– Вот что, – сказала она. – Сейчас я заварю нам чаю и принесу кое-что с кухни.

– Я только что пил чай с тобой… – начал было Дима, но Эвелин даже слушать его не стала.

– Я заварю чай, и мы поговорим. Спокойно. Как трое взрослых людей. Дима, я ведь могу на тебя рассчитывать?

Нехотя юноша кивнул.

– А ты, Габриэль? Больше не будешь кричать?

Брат кивнул.

– Отлично. И пускай Дима уже слышал эту историю, я заодно расскажу, как оказалась в Париже.

Так Габриэль узнал о том, что случилось с Эвви после того, как Служители схватили их. Оказалось, что когда брат устроил пожар на дороге, Эвелин потеряла их из-за стены огня и взрывающихся машин. Она бросилась бежать вдоль домов, пока не нашла подземный переход, а, перебравшись на другую сторону улицы, долгое время скрывалась в темных и запутанных петербуржских дворах.

Когда ее ушей вновь достиг вой служебных машин, она дрожа выбралась из-за мусорных контейнеров и выглянула из-под арки. Там далеко, на мосту, перекинутом через разбухшую от тающих льдов реку, Габриэль избил Диму до полусмерти и попытался покончить с собой, но подоспевшие вовремя Служители схватили их и увезли.

Рискуя жизнью, Эвелин попыталась подобраться поближе к мужчинам в кителях, оцепившим мостовую, и из отрывков, долетающих до нее разговоров, вскоре выяснила, куда отвезли ее друзей. К сожалению, она не могла сразу отправиться за ними в лечебницу, так как безумные события прошедшего дня измотали ее, оставив совершенно без сил. Еле волоча ноги, Эвелин вернулась к брошенным мусорным контейнерам и попыталась немного поспать.

Когда продрогшая и несчастная она проснулась через пять часов беспокойного сна, первой ее мыслью было – вернуться в Приют. Однако здравый смысл быстро отговорил ее от этой опасной затеи. Эвелин снова выбралась на мостовую, с которой уже сняли оцепление, спустилась к воде по стертым гранитным ступеням и кое-как попыталась привести себя в порядок.

Устроившись в первом же борделе, куда ее взяли, она нашла клинику сразу, как только получила первый отгул. С тех пор она то и дело наведывалась туда, издалека наблюдая за темными зарешеченными окнами. Однако, ни Диму, ни Габриэля она ни разу не видела.

В это же время бордель, в котором обосновалась Эвелин, стал полниться слухами о том, что Приют сожгла толпа рассвирепевших цыган под предводительством мужчины, по описанию столь похожего на Габриэля, что Эвелин на мгновение поверила, будто ее брат каким-то образом сбежал из больницы. Но чем дольше она размышляла над произошедшим, тем невозможнее ей казался подобный исход событий. Она уже несколько раз наведывалась в клинику, и это огромное белое здание, огороженное высокой решеткой, казалось ей местом, из которого невозможно было сбежать.

Однажды, лежа на спине и терпя на себе очередного клиента, в голову ей пришла очевидная в своей простоте разгадка: это мог быть только Райкано, отец Габриэля. Весть Андрея о том, что его единственный сын находится в Приюте, наконец, достигла его ушей. Райкано повернул табор назад, но не успел. Он не застал в Приюте ни Андрея, старого друга, чей труп затем нашли в лесу, ни своего сына. Разумеется, рассвирепевший цыган сжег дом дотла вместе с его обитателями. Она сама сделала бы то же самое, если б могла.

Эвелин многому научилась у старой Мадам, державшей бордель. Старуха, видя ее хватку и прибыль, которую умела приносить девушка, быстро приблизила ее к себе. Всю жизнь сталкиваясь только с жестокостью и коварством со стороны сутенеров, обворовывающих ее мать, Эвелин долгое время не могла поверить собственному везению.

На короткий промежуток времени жизнь ее, казалось бы, наладилась. Старуха явно пыталась сделать из нее преемницу, и Эвелин была не против. Она продолжала приходить к лечебнице и издалека наблюдать за окнами, но из страха навлечь беду на друзей и на себя, ни разу не зашла внутрь, чтобы спросить о часах приема. В глубине души она знала, что это обернется для нее катастрофой, что таких пациентов, как Габриэль, вряд ли кто-нибудь разрешит посещать, и ее излишнее внимание закончится для всех плачевно.

Однако все изменилось, когда в ноябре она в очередной раз направилась к больнице и увидела три черно-белые служебные машины, выстроившиеся в линейку возле ворот. Эвелин немедленно ретировалась, а, вернувшись на следующий день, решила, наконец, попытать счастья.

Сочинив историю о больном отце, она между делом расспросила девушку на рецепции, из-за чего вчера к воротам больницы было не подойти из-за служебных машин. Видя сочувствие и понимание в глазах Эвелин, замученная работой медсестра охотно выдала ей всю историю о том, как двух важных пациентов на днях увезли из больницы, а главврач исчез. Она рассказала, что лечебница погрузилась в хаос, и только Артур Бейли и его бывшая жена, стараются поддерживать здесь некое подобие порядка.

Девушка упомянула, что премьер-министр, находящийся в данный момент в Париже, как говорят, пришел в ярость, узнав об этой новости, ведь один из пациентов был приговорен к смертной казни. Медсестра с упоением описала Эвелин приглянувшуюся ей машину, на которой увезли больных, отметив, что старик за рулем был похож на аристократа и говорил с нездешним акцентом.

Не найдя в картотеке имени вымышленного отца, медсестра, наконец, замолчала и нахмурилась. Попросив Эвелин подождать в холле, она поднялась наверх. Эвви мгновенно покинула больницу. Растерянная и убитая горем она вернулась в бордель и пожаловалась старухе, что снова потеряла своих друзей. Выслушав ее, пожилая Мадам прошепелявила:

– Деточка моя, не знаю уж, что у тебя за друзья такие, но твое тугодумие меня поражает. Ярость премьер-министра в последнее время вызывают только аристократы. Судя по тому, что ты рассказала, друзей твоих увезли в Париж. Куда еще им было податься? Да еще и на такой машине! А теперь лучше возьмись за эту бухгалтерию, пока я не передумала тебя обучать.

Но Эвелин так потрясла догадка сутенерши, что она продолжала сидеть не двигаясь. Руки ее безвольно лежали на коленях. Неужели их дед Франсуа де ла Кастри жив? Что если это он приехал за старшим братом? И куда они теперь направляются? Неужели в замок?

– Ну что еще?! – воскликнула старуха, увидев, что девушка ничем не занята.

– Я должна ехать за ними! – выпалила Эвелин.

Прозвучавшие слова в тот вечер вызвали большой скандал и последующую за ним долгую размолвку. Эвелин решила бежать из борделя, прихватив с собой все свои деньги, а заодно и деньги старухи из сейфа, благо пароль она вызнала еще несколько месяцев назад, но накануне побега Мадам внезапно вызвала ее к себе.

– Твоя главная проблема, Эвви, в том, что ты так и не научилась врать. Ты говоришь, что эти двое – твои друзья, но я тебе не верю. Стала бы такая девушка, как ты, на протяжении почти полугода таскаться к стенам больницы и едва ли не заглядывать в окна ради «просто друзей»? Тут кроется нечто гораздо большее: родня, любовь… Одной дружбы мало.

– Старший брат, который растил меня, и да, любовь… бывшая любовь, – сдалась Эвелин. Слова потекли из нее потоком вместе с горькими слезами. Она выдала старухе всю свою жизнь, как есть, утаив от нее лишь родовую фамилию.

– А я ведь и сама была из благородных, – пробормотала сутенерша, задумчиво пошуршав какими-то бумагами, лежащими в беспорядке на столе. – Мне, кстати, тут пришло письмо от одной подруги из Парижа. Она тоже ищет себе преемницу, да вот никак не может найти. А времени у нее в обрез. Рак в запущенной стадии. Врачи дают ей не больше месяца.

– Мне очень жаль вашу подругу, – прошептала Эвелин, глядя в стол. Она не понимала, о чем говорит старуха. Ей казалось, что жизнь ее вновь разваливается на части.

В тот день сутенерша больше не сказал ей ни слова, но уже утром объявила девушке, что та отправляется в Париж.

– Я всю ночь думала над тем, что ты рассказала. За твоим братом долгое время охотилось Новое Правительство, кто-то очень могущественный увез его в Париж, премьер-министр в гневе, а главврач больницы исчез. Даже мне теперь ясно, что твой брат крайне важен для аристократии, а, значит, и ты тоже. Я никогда не прощу Новому Правительству того, что они сделали со мной. Отправляйся в Париж, найди брата и помоги ему.