– Учитель, у вас есть что-то, чего вы хотите?
Нико идёт с ним нога в ногу, неопределённо глядя перед собой, чтобы не упасть. Её неожиданный вопрос селится туда же, куда и все остальные чувства, мысли и идеи, касающиеся Суо – на подкорку сознания.
Раз спрашивает, то значит что-то за этим вопросом да стоит.
– Поспать, – и да – ему чертовски жаль, что невозможно везде таскать с собой спальный мешок.
Ну, и ещё хотелось бы поменьше самоотверженности у современного поколения героев – а то они с голой шашкой кидаются в опасность, как в крайнюю необходимость. В конечном итоге всё это, как правило, оборачивается горой скрупулёзно детализированных отчётов с его стороны, и выгребными ямами из объяснительных в духе «И так сойдёт!» для самих студентов.
Она заливисто смеётся, рукавом стирая с подбородка мокрые капли и подставляя похолодевшие от влаги лицо и шею по-утреннему прохладному ветру.
Дура набитая – простуда её нахер скосит с такими темпами.
– Как на вас похоже: не цепляться за материальные ценности и не превозносить духовные до уровня необходимых для жизни, – говорит Нико, даже не стараясь скрыть, что у неё целая гора с души скатилась.
Будто она боялась каких-то радикальных перемен в его мировоззрении. Нет, ну точно бестолочь. Самая натуральная.
– Ты спросила, чтобы поиздеваться? – Интересуется уже почти устало, ибо нет сил удивляться степени искажения сознания Суо.
– Нет, чтобы узнать про вас больше, учитель, – отвечает так несуразно-искренне, что до злых слёз смеяться охота.
Ей богу – вот эта её до тупого честная и прямолинейная натура самым диким образом подогревает в нём бесовскую ярость, как лаву в жерле вулкана. До такой степени, что кровь начинает кипеть, шипеть и пениться в узких тоннелях вен; по вискам стучит, как по наковальне; даже уши закладывает, отрезая от окружающего мира и оставляя наедине с собственным сердцебиением.
– Ты вообще чувство стыда не испытываешь за то, что несёшь? – Хотя в мыслях фраза выглядела иначе, на словах она превращается в какую-то дикую, мудрёную парашу, смысл которой даже сам Айзава не до конца улавливает. Потому что – ну, вот что она такого сказала?
Нико не теряется абсолютно, ловко умудряясь спрыгнуть с края фонтана прямо перед Шотой, чтобы говорить с ним открыто.
– Учитель, – смотрит пристально, не только не стесняясь прямого зрительного контакта, но даже будто бы ожидая его и бросая импровизированную перчатку для зрительной дуэли. – Тяжеловато быть застенчивым и постоянно зажиматься, когда на повестке дня 24/7 стоит вопрос выживания…
Да и когда работаешь в заведении, где почти на легальных условиях занимаются проституцией, ловко обходя справедливый закон и условно-оговоренный кодекс чести и морали красивой фразой «Желание клиента – закон» – явно как-то не до скромных пошаркиваний ножкой.
– … Так что у меня нет времени стыдится чего-то настолько мелочного и незначительного.
Ошеломление со всего размаху оглушительно бьёт Айзаву по затылку прикосновением чужих пальцев к лицу. Сперва деликатным и ненавязчивым, скользящим от уголка губ до каёмки выпуклого, тёмного шрама под глазом. Затем смелым и уверенным, близким до такой степени, что любимое даже самыми отпетыми экстравертами личное пространство сужается до пустоты – нуля, несуществующей в мире материи.
Нико крепко жмётся к нему всем, что только может существовать в её наполненном ураганом неизвестных эмоций теле, цепляется неожиданно сильными, но по-прежнему стеклянно-хрупкими пальцами за плечи и упирается лбом в то самое место, где сердце глухо отстукивает мелкую дробь по прутьям клетки из рёбер.
У него в теле напрягается и каменеет каждая грёбаная мышца, немеет язык и густо зреет непонимание, выкручивающее внутренности и выворачивающее их все до единой наизнанку.
Понимание того, что так даже лучше и спокойнее как-то, приходит уже потом – после того, как у переключателя рационального мышления, обычно работающего в режиме нон-стоп, выбивает пробки.
– Ну, и что ты творишь? – Интересуется риторически, совершенно не видя, но поразительно точно слыша её улыбку. – Я пожалуюсь на тебя за сексуальное домогательство.
– Жалуйтесь, – доверительно позволяет она, поднимая голову и снова заглядывая в глаза, не боясь быть отвергнутой.
И Шота впервые в ней видит не сильную неугасающим духом и моральным подъёмом личность, а спрятавшуюся за налётом негромких, но убедительных бравад, хитростью ума и оптимизмом девушку-подростка, которой просто пиздец как клинически не повезло в жизни.
Родиться не повезло, наверное.
Такие личные вещи Айзава может лишь предполагать. И в случае с Нико его это драконит почти так же сильно, как внимание медиа и их попытки прилюдно унизить всех, из чьей реакции можно сделать сенсацию и раздуть публичный скандал.
Потому что он фактически нихера не знает о том, что пришлось пережить Нико, чтобы оказаться здесь и сейчас.
Потому что теперь знает наперёд – она от одиночества буквально на стену готова лезть.
И потому что он нихера не может с этим сделать, пока её прошлое так сильно похоже на блядское минное поле, в котором куда ни плюнь – заденешь то, на что даже смотреть не стоило.
========== IV. Похороны королевского сердца. ==========
viii. Philter – We Move Like Wolves
Толерантность – ещё одна из многочисленных форм безразличия.
Она может казаться производной от великодушия, но по факту это лишь проявление глубокого похуизма на стороны окружающего мира и социум в том числе. И как бы ни кичились этой чертой мировые политики, селебрити современного шоу-бизнеса, про герои и прочие другие песчинки Вселенной, важные в пределах одной планеты, но абсолютно незначительные в общих чертах мироздания, в основном всем им серо-буро-малиново на то, что именно творится за границей собственного поля зрения.
Нико не думает, что это плохо. Вернее будет сказать, что плохо вовсе не это. А факт того, что эту шелуху равенства в отношении всех и всего, выставляют, как что-то хорошее и правильное. И что люди съедают это, не пережёвывая, глотают и не давятся.
Но это равнодушие – не корректность. Суо трезво видит это и принимает, не идеализируя ни чужую, ни даже свою личную толерантность.
Потому что ей и правда до фени. Естественно не на всё и не всегда, однако на многие аспекты себя и своей жизни – это уж точно.
Айзаву это бесит просто неимоверно.
Сейчас, когда Нико об этом вспоминает, то к ней приходит осознание – так было и в прошлом: интервал в два года ничего толком не переменил и лишь заставил его забыть о том, что было связано со студенткой по фамилии Суо. Но не о том, какими яркими были эмоции от этого её прохладного отношения к самой себе.
Умевшая неплохо маскировать под густым налётом трудолюбия тотальное безразличие к геройскому ремеслу, перебивать ошибочные поступки правильными словами – пустой бравадой на самом деле – и разжигать во взгляде огонь справедливости, за которым скрывалось нечто едва ли большее, чем всепоглощающая пустота, Нико лгала без зазрений совести, одновременно с этим умудряясь не скрывать правды.
И то, что этого не смог вовремя заметить даже один из самых проницательных преподавателей академии учитель, лишний раз доказывает, что в этом она преуспела, как никто другой.
Хотя даже там – глубоко-глубоко – под плотной скорлупой изо лжи, обмана, равнодушия, апатии и ядовитого презрения к коллективному мнению, таилось нечто такое, о чём Суо желала забыть во что бы то ни стало. Просто для того, чтобы сберечь эти остатки обратной стороны ненавистного чувства глубокой пустоты как можно дольше.
Хэй, у меня ведь тоже есть она – душа эта ваша.
Не такая широкая и светлая, как у других. Не умеющая смотреть на чёрное и белое, при этом чётко отличая их друг от друга. Не имеющая всепрощающей ипостаси и не способная на большие подвиги ради кого-либо.
Но она есть. Всё ещё прячется там, где её не увидеть, не смолов в труху заскорузлый слой, комьями грязи налепленный поверх тлеющего уголька, по-прежнему живущего самой искренней мечтой.
