– Жалко, что такой замечательный тайник исчезнет после ремонта, – произнес Габриэль, вырывая Диму из раздумий.

– Нам ничего не стоит разобрать пол заново, – юноша улыбнулся и подошел к окну.

Де ла Кастри последовал за ним и помог Диме снять доски с окон. В комнате сразу стало светлее. Юноша прислонился к подоконнику, и Габриэль по привычке встал позади него, положив подбородок другу на голову, а локти – ему на плечи. Они часами могли стоять так у окна в замке, любуясь закатом на море. Почему-то обоим казалось это естественным.

– Смотри, – Дима провел рукой по прогнившему подоконнику и попытался открыть окно. Стекло зашаталось в раме и протяжно задребезжало. Дима отдернул руку, прищурился, но так и не смог ничего разглядеть сквозь пыльное стекло. – Ты видишь ложбинку на подоконнике с той стороны?

Де ла Кастри скосил глаза, не отрывая подбородка от Диминой головы.

– Да. А ты разве нет?

– Нет.

– Может, тебе все-таки купить очки?

Дима скривился.

– Может, тебе заткнуться?

– Я серьезно.

– Я не буду носить очки!

– Да что в этом такого?

– Ты же будешь угорать надо мной!

– Неправда, клянусь…

Дима тяжело вздохнул и протянул руку.

– Посмотри теперь на дерево во дворе.

– Там вроде как чернеет что-то…

Дима кивнул.

– На подоконнике ложбинка от веревки. Я привязывал ее к кровати, чтобы спуститься вниз и забрать велосипед. Так я уматывал из дома, если родители наказывали меня. А там, на дереве, у меня был маленький домик. Его выстроил для меня отец.

– Он, поди уже, развалился от старости.

Дима пожал плечами, а потом мягко убрал руки Габриэля со своих плеч. Де ла Кастри вернулся к двери, где стояли чемоданы, слегка припадая на правую ногу. Он бросил чемоданы на кровать, и в воздух мгновенно поднялись белые облачка пыли.

– Ты снова хромаешь.

– Правда? – удивился Габриэль. – Я и не заметил.

– Ты теряешь силу вдали от замка…

– Ну и что? – мрачно пробормотал Габриэль, вытряхивая вещи, и Дима посчитал за лучшее больше не приставать к нему. Он поднял металлическую коробочку с пола и направился к двери.

Слова Габриэля остановили его, когда он уже стоял на пороге:

– Вот видишь…

Дима обернулся и посмотрел на друга.

– …ты снова мне нужен.

– Это меня не радует, – Истомин как будто пытался оправдаться.

– Правда?

– Мне никогда не доставляло удовольствия видеть тебя слабым, если ты об этом.

– Но моя слабость составляла смысл твоей жизни, – произнес Габриэль, продолжая копаться в вещах, делая вид, что то, что они сейчас обсуждают, вовсе не так уж важно.

Дима почувствовал ярость, всколыхнувшую сердце, словно осадок на дне бокала с вином. Что-то похожее он чувствовал, когда впервые ударил Габриэля в стенах парижского борделя. Чем закончилась та перепалка, Дима помнил еще слишком хорошо, поэтому заставил себя глубоко вздохнуть и успокоиться.

– Моя любовь к тебе составляет мой смысл жизни, – холодно ответил он и хлопнул дверью.

Вернувшись в свою комнату, Истомин в раздражении бросил на кровать столь драгоценную в прошлом коробочку. Какое-то время Дима просто сидел рядом с ней в полумраке пустой комнаты, пытаясь вспомнить, откуда у него вообще появилась эта коробка. Он нашел ее на улице? А, может, мама хранила в ней сладкое? Но память надежно хранила свои секреты.

Подняв с пола сумку, Дима вытряхнул ее содержимое на кровать. Самозарядный автоматический пистолет подпрыгнул на прогнившем матрасе. Дима взял пистолет, ощущая его тяжесть в руке, его холодную стальную поверхность. Помнится, он достался ему от одного ошалелого мужчины в Парижском борделе. Вроде как он спас Элизе жизнь в тот день, о чем она постоянно ему напоминала.

Дима не любил говорить об этом. Он теперь очень хорошо понимал, почему все эти вещи происходили именно с ним. Почему он то и дело спасал кому-то жизнь, выручал из всевозможных передряг…

Он как мог старался забыть в пьяном бреду тот день, когда в его тело вошел архангел Рафаил, отодвинув его сознание в самый дальний и темный уголок души так, словно он сам, Дима, был ничем, а все его желания ничего не значили.

В одном яростном порыве юноша схватил металлическую коробку и без колебаний вытряхнул в урну все свои детские сокровища вместе с фотографией отца, вернулся к кровати и, положив пистолет в коробку, засунул ее под подушку.

Он проверял пистолет несколько раз перед тем, как они с Габриэлем сели в вертолет. Сделанный незадолго до Взрыва ограниченным тиражом, он был в исправном состоянии, только вот патронов в магазине осталось совсем ничего.

– Нужно будет заглянуть в оружейный магазин, – прошептал Дима, ложась на кровать и закидывая руки за голову. – Запастись патронами. На всякий случай.

Рабочие справились с ремонтом быстрее, чем Диме того бы хотелось. И теперь каждый день Габриэль наблюдал, как его друг, принимавший активное участие в ремонте, после отъезда бригады бесцельно шатается по двору, не зная, чем занять трудолюбивые руки.

Физический труд не только давал Диме возможность позабыть о неприятных мыслях, но и помогал справиться с противной дрожью в конечностях, оставшейся ему в напоминание о «волшебном» порошке. Так что, с уходом рабочих юноша с каждым днем становился все мрачнее. Он не мог не думать о матери и о том, что если промедлит еще немного, то Габриэль просто схватит его за шкирку, затолкает в машину, и они поедут к Виктории вместе. Дима этого не хотел. Если ему и суждено еще раз увидеть мать, он хотел сделать это один.

С каждой прошедшей неделей дни становились длиннее и жарче. Теплее становились и отношения между Иззи и Димой. Былая холодность исчезала на глазах. Юноша не мог не заметить, как дорожит Габриэль этой девушкой, и то, как она хороша, так что былая ревность быстро угасла, и на смену ей пришли дружеские чувства. Иногда Дима замечал за собой, что он даже невольно флиртует с Иззи, хотя и в мыслях никогда не держал вбивать другу палки в колеса.

Но вот, что Истомина действительно поражало, так это откровенное неведение Себастьяна относительно того, что происходило в его доме. И если сам Дима тщательно маскировал свой флирт, то Габриэль был отнюдь не так осторожен. Юноша не догадывался, что Лесаж был убежден: де ла Кастри – мужчина с особенными сексуальными предпочтениями.

Впрочем, со временем муж Изабелл неизбежно заподозрил бы неладное, если бы не письмо, однажды рано утром проскользнувшее под дверь коттеджа. Габриэль как раз выходил из кухни с чашкой крепкого кофе, когда увидел тонкий конверт. Он проскочил в щель под дверью и, проехав немного по скользкому паркету, остановился возле коврика в холле.

Де ла Кастри поднял письмо. «Себастьяну Лесажу», значилось на конверте. У мужчины так и зачесались руки открыть конверт и посмотреть, что внутри, но вместо этого он заставил себя отнести письмо в гостиную.

Как и Габриэль, Себастьян вставал рано, так что в этот ранний час, кроме них, в доме все спали. Де ла Кастри передал письмо мужу Изабелл и, не задавая вопросов, ушел на кухню. Когда он вернулся оттуда с животом, набитым конфетами, то застал Себастьяна судорожно собирающим вещи.

– Что случилось?

Мужчина бросил на Габриэля угрюмый взгляд.

– Я уезжаю.

– Что?

– Я уезжаю! – уже громче повторил Себастьян.

– Я не глухой, – обиделся де ла Кастри. – Я просто понять не могу, что произошло. Это из-за письма?

– Да, да, – закивал Себастьян и бросился к стенному шкафу. – Не поможешь?

На самом верху лежали чемоданы, и, чтобы достать их, Себастьяну пришлось бы бежать на кухню за табуреткой. Габриэль же в силу своего роста мог обойтись без нее.

– Это по работе? – спросил он, сняв чемодан и протянув его Себастьяну.

– Какой ты догадливый, – пробормотал мужчина, бросая в чемодан джинсы и пару рубашек, даже не постаравшись их аккуратно сложить.

Когда ногти Габриэля вонзились ему в плечо, заставляя остановиться, муж Изабелл едва не ударил друга, настолько он был на взводе. С трудом Лесаж заставил себя посмотреть в холодные темно-синие глаза и увидел в них нешуточное беспокойство.