Справедливое замечание. Но по-прежнему не убедительное ни на грамм.

- И какую цену ты ставишь себе? – Любопытство, гложущее нутро, добирается до речевого аппарата гораздо быстрее, чем до мозга. Выходит так, что даже Айзава удивляется собственному вопросу. И искренне радуется, что слегка приподнявшиеся в изумлении брови, да нервно дёрнувшийся уголок губ не разглядеть за растрёпанной копной волос и воротником из лент.

Суо, в тот момент, не выказывает удивление ни на йоту. Словно этот и подобные этому вопросы к ней поступают ежедневно. Вместо ожидаемого недоумения и отвращения (в конце концов это действительно мерзко – когда учитель в свои ранние тридцать предлагает семнадцатилетней ученице невесть что) она нагло щурит хитрые глаза и слегка наваливается грудью на барную стойку, подпирая подбородок ладонью, с интересом рассматривая его лицо.

– А вы хотите меня купить? – Спрашивает, не скрывая насмешки.

Айзава честно не помнит, была ли она такой два года назад. Да и не мудрено это. Он вообще очень смутно вспоминает тех, кто остался там – в моментах из уже давно минувших лет.

– Подрасти ещё лет на десять, – отвечает, придвинувшись ближе и издевательски ухмыляясь ей в лицо.

Пусть Суо и звонко хохочет, словно услышала самый искромётный юмор за всю свою жизнь, по факту это даже запахом шутки не отдаёт. Но зато маячит где-то на грани безумного флирта в каком-нибудь рандеву двух заклятых врагов. Ну, и ещё прилично так светит полицейскими мигалками, да отметкой нарушения уголовного кодекса по статье «с несовершеннолетними» в личном деле.

– И тогда…

– И тогда я, возможно, не сдам тебя в правоохранительные органы за такие предложения.

Однако на самом деле – где-то глубоко-глубоко внутри – на самом нижнем уровне подсознания вскрывается жутчайшая правда.

О том, что в нём говорит отнюдь не здравомыслие.

А блядская неуверенность.

v. Of Monsters and Men – Winter Sound

«Не ситуация влияет на вашу жизнь, а ваше отношение к ситуации» – так говорит Нико, улыбаясь и смиренно, и одновременно с этим с хорошо заметным налётом насмешки.

На уме уже давно крутится мнение, что она в свои неполные восемнадцать мыслит гораздо шире и рассудительнее, чем порой делают это люди с огромным опытом в жизни за плечами. Это становится не таким уж удивительным, но лишь спустя время. Когда Айзава наконец дозревает для того, чтобы всерьёз спросить у Суо, как она умудрилась очутиться в подобной дыре.

– … Да случайно в общем-то, – девушка крайне равнодушно жмёт плечами, от чего накинутая на них куртка слегка колышется и задевает воротом тлеющую трубочку пепла, пачкая чёрную кожу серой изгарью.

Единственная её, наверное, плохая привычка, которую отмечает Шота, появляясь в Камелии уже не первый, не второй, да и вообще чёрт его знает какой раз.

Нико порой на перерывах дымит, как паровоз, на вскидку Айзавы предвещая себе скорую смерть от рака лёгких. Но даже курит она, чёрт возьми, изящно и манерно, наводя на отчётливые подозрения – стаж у Суо явно дольше, чем два года.

В противовес ей он, спиной подпирающий грязную кирпичную кладку стены напротив неё, со стаканом крепкого чёрного кофе в руке выворачивает картину мира у прохожих (если бы они были) наизнанку. Любой, кто пройдёт мимо них сейчас, должен подумать, что всё обязано быть наоборот.

– У случайностей тоже есть свои обстоятельства, – вкус идеально прожаренных, молотых кофейных зёрен бодрит, но не создаёт привычно-уютного ощущения. Потому что они, мать его за ногу, обсуждают жизнь Суо после вылета из старших классов.

– Ну… – она задумчиво закатывает глаза и выпускает тонкую струю матово-белого дыма, слегка вздрагивая от влажной прохлады. – Девочки меня подобрали, когда заканчивались их рабочие часы: я ночью на остановке сидела с чемоданом. Они меня привели сюда и показали Маме – Мадам – Мама же предложила остаться и подработать, если идти некуда.

Подробности «работы» слушать не хочется так сильно, что губы кисло кривятся в отвращении. Представить только, что его ученица обслуживает старых одиноких мужиков – или сплюнуть охота, или вообще блевануть. Наверное, воображение у Шоты слишком живо играет красками, да и общее расслабленное состояние тоже, потому что все негативные мысли против воли находят отражение на лице.

– Ничего не вышло, – Нико коротко улыбается и тушит бычок об подошву туфель, выкидывая его в ближайшее мусорное ведро. – Я даже раздеться полностью не успела – Мама сказала, что качество не того уровня, поэтому для индустрии я подхожу разве что в качестве подсобного рабочего.

У Суо нет предрассудков на этот счёт. Да и комплексов, похоже, тоже не имеется. Даже если – как выясняется теперь – в проституцию она вовлечена лишь поверхностно (на уровне работы бок о бок, но не непосредственно в самой сфере). Иначе Айзава попросту бессилен в попытках понять, что движет её внезапными действиями.

– Не зря же у нас элитное заведение, – Нико отряхивает куртку от пепла, упавшего с сигареты, как будто готовится что-то сделать, да с таким лицом, что мужчина инстинктивно напрягается, ожидая не то сюрприза, не то подставы. – Кожные болезни, шрамы, железы, из которых в самый неподходящий момент может что-то выделяться и всё в таком духе – неприемлемы.

Суо задирает грёбаную рубашку прямо перед ним.

И являет истинную причину, по которой обеспечивает лишь алкогольный угар, но не страстные утехи в ближайшем клубном сортире, как это делают другие.

У неё наискось живота, от тазобедренной кости с левой стороны и вплоть до выпуклых очертаний рёбер под грудью с правой, красуется яркая – на фоне бледной кожи – неширокая и слегка объёмная полоска шрама.

И опять эта её улыбка. Долбанутая на всю голову. Ну, невозможно, будучи в здравом уме, так вести себя, если оказался в подобном беспросветном днище.

Нико молчит в ожидании.

Шота предполагает, что чуда.

Потому что даже по его лицу можно заметить, что Айзава понятия не имеет, что сказать – шрамов он за всю свою жизнь повидал немало, в том числе и тех, что сам приобрёл – однако Суо и тут умудряется удивить. И вместе с тем помогает понять себя настоящую. Самую малость, но всё же.

Снаружи отвесного козырька дождь хлещет так сильно, что громоздкие холодные капли, разбивающиеся ещё на сотни мелких брызг, попадают на одежду и обувь. Сраные синоптики предупреждали, что будет мелкая морось, а не херов тропический ливень. И такое наебалово происходит в их век: когда технологии двинулись гораздо дальше и в более успешное русло.

Ещё одно подтверждение тому, что человечество не меняется ни на йоту – технологии развили, а правильно пользоваться ими не научились.

По правде говоря, мужчина сейчас готов думать о чём угодно, только бы не возвращаться к моменту созерцания косого шрама на животе Нико, ибо воображение рисует совсем не те картины, которые – возможно – должны появиться.

А гораздо ярче, глубже и волнительнее.

– Учитель, – эта её почти паранормальная способность – заставлять его чувствовать себя неуютно, всего лишь назвав так, как ежедневно называют все остальные студенты – действительно вымораживает Шоту настолько, что появляется желание навсегда запретить обращаться к нему таки образом. – Вы же и сами понимаете: спрос рождает предложение. Наших девочек вовсе не подкладывают под каждого, кто может заплатить пятьсот йен. Одинокие люди бывают несчастны и отчаянны настолько, что не гнушаются платить – просто ради того, чтобы почувствовать тепло другого человека. И это можно передать через более невинные вещи, нежели секс. Так что плохого в том, чтобы сделать одиноких или уставших людей чуточку счастливее?

Она едва успевает закончить, и Айзаву наконец-то осеняет:

Это не её суждение неправильное.

Это и есть та самая разница моральных ценностей и совершенно иная расстановка приоритетов. Не то, чтобы он раньше этого не понимал и не сталкивался. Просто конкретно в этом случае их различие заметно, как никогда прежде.