– Но разве можно не обращать внимания на мнение тех, кто состоялся в профессии?

– Как же вы узнаете их мнение, позвольте спросить?

Карпов посмотрел на Лучинского с недоумением.

– Множество писателей, как вам известно, терпеть не может своих коллег, – продолжил тот. – Поэтому получить объективный отзыв – большая редкость. Конечно, кто-то способен высказаться и объективно. Но это ж надо догадаться, кто до такого снизошел, а кто просто с удовольствием харкнул вам в душу. А кто-то наоборот: в глаза похвалил, а сам думает: «Редкостное дерьмо!» Что же касается критиков, у нас иная стезя. Мы – как фармацевты среди врачей. Образование почти то же самое, но людей лечить нельзя. Между прочим, как маститый критик, сейчас я сам себя опровергну. Для кого пишет писатель, по-вашему?

– Я полагал – для людей. Но вы, кажется, намерены доказать иное.

– Запросто! Писатель пишет для себя. В лучшем случае, для узкого круга своих близких. Как можно писать для тех, кого ты в глаза не видел и понятия не имеешь: чем они живут, о чем думают? Нет, конечно, если среди миллионов этих неизвестных вдруг найдется достаточно любителей твоих произведений – жизнь удалась. Настоящий писатель – тот, кто пишет для себя так, что это интересно другим. А если пытаться подладиться под мнение специалиста… Давайте присядем.

Лучинский опустился на скамейку возле цветочной клумбы, мимо которой они проходили. Карпов пристроился рядом.

– Тем не менее сейчас нашу судьбу решают именно дипломированные специалисты, – заметил он. – И с этим мы ничего не можем поделать.

– Если так думать, то конечно.

– А если думать иначе – нет? Вы верите в материализацию мыслей?

– Я верю в себя. И в счастливый случай. Хотя, случаю иногда не грех и помочь. Даю бесплатный совет. Зашифруйте свою фамилию в первых буквах абзацев. Лично я так и поступил. Конечно, шансов на то, что редактор или рецензент это заметят, немного, но вдруг попадется кто-нибудь пытливый. Сколько страниц вы уже написали? – переменил тему критик.

– Ноль, – мрачно ответил Карпов.

– Жанр по-прежнему довлеет над вами? Сколько раз нужно повторять: не думайте о нем! Пишите, как хотите. Но обязательно заверните все в яркую обертку. Скормите ваши мысли так, чтобы читатель проглотил их в один присест. Помните, как в «Операции “Ы”» Шурик потчевал собаку таблетками, пихая их в колбасу?

– Конечно. И еще я помню, что собака съела колбасу, а таблетки остались.

– Будьте изобретательней.

– Это легко сказать. Как совместить несовместимое?

– Да запросто! Что вы читали в последнее время из серьезного?

– В последнее время? – Карпов задумался. – Статью профессора Кушнера.

– О чем она?

– О Моцарте и Сальери. Кушнер очень убедительно доказывает, что Сальери не мог отравить Моцарта[9]. И я с ним полностью согласен, поскольку всегда считал…

– Замечательно! То, что надо. Знаменитости, отравление… Голубчик, да вы просто сидите на сокровище! У вас есть тема, есть материал. Осталось придумать обложку. Хотите, сделаю это за вас? Минуту… – Критик наморщил лоб, немного пожевал губами… – Допустим, некий падкий на мистику нерадивый студент, который никак не может сдать экзамен по творчеству Моцарта, вызывает дух композитора из его могилы, чтобы узнать то, чего о нем не знает никто. Как?

Карпов посмотрел на Лучинского с подозрением.

– Вы издеваетесь?

– Ничего подобного! Знаете что? Я тоже напишу какую-нибудь историю про кладбище! – В порыве чувств Павел Борисович хлопнул больной рукой о колено и даже не заметил этого. – Посмотрим, у кого получится лучше. Конкуренция всегда рождает азарт. – Критик завелся не на шутку. – Нужен лишь арбитр, который присудит победу. Сергеев не подойдет, у него свои игры, в нашу он играть не станет. А что, если…

Лучинский заметил Кристину, которая возилась в саду со вчерашним деревом.

– Вот! Идеальный выбор! Согласны? Возможно, в этом случае у вас будет даже некий гандикап, потому что меня эта дама терпеть не может. Ну же, Карпов! Соглашайтесь!

Геннадий Иванович несколько самонадеянно подумал, что после вчерашней вечерней беседы у него действительно есть некий гандикап. И согласился.

«Не по-джентльменски? Так с волками жить – по-волчьи выть!» – ответил он своей совести. Совесть поворчала и отстала.

17.30

Работа кипела вовсю. Стол Карпова покрывали книги, снятые с полок.

У быстрого согласия Геннадия Ивановича на предложение Лучинского имелась еще одна причина. Оно удивительным образом совпало с тем советом, который накануне дала Кристина. Антонио Сальери, конечно, не был человеком, без которого Геннадий Иванович не мог представить жизнь. Но он занимал в ней довольно существенное место. Покоренный творением Пушкина о гении и злодействе, Карпов в свое время заинтересовался историческими нюансами трагедии, и быстро обнаружил, что великий поэт ради красного словца, то бишь увлекательного сюжета, совершенно незаслуженно оболгал замечательного композитора Сальери, на века приклеив к тому ярлык завистника и убийцы. За Пушкиным последовали другие. Но это не умаляло вину пиита. Гений особо ответственен за дела свои, ибо ему внемлют толпы. Какое-то время у Карпова все же оставались сомнения в невиновности Сальери, но статья профессора Кушнера, которую он упомянул в разговоре с Лучинским, развеяла их без следа. Почему бы не написать о человеке, чья несчастная судьба так близко его задела? Правда, главным героем рассказа будет Моцарт (кто сейчас помнит Сальери, а Моцарта знают все), но это даже хорошо: Моцарт станет отличной «колбасой». Еще недавно такое грубое сравнение покоробило бы Карпова, а сейчас он и глазом не моргнул.

Дело оставалось за антуражем. В Вене Геннадий Иванович не был никогда. Что ж, в его кабинете – отличная библиотека. Она наверняка не подведет. И она действительно не подвела.

16 июня

14.20

Никто из литераторов до последнего не решился сказать Кристине, какая роль ей уготована. С одной стороны, обоих обуял азарт соперничества. С другой, куда сложнее отказать, когда тебе предлагают оценить уже выполненный ради этого труд, а не тогда, когда трудиться еще не начинали. Разговор состоялся лишь час назад, во время обеда.

Кристина согласилась. Причем довольно легко. Почему – догадаться было несложно. Тюремщик – человек свободный, однако тоже находится в тюрьме, а в тюрьме не так-то много развлечений. К тому же какой женщине не захочется посмотреть, как двое мужчин бьются на дуэли?

– Кто первый? – спросил Лучинский, когда они собрались в гостиной.

Его левая рука уже освободилась от повязки. Последствия вывиха, как и предсказывал врач, прошли быстро. Все время, минувшее с момента беседы на скамейке у клумбы, критик находился в прекрасном настроении. Карпов поражался его уверенности в конечном успехе. Сам он забывался лишь в часы работы, которая, правда, и в этот раз захватила с головой. Теперь уже его рассказ оказался чуть ли не вдвое больше по объему, и Лучинскому пришлось несколько дней ждать, пока конкурент закончит работу. Возможно, поэтому Геннадий Иванович галантно взял на себя первый удар.

– В прошлый раз начинали вы. Теперь, видимо, моя очередь.

– Пожалуйста.

Карпов сидел в кресле у столика. Кристина устроилась на диване рядом с Лучинским. Геннадия Ивановича это слегка расстроило.

«Не странно ли так волноваться перед вердиктом одного случайного человека, когда другие люди держат в руках твою жизнь?» – только лишь подумал он.

Потом прокашлялся и начал:

– «Ритуал». «Кафетерий на территории университетского городка практически пустовал…»

Шифровать в тексте свою фамилию по примеру Лучинского Карпов не стал. Даже если рецензент и разгадает столь сложный ребус, кому что скажет фамилия Карпов?