Борис Миляев положил в основу проекта расположенный поблизости от гидроэлектростанции, на лесистой возвышенности, старинный, северо-русской архитектуры храм. Повторяя и варьируя его купола и белые стены, должен был подняться новый город, его профиль четко и красиво намечен на рельефном чертеже.

Сомову сразу вспомнился знаменитый проект «Северной лавры» Фивейского, проект хотя и неосуществленный, но прославивший старика еще до революции. Видно, что в проекте Миляева Фивейский осуществил свою давнюю мечту.

Миляев закончил свою речь совсем по-другому, чем ее начал, — голос его звучал громко, звонко. Замолчав, он не без щегольства обвел указкой вокруг своего макета, как бы говоря этим жестом — дело говорит само за себя.

И правда, макет был хорош. Среди необозримых хвойных лесов над широкой рекой на холме высился город со множеством шпилей, которые как бы имитировали церковные колокольни, как бы варьировали старый храм.

Касьяненко, обращаясь к автору проекта, задал несколько вопросов, — они относились к тому, как он представляет себе возрастание будущего города, спросил о характере почвы, не болотистая ли она.

— Нет, пески, — быстро ответил Миляев.

— Вы уверены?

— Как же, я оттуда родом... — И Миляев усмехнулся и с некоторой заносчивостью вскинул маленькую и красивую голову.

Получив ответ, Касьяненко в раздумье погладил подбородок, как бы пробуя, насколько хорошо он побрит. Впрочем, примерно так же реагировал он и на проект азербайджанского автора, и на эффектный проект «Города в пустыне», который представил коллектив проектировщиков Узбекистана.

Сомов, который хорошо знал Касьяненко, с самого начала заметил, что тот чем-то недоволен, но не хочет делать слишком скоропалительных выводов. И по всей вероятности, они прошли бы так же молча мимо проекта Миляева, как проходили мимо других проектов, но вдруг раздался чей-то взволнованный голос:

— Разрешите задать вопрос!

Александр Крылатский, на чей глуховатый голос обернулись все присутствующие, как и Борис Миляев, пришел из армии и тоже был несколько раз ранен. Но в отличие от Бориса, который в армию пришел из института и служил по специальности — военным инженером, Саша Крылатский вступил в армию в первые дни войны, на родине, в Белоруссии, партизанил в тылу у немцев, и, когда партизанская часть, в которой он служил, соединилась с Красной Армией, его, кандидата партии, послали в школу лейтенантов. Командир взвода, а потом роты, он дрался в 1943 году на Западном фронте, был ранен, получил звание старшего лейтенанта и как командир батальона участвовал в освобождении Белоруссии. На этот раз он был ранен настолько тяжело, что на фронт не вернулся, а поступил в Академию градостроительства.

Сомов давно знал его, и потому вопрос, который Крылатский задал Миляеву, не удивил его.

— Скажите, товарищ Миляев, — спрашивал Саша, самолюбиво краснея, точнее сказать, бурея всем своим старообразным и худощавым лицом, — считаете ли вы, что ваш проект может облегчить проблему создания новых социалистических городов для других авторов проектов?

— Дорогой Александр Пантелеймонович, — покровительственно-ласково ответил Миляев. — Уже в самой постановке вашего вопроса я чувствую подвох. Потому отвечу вам прямо, — в тех единственных, по своему характеру, условиях, в которых будет построен Северный город, я считаю, что никакой иной город, кроме предложенного мной, не может быть построен. — Он быстро взглянул на Сомова, явно ища одобрения, потом на Касьяненко, боязливо и вопросительно.

— А он не будет так построен, как вы хотите его построить, — волнуясь и сильнее обнаруживая белорусский акцент, сказал Крылатский. — И если мне будет разрешено, я скажу почему.

Сомов не успел еще ничего ответить, как Касьяненко быстро проговорил:

— Пожалуйста, пожалуйста...

И Крылатский заговорил. Это было нападение прямое, страстное и по форме, пожалуй, грубоватое. Он начал с того, что ответил на вопросы Касьяненко, заявив, что перспективный план строительства не соответствует прогрессивному росту населения. Потом стал критиковать резкое несоответствие проектируемых жилых зданий с тем, что имеется в индустрии жилищного строительства. Тут Миляев, сильно расстерявшийся, обрел дар речи:

— Так вот как! Вы хотите шаблонизации, стандарта! А там, где стандарт, кончается искусство!

— Черт с ним, с искусством! — ответил Крылатский. Его слова вызвали бурное возмущение молодежи, он сразу потерял все то сочувствие, с которым его слушали.

— Это позор, что наше крестьянство ютится в старых деревнях, которые привыкла воспевать наша декадентская поэзия!

Это гадость и барство!

— Ты ничего не понял!

— Это ведь Блок!

— А хоть бы Пушкин! — старался перекричать Крылатский своих оппонентов. — Я заявляю, что не буду с этим мириться, и не я один! Сельскохозяйственное производство, колхозный строй, основанный на машинной технике, повелительно требует новых форм общежития! И не безжизненная архаика и стилизация под церковный стиль нужна нам сейчас. Нет, мы не пойдем по этому пути. Открыто заявляем, как сторонники индустриализации жилищного строительства, сторонники типовых стандартов: мы хотим всю нашу необъятную страну застроить социалистическими городами, чтобы колхозное крестьянство наше и рабочий класс пользовались бы всеми удобствами городской жизни: водопроводом, газом, теплоцентралями, кинематографами, театрами...

— Получается, будто бы я против всего этого! — сказал Миляев, бледный, с лихорадочными пятнами румянца на щеках. — Вернись к моему проекту, там все предусмотрено...

— Это предусмотрено только в одном городе, а нам таких городов нужно построить тысячи. Предполагается, что проект вашего города даст образец для всех нас, а он уводит в болото, потому что, кстати сказать, почва там болотистая, и не мешало бы подумать о мелиорации всей местности. Если хотите знать, географические условия, бесконечно разнообразные, скорей продиктуют чуткому проектировщику каждый раз новые особенности новых городов, а не остатки старины...

— Конечно, дай таким, как вы, простор, и вы всю нашу землю застроите космополитическими казармами и вконец загубите те своеобразные особенности национальной формы, которые сейчас пышно расцветают в каждой республике... — отчеканивая каждое слово, сказал Борис Миляев.

Крылатский развел руками и своими светло-желтыми глазами, как бы прося защиты, взглянул на Касьяненко и Сомова.

Касьяненко примирительно сказал:

— И та и другая сторона в горячности нагородили изрядное количество чуши, но, между прочим, кое-что сказано правильно. Как вы считаете, Владимир Александрович?

— Несомненно, — согласился Сомов. — Ведь мы здесь никаких решений принимать не будем. Надеюсь, что творческая дискуссия, не случайно разгоревшаяся возле этого стенда, принесет всем пользу. А сейчас мы проследуем дальше...

Пока о позиции Касьяненко можно было только догадываться, но она стала явной при рассмотрении проекта, представленного группой донбасских проектировщиков, — здесь кварталы раскинулись широко, они перемежались зелеными массивами, спортплощадками и стадионами. От места выработки угля жилые кварталы отделялись отрогами горного кряжа, поросшего дубовым лесом.

— А если обнаружится, что этот горный кряж тоже состоит из каменного угля? — спросил Касьяненко.

— Не обнаружится, — медлительно ответил один из авторов проекта. — Он весь сложен из известковых пород.

Касьяненко удовлетворенно кивнул головой.

— Проверь-ка, проведен ли подобного рода анализ почв при составлении проекта Северного города. Кажется мне, что Крылатский прав... — шепнул он Сомову.

Осмотр подошел к концу.

— Может быть, вы соберете авторов проектов и скажете им свою оценку их работы? — предложил Владимир Александрович Касьяненко, когда они вернулись в тихий кабинет президента Академии.