Опыт подсказывал Сильвестру, что какую бы абсурдную на первый взгляд вещь ни делал Ворон, спустя довольно долгое время выяснялось, что у него был план. И всё шло не по тому, что подставили бы в эту фразу простолюдины, а всего лишь по плану Рокэ.

Другое дело, что Его Высокопреосвященство не верил в существование плана, но такая уж его кардинальская работа в этом государстве — не верить! К тому же, сосредоточившись на абстрактных проблемах, которые может вызвать оруженосец, он напрочь забыл о его господине. Марсель способен заговорить зубы самому Леворукому… Что ж, посмотрим, насколько незыблемы Окделлы!

***

Эр Август скорбно и тяжело вздохнул, Ричард отозвался тихим эхом. Эр Август вздохнул ещё тяжелее и посмотрел на Дика глазами, полными отеческой боли; с трудом выдержав этот взгляд, юноша на всякий случай вздохнул в ответ, потому что больше сказать ему было нечего. Кансилльер грустно покачал головой и…

— Эр Август, — не выдержал Ричард, — скажите что-нибудь, неужели всё так плохо?

— Мальчик мой, — выдохнул Штанцлер и сцепил пальцы в замок. — Мальчик мой… Всё очень плохо, но прежде чем я выложу все карты на стол, расскажи, что думаешь ты. С самого начала.

Самое начало — это где? Решив не испытывать терпение кансилльера, Дикон неуверенно заговорил:

— Ну, мне не хотелось уезжать из столицы, это вы и так знаете… — А почему он, собственно, должен оправдываться? Сделал — отвечай! Ричард продолжил уже увереннее: — Я решил во что бы то ни стало остаться в столице, если будет такая возможность! И кто бы меня ни взял, я не позволю обращаться с собой, как с… — Как, говорят, его обозвали на Совете? — Как с нежелательным элементом. И я готов написать матушке…

— Поверь мне, ты не готов написать матушке, — криво усмехнулся Штанцлер. — Это сделаю я, не благодари, самому тошно… Лучше бы тебя взял сам Ворон!

— Что?! Вы серьёзно? Он же…

— Да, убийца твоего отца, правая рука кардинала, мерзавец и подлец, безумец и так далее по списку, не буду повторять очевидного. Но, Дикон, Алва — военный. Отменный военный и, как показали недавние события, такой же отменный шутник. Неужели ты не догадываешься, по чьей воле оказался у виконта Валме?

— Я спросил, — пробормотал Ричард. — Он сказал, что всё, что он делает, связано с Первым маршалом.

— Даже не скрывает, — прошептал эр Август, покачав головой. — Ладно, ладно…

— О… о чём вы?

— Всему своё время, Дикон. Значит, ты твёрд в своём решении оставаться в Олларии, и это хорошо. Ты останешься и, пожалуй, будешь вхож в светское общество, узнаешь много нового и станешь выглядеть столичным дворянином и настоящим герцогом — прости уж, живя в четырёх стенах с эрэа Мирабеллой, ты никак не мог этого познать… Я уверен, что в этом виконт Валме мастер и способен сделать мастером тебя. Но что до его военной карьеры, у меня большие, большие сомнения. Хочешь что-то сказать?

— Это просто мысль, но…

— Говори.

— Капитан Валме ведь служит при Вороне, — робко напомнил очевидное Ричард. — Разве его бы не вышвырнули, будь он таким уж… плохим военным?

Кансилльер просиял:

— Умница, Дикон! Иного ответа я и не ждал, и молодец, что не боишься возражать мне — тебе придётся очень, очень много возражать. Но дело не совсем в этом. У тебя действительно появился шанс окунуться с головой в дела военные, но позволят ли тебе им воспользоваться?

Штанцлер снова замолчал, погрузившись в глубокую думу, и Ричард остался предоставлен самому себе. Что же имеет в виду кансилльер? Пока что Дикон видел только одну проблему — то, что он — Человек Чести, а его господин — «навозник». И ещё офицер Ворона. И вспомнилась та страшная мысль на площади, что Алва вознамерился его убить и избавиться от Окделлов. И…

Ладно, это больше, чем одна проблема.

— Эр Август, — вновь осмелел Ричард, — почему не позволят? Я ведь теперь оруженосец.

— В столице, мой мальчик, жизнь совсем не такая, к какой ты привык в Надоре. Не такая, о которой слышал в Лаик, и уж совершенно не такая, о какой читал в исторических книгах. Сейчас почти не осталось настоящих рыцарей, выкорчевано из сердец и благородство, и честность, и искренность. У людей не осталось ничего святого, но сохранилась привычка хранить грязные тайны… Вот в такой паршивый, прости меня, мир тебе предстоит окунуться.

Причём здесь это всё? К чему подводит эр Август? Дик покивал с умным лицом, нетерпеливо ёрзая в кресле: слишком уж жуткую атмосферу нагнетал кансилльер.

— Не скажу ни слова больше об этой жизни — ты всё познаешь сам. Я говорил о том, что тебе может не представиться шанс прикоснуться к военному делу… Мне неприятно и страшно об этом говорить, Дикон, но ты имеешь право знать: Марсель Валме и Рокэ Алва — любовники, и это одна из самых тщательно оберегаемых тайн в современной нам Олларии. Как же я проклинаю тот день, когда случайно о ней узнал!

На Ричарда словно вылили ушат ледяной воды. Он ожидал чего угодно, но… но не такого же! Нет, о том, что некоторые мужчины спят с мужчинами, он слышал. Слышал и эксцентричные сплетни о личной жизни Первого маршала, правда, там на первое место выходила королева, в крайнем случае — король. Но близость со своим офицером! Дикону стало страшно, теперь уже за Талиг. Если эти двое прикрывают свои отношения титулами и должностями, как страна-то вообще держится?!

«Всё, что я делаю в Олларии, так или иначе связано с Первым маршалом».

А вдруг это был призыв о помощи? Вдруг виконт Валме имел в виду совсем не то, что подумал эр Август? Всё, что Ричард когда-либо слышал об Алве, говорило против него. Вдруг и вправду… В голове у Дикона завертелись, сталкиваясь, десятки теорий, одна страшнее и отвратительнее другой.

Видимо, это как-то отразилось на его лице, потому что Штанцлер предложил стакан воды.

— Спасибо, не надо…

— Знаю, о чём ты подумал, но держись, мой мальчик. Я искренне надеюсь, что тебя никто не тронет, — тут Ричард поперхнулся, потому что о ТАКОМ он не подумал точно. — Дикон, я узнал об этом совершенно случайно. Не буду называть тебе имён, но знай, что в Олларии — в нынешней Олларии — никому нельзя доверять… Предали даже самого маршала и его пассию, что уж говорить об остальных!

— Эр Август, а они… ну… эм… — Ричард хотел спросить, не может ли кансилльер ошибаться насчёт виконта Валме — на первый взгляд тот походил скорее на заправского бабника, нежели на мужеложца, но Штанцлер истолковал его мычание по-своему:

— Да, Дикон, да… Я промолчу. Ты уже взрослый и можешь спрашивать такие вещи, но мне, старому человеку, произносить такое вслух да при тебе — хуже смерти.

Теперь кансилльер будет думать, что его заинтересовали пошлые подробности! Какой позор! Ричард не мог избавиться от мысли, что его новый господин быстро подобрал бы правильные слова. Надо учиться выражать свои мысли, а не то, боязливо подумал Дикон, тоже запишут в мужеложцы.

— На сегодня с тебя хватит, — внезапно решил эр Август. — Мирабелле напишу я, а ты хватайся за любую возможность узнать что-то новое — надеюсь, ты будешь не только служить, но и учиться… Надеюсь, ты нужен именно для службы, вот почему я заговорил о возможностях. Удачи, Дикон, и да пребудет с тобой Создатель.

Ричард вышел от кансилльера затемно, в смешанных чувствах. День выдался безумный — присяга, короткий разговор с новым господином, долгий — с эром Августом… В голове всё спуталось, но одно Дикон знал точно — зачем бы его ни взяли, за этим кроется что-то страшное и тёмное. И как ему теперь смотреть в глаза Валме?! Как, если сам кансилльер открыл ему правду? Главное — ничем не выдать себя, ведь нет ничего ужаснее тайны, которую раскрыли.

Но это всё потом — он слишком устал, чтобы думать о всяких гадостях, надо вернуться в особняк и как следует выспаться. Каким бы ни было следующее утро… теперь Ричарду не очень хотелось, чтобы оно наступало.

========== 3. ==========

На следующее утро Ричард проспал, и это явно было не лучшим началом службы. Солнце стояло так высоко, что, казалось, можно уже и не выходить из комнаты и смиренно спать до вечера, но Дик спешно оделся в первое, что попалось под руку, и пулей выскочил из комнаты, ударившись плечом о дверной косяк.