина встала с постели, надела длинную футболку и вышла из комнаты. Осторожно, стараясь не шуметь, она заглянула в его комнату и быстро окинула ее взглядом. Убранная кровать, чистый письменный стол и никаких признаков, его ухода на работу. Она глубоко вздохнула, растерянным взглядом обвела комнату еще раз и на цыпочках вернулась обратно к себе. То, что она не зашла на кухню за сигаретами, Марина вспомнила только, когда снова закрылась в своей комнате, но чертыхнувшись, так и не смогла найти решимости, открыть дверь еще раз.

Она долго лежала на кровати, уставившись в потолок, как заметила, что уже довольно давно не слышит никаких звуков, которые бы указывали на то, что Антон до сих пор дома. Неужели, ушел! Ушел? Как только эта мысль пришла ей в голову, она уже не смогла больше сдерживать свою волю, которая отчаянно молила первую утреннюю сигарету.

 В кухне, она щелкнула выключателем, сразу подошла к окну и мрачно поглядела на немного смятую пачку сигарет, валявшуюся на узком подоконнике. Осторожно, расправляя стенки пачки, она засунула два своих тонких пальца и нащупала мягкую сигарету. Внутри прошла волна облегчения, когда она вытащила ее и убедилась, что та не была сломана, а лишь угрожающе согнулась пополам. Легка волна тошноты качнула ее, и она на минуту прижалась лбом к прохладной стене, глубоко вздохнула, потом закрыла свои покрасневшие глаза. Голова гудела сильнее обычного, что в утренние часы, бывало, довольно редко. От головной боли, она даже не сразу заметила, что неровная поверхность стены сильно исколола ей кожу, так как была очень шершавой и грубой. Она подняла голову и неосознанно провела рукой по стене, что была выкрашена в желтый цвет, сквозь который проступали маленькие, твердые камушки, напоминая собой, рассыпанный на полу песок. Осязания колючести ее успокоило, она вздохнула и замерла на мгновение.

В поисках спичек, с сигаретой во рту, она пошарила в ящиках стола, заглянула в шкафчики и подпрыгнула от неожиданности, когда к ее лицу приблизился огонек зажигалки, зажатой в руке Антона. Он был дома! В брюках, бледно-голубой рубашке, рядом с ней на кухне!