– Брось, – по-доброму фырчит деви́ца, откидывая роскошные тёмные локоны за спину и с присущим одним лишь женщинам коварством улыбаясь. – Только слепой не заметит, что между тобой и сенсеем разве что искры не мечутся. У меня на секунду даже дыхание перехватило, как только я вас вместе увидела.

Нико весьма красноречиво изгибает правую бровь, что плохо видно за тёмными стёклами и широкими оправами очков, но вот то, как едва-уловимо дёргается правый уголок накрашенных губ компаньонка Суо заметить успевает, от чего её уверенность в собственной правоте растёт, как на дрожжах.

– Тсукаучи-сан, – вежливо просит девушка, твёрдо настаивая на том, чтобы ещё раз сменить тему беседы. Уж лучше ещё лишние полтора-два часа слушать заученный назубок курс лекций из университетской программы.

– Просто Макото, помнишь? – так же настоятельно напоминает собеседница, всем своим видом демонстрируя твёрдый отказ.

Нико тактично запивает ответ небольшим количеством кофе, перекатывая приторную влагу на языке, чтобы просмаковать нотки цитруса в вяжущем, горько-сладком привкусе.

Стоило только вопросу о безопасности встать ребром, как Тсукаучи Макото – сестра офицера полиции из местного департамента и по совместительству доверенного лица Всесильного – оказалась единственным приемлемым и надёжным вариантом спасения, к которому Айзава пришёл, пытаясь отыскать место, в котором можно понадёжнее запереть Нико, чтобы до неё не дотянулись грязные руки Лиги Злодеев. Оказавшаяся на редкость гостеприимной по отношению к незнакомцам, мадам между-прочим-сестра-полицейского блистала интеллектом не хуже директора Незу. Она сразу смекнула, что дальше сухих фактов пробиться не сможет, и бросила попытки сунуть свой нос в чужие дела, даже не начав – целиком доверилась мнению брата и профессионального героя.

Дурочка же, ну!

Нико даже сейчас с трудом сдерживает косую, самоироничную ухмылку – как будто сама она хоть в чём-то лучше.

– Макото-сан, – Суо вовремя замечает паузу в рассказе девушки, и спешит заполнить её вопросом, который мучает её почти физически, выворачивая потребность в никотине колющей болью в лёгких и сминая их словно вакуумные герметичные упаковки. – Ты не против, если я закурю?

– Если это зона для курящих, то конечно, – Тсукаучи охотно кивает головой, и даже не морщится, когда её компаньонка изящно вытягивает из аккуратного металлического портсигара тонкую сигарету. А после того, как Нико прикуривает от зажигалки и выпускает с приоткрытых губ волну матового смога, и вовсе произносит слова, от которых дым встаёт поперёк горла: – … А знаешь, ты мне всё-таки нравишься, Нико.

Девушка кашляет сухо и негромко, по привычке прикрывая рот ладонью, не касаясь губ – так, чтобы не смазать помаду.

– Прости, что? – слегка задыхаясь, спрашивает она, с трудом сдерживая бранную ругань.

Ну, кто вообще такое говорит? Кто, в принципе, способен сморозить подобную чушь в адрес неё?

– Ты завораживаешь, – Макото, кажется, вовсе не смущают собственные слова, и она невозмутимо продолжат огорошивать собеседницу новой информацией относительно своего отношения к ней: – Кем бы ты ни приходилась Сотриголове – ему повезло. Ты потрясающая.

Суо с недоумением изгибает брови и её губы приоткрываются в порыве желания сообщить Тсукаучи что-нибудь, что навсегда отобьёт у неё желание говорить подобные глупости несусветные. Однако вместо слов из горла рвётся лишь хриплый хохот. Нико зажимает сигарету между указательным и средним пальцами, сгибаясь пополам от смеха и привлекая к ним внимание остальных посетителей заведения.

Завораживает?

Разве что незавидными жизненными обстоятельствами. Или неприемлемым для геройской современности складом ума и характером.

Потрясающая?

Разве что потрясающее разочарование. Крепкое такое.

Смех разносит по лёгким и животу болезненные ощущения. Даже слёзы на глазах выступают и горло обхватывает удушающее чувство нехватки кислорода. И становится так тошно, что хочется сплюнуть.

Айзаве повезло?

Да она поставит весь остаток своей жизни на то, что в гробу он видывал подобного рода везение.

xxi.

Нико бросает курить, кажется, уже в восьмой раз за минувшие трое суток, что Айзавы нет рядом.

Любая попытка ожидаемо не увенчивается успехом, потому что нервную систему будто замкнуло на беспокойстве и тревоге, которые выдёргивают Суо из привычного ритма жизни, выбрасывая её на новые уровни волнения от малого «вдруг дети ему докучают» до великого «что если снова случится нападение?».

Про такое обычно говорят – «сердце не на месте».

На столько же нелепо и горько, на сколько и смешно до болезненных колик в животе и рези в лёгких, ведь даже по ощущениям всё действительно выглядит именно так. Сердце отрывисто и рвано стучится в запястьях, бьёт изнутри по вискам, рвётся из-под кожи на шее, но пугает мёртвой тишиной, если прислушиваться к ощущениям в груди.

– Или ты просто законченная шизофреничка, Нико, – бодро говорит она своему бледному и блёклому отражению в зеркале на стене ванной комнаты, чуть усмехаясь и ополаскивая лицо ледяной водой. Желудок выкручивается мелкими узелками, да ещё и выворачивается на изнаночную сторону, и девушка даже не считает больше, в который раз. Принимает как должное – ей тошно и противно только из-за самой себя. И никак иначе.

Это уже потом, в течении следующего часа, – когда Суо бесцельно курит в раскрытое окно на кухне, пока Макото занята работой у себя в кабинете – в голову понемногу приходит скупое осознание причин, по которым физическое состояние прямо пропорционально состоянию душевному ухудшается день ото дня. Нико почти озлобленно сплёвывает в пустую пачку из-под сигарет и с высоты птичьего полёта со злоебучей завистью смотрит на счастливые семьи, которые греются в лучах послеполуденного солнца, наслаждаясь погожим воскресным днём.

Суо сердится не на этих людей – далеко не на них – она бесится из-за самой себя, потому что не в силах сделать что-либо с этими мерзкими, чернющими чувствами и стойким ощущением вопиющей несправедливости внутри собственного тела.

Дисбаланс. Дисгармония. Стресс. Инсомния.

Каждая грань и каждый острый угол этой нестабильности эмоций истощает её организм и доводит до критической точки невозврата. До больничной койки. До того самого состояния, которое возникло сразу после смерти брата и было с трудом отправлено в небытие.

– Не планируешь наведаться к врачу? – Тсукаучи застаёт Нико скрючившейся в приступе кашля и удручённо качает головой. Состояние Суо настораживает её, а порой и пугает – особенно по ночам, когда девушка либо бессонно слоняется по квартире бесшумным привидением, либо вовсе порывается выйти из дома, будто уже давно привыкла быть где-то за его пределами в тёмное время суток. Макото понимает – её гостья вполне адекватная и в своём уме. В каком-то очень своеобразном и слишком взрослом для юных восемнадцати лет жизни, но всё-таки уме. – Возможно стоит пройти консультацию и…

– И узна́ть только то, что мне нужно бросать курить, – ни капли не стесняясь, нагло врёт собеседница, скрывая за умеренной ложью искреннее нежелание идти к ненадёжному доктору, который будет отличаться от тех, которые проверяют их в баре мадам Баттерфляй. – Как видите, я стараюсь, но не очень хорошо выходит, – она показательно пускает изо рта дымовые колечки и разрывает их тонкой струёй того же смога.

Бессмысленно обращаться к врачу сейчас – завтра грядёт очередной медицинский осмотр в клинике, которую спонсирует их бар.

Нико больше чем просто уверена, что чуда не случится и в этот раз. Как бы сильно ни хотелось это исправить – он не покажет ничего нового. И где, в таком случае, смысл снова проходить тесты, анализы и мозговыносящие беседы с другими, совершенно незнакомыми докторами, если все их слова и диагнозы Суо уже знает вдоль и поперёк?

Если никаких перемен нет и не предвидится?

– А Айзава-сан знает?

Нико вздрагивает и растерянно смотрит на Тсукаучи, роняя из пальцев сигарету, которая падает в пепельницу, на долю секунды ярко вспыхивая рыжими огоньками тлеющих искр. Не понимая вопроса и до замирания сердечного ритма ужасаясь его возможному предназначению, Суо озадаченно прячет испуганный взгляд за волосами, отворачиваясь от Макото. Ладони девушки мигом покрываются горячей влагой от волнения и резкий прилив безумного, неподдельного страха сворачивает её внутренности в тугие петли, пропитанные мерзкой тошнотой.