– Ты, кажется, хотела прогуляться. – Дверь в комнату была бесцеремонно распахнута. На пороге стоял Габриэль. – Посмотреть на улицы и дома.
Изабелл медленно поднялась. Ей казалось, что все тело одеревенело.
– Сейчас самое лучшее время для прогулки, – продолжал нажимать Габриэль. Вероятно, он и сам не понимал, что делает, но Иззи от этого легче не становилось. Ей прямо-таки хотелось кричать. – Через пару часов станет уже слишком жарко для того, чтобы выходить из дома. Не то чтобы я чувствовал жару, но ты…
– Да, – прошептала она и пошатываясь подошла к нему.
– С тобой все в порядке? – по лицу Габриэля промелькнула тень беспокойства. – Может, тебе отдохнуть?
– Нет. Нет смысла больше это откладывать, – Иззи понимала, как двусмысленно прозвучали ее слова, но так и не подняла головы, чтобы увидеть реакцию Габриэля.
Однако как ни странно, проведя в компании друг друга следующие два часа, они по большей части болтали о пустяках или о том, как сильно изменилась деревня с тех пор, как Изабелл ее покинула.
Заброшенных домов практически не осталось, деревню со всех сторон окружали фермы и поля возделанной земли. Глядя на водонапорные башни, возвышающиеся над верхушками деревьев, Габриэль то и дело вспоминал о Приюте и об Андрее – первом человеке, который встал на сторону семьи де ла Кастри и поплатился за это жизнью.
От сестры он узнал, что Приют сгорел и, скорее всего, виноват в случившемся был его отец. Де ла Кастри не видел Райкано с двенадцати лет и даже подумывал над тем, чтобы предложить Диме вновь отыскать дорогу в Приют. В конце концов, они столько пережили в этом месте! Габриэлю хотелось знать, появился ли на пепелище их прошлой жизни новый Приют и новый лидер, способный собрать весь сброд Петербурга в одном месте ради их же блага.
Солнце так припекало, что под конец прогулки Иззи совершенно выбилась из сил. Домой они возвращались в молчании. Вряд ли Габриэлю это молчание казалось тягостным, но внутри у Изабелл все дрожало от напряжения, будто кто-то натянул тугую струну внутри ее хрупкого тела. Натяжение достигло максимума, когда они остановились возле ее старого дома. Опустевший особняк приветствовал их густой темнотой, затаившейся в черных отверстиях окон.
– Что собираешься делать с домом? – поинтересовался Габриэль, изучая издалека замок, висящий на воротах.
– Мы с Себастьяном думали его продать, но теперь… – Иззи поежилась и замолчала. Теперь она не знала останется ли она женой Себастьяна. Может, Дима был прав и пора подавать на развод? Девушка представила себе недоумевающее лицо мужа, когда она скажет ему об этом, и в горле появился тугой комок.
– Что «теперь»? Разве что-то изменилось?
С губ Изабелл едва не сорвался стон, но Габриэль уже отвлекся. Через два дома в конце дороги стоял внушительных размеров черный особняк в четыре этажа, окруженный огромным пышно цветущим садом, который по размерам вдвое превосходил маленький дворик, коим располагали Истомины. В особняке горел свет, в саду было людно. Судя по всему, в доме жила очень большая семья. До слуха Габриэля явственно донесся детский хохот, несмотря на внушительное расстояние, отделяющее его от резвящихся в саду ребят.
Однако, чем дольше де ла Кастри смотрел на этот дом, тем больше ему становилось не по себе. Коттедж казался ему искусственным, ненастоящим, будто мираж посреди материального мира.
– Чей это дом? – спросил он, вытянув руку.
– Дом фермера Бернарда, – поспешила ответить Изабелл. Она была рада, что друг сменил тему разговора. – Он влиятельная фигура в деревне. Верный сторонник Нового Правительства, – внезапно она улыбнулась собственным воспоминаниям: – Странно, моя бабушка ненавидела сторонников Нового Правительства, но мне твердила, чтобы я не боялась Бернарда и…
– А где жил этот Этьен, который ухаживал за тобой до Себастьяна? – оборвал ее де ла Кастри.
– Понятия не имею, – Изабелл нахмурилась. Она терпеть не могла, когда Габриэль перебивал ее подобным образом. – Он никогда не говорил. Он вообще мало рассказывал о себе. Хотя я не раз видела, как он заходил к Бернарду. Эй, что ты делаешь?
Габриэль уже шагал к воротам, окружающим ее дом, на ходу вынимая что-то из кармана брюк.
– Там же закрыто! А ключи я дома оста… – Изабелл осеклась. Что-то зазвенело, и взломанный ржавый замок с гулким стуком упал к ногам Габриэля. Скрипучие ворота отворились, и де ла Кастри, взяв девушку за руку, потащил ее за собой.
Это был печальный и запущенный сад, чью красоту давно задушили плющ и густо разросшиеся сорняки. Яблоневые деревья протянулись вдоль дорожки, ведущей к дому, печально опустив ветви почти до самой земли. Кое-где еще проглядывали робкие цветы. Со стен особняка давно осыпалась краска, оголив серые в трещинах доски. Вокруг дома валялись поврежденные глиняные статуэтки, словно подстреленные на поле боя солдаты. Каменная дорожка под ногами была разбита.
– Кто-то здесь похозяйничал до нас, – Габриэль взбежал на крыльцо, по-прежнему держа Изабелл за руку. Женщина не сопротивлялась. В данный момент ее смог бы понять только Дима, который подобным образом ступал за Габриэлем довольно часто. Де ла Кастри не раз слышал в свой адрес обвинения в безволии, но было в нем что-то, что подчиняло волю людей, однажды полюбивших его.
Тот, кто похозяйничал в саду, в дом проникнуть не смог. Дверь была надежно заперта. Однако то, что остановило группу расшалившихся подростков, не смогло остановить Габриэля. Ловкие пальцы цыгана-полукровки заплясали вокруг замка. Дверь со скрипом отворилась, оставив зеленые ветви плюща печально покачиваться снаружи.
Изабелл не хотелось идти внутрь, словно дом мог поглотить ее и против воли вернуть в прежнюю жизнь, в которой было столько страха и одиночества. Она родилась после Взрыва, родилась Калекой, и ее бабка, в отличие от Диминых родителей, не рискнула отправить внучку в школу. Она обучала девушку дома сама, в результате чего Изабелл выросла нелюдимой.
Научиться общению с людьми ей пришлось в Париже под руководством Себастьяна, кирпич за кирпичиком перестраивая себя на новый лад. И ей это нравилось. В Париже она и думать забыла о старом особняке, который практически не покидала и в котором так боялась застрять на всю жизнь.
Но вот Габриэль настойчиво тянул ее за собой, ветви плюща цеплялись за красные локоны, предупреждая об опасности, а она ничего не могла поделать, только лишь тряхнуть головой, освобождая волосы от цепких зеленых ростков.
– Я ничего не вижу, – прошептала она, и Габриэль отыскал на кухне огарок свечи. Пляшущий огонек немного рассеял мрак, однако тут же проснулись шепчущие голоса…
«С Герцогом де ла Кастри я танцевала всю ночь напролет… все дни… де ла Кастри… в тронном зале…»
Блуждало эхо по дому, повторяя слова давно умершей старухи. В последние дни перед смертью от нее редко можно было услышать что-то еще кроме этого. Память настойчиво возвращала старую графиню в те дни, когда она была молодой и прекрасной спутницей Франсуа. В те дни, когда ей так восхищались и завидовали…
Широкая прихожая плавно перетекала в пустую гостиную с заколоченными окнами и почерневшими стенами. Мебели было крайне мало. Графиня де Даммартен после постигших ее несчастий тратила деньги лишь на самое необходимое.
Эхо заиграло вновь.
«С Герцогом де ла Кастри я танцевала всю ночь напролет…»
– Ты это слышишь? – девушка прижалась к Габриэлю. Пламя свечи дрожало на стенах. Де ла Кастри кивнул. – Моя бабка встречалась с твоим дедом еще до его женитьбы. Перед смертью она постоянно повторяла эти слова.
Габриэль в ответ молча задул огонь и зашвырнул ставшую ненужной свечку в дальний угол. Он обхватил ладонями бледное, испуганное лицо Изабелл и поцеловал.
Земля пошатнулась под ее ногами.
В то время как тела влюбленных переплелись на пыльном полу, словно змеи в заброшенном доме, Дима остановил машину возле знакомой ему до боли парадной и прищурился на окна третьего этажа. На мгновение ему показалось, что на кухне промелькнула чья-то фигура. Сердце замерло в груди.
