Ему и самому, кажется, интересно знать, что там напридумывал хитровывернутый мозг Суо.
Нико с ответом чуть медлит – плавно откидывается назад, сексуально-лениво перекладывает правую ногу на левую и воодушевлённо прокашливается, чтобы в следующий момент начать загибать пальцы, беззаботно перечисляя:
– Случай, – прижимает к ладони большой палец. – Совпадение, – кладёт на него указательный. – Щепотка намёков на комплекс Электры, – весело сообщает, складывая рядом средний. – Немного нашего общего недомогания, – крутит пальцем у виска и добавляет ещё один пункт в общий список. – Ещё, пожалуй, профессиональная специфика, – загибает последний палец, невозмутимо подытоживая: – И вуаля: мы вместе живём, едим за одним столом, спим в одной постели, вместе страдаем ленью, идиотизмом, нехваткой личного пространства… И полчаса назад у нас был секс.
Она неотразимо улыбается, нисколько не сомневаясь в своём исключительном и неповторимом наборе аргументов, от чего становится трудно сделать какое-либо возражение против выдвинутых доводов, идеально описывающих их ситуацию.
Ни единого возникания о какой-то-там любви.
Да Нико и не собиралась включать эту глупость в список. Как минимум по той причине, что ею владеет отнюдь не она. Это скорее похоже громадный калейдоскоп из чувств, никак не поддающийся чёткому описанию и не способный влезть в узкие рамки одного определения или понятия.
– Нерациональная чушь, – Айзава в своём репертуаре: лирика отношений между людьми для него – пустой звук. Подкреплённая сладким «ничем» теория. – Ещё и циничная.
Нико это не задевает ни капли. Она переворачивается со спины на живот, чуть расплёскивая горячую воду за края ванной, и садится на колени, чтобы мужчина хорошо разглядел её лицо с приклеенной к нему улыбкой, выражающей лишь иронию и всецелое понимание.
– Зато это гораздо лучше, чем прикрывать всё ложью о красоте чувств.
Особенно, когда они сплетены из въевшихся в кожу остатков эгоизма, превалирующего интереса «во что всё это выльется» и внутренней тяги. Ни следа романтики; никакой ласки из соплей.
Но тем не менее.
В цинизм чувств, привязавших её к Айзаве, со стороны Нико верится с трудом. Особенно в тот полный томительной интимности момент, когда её меловые пальцы с почти любовной нежностью скользят по горячей коже на его шее: очерчивают лёгкий выступ ярёмной вены и чуть задевают едва заметно дёрнувшийся кадык, а затем касаются линии подбородка, колючей от тёмной жестковатой щетины и наконец замирают на скуле, у кромки шрама.
И кажется, что вот-вот она что-то скажет – в какое-то мгновение даже ей самой.
Вместо этого все слова Нико забывает напрочь. Забывает вместе с тем, как нужно правильно дышать.
Полоумный, сверкающий лихорадкой взгляд вожделенно поглощает каждую чёрточку, тень и даже грёбанную морщинку на непроницаемом эмоциями лице.
У Айзавы губы, словно раскалённые добела угли, которые самым целомудренным касанием пускают по всему телу жгучие искры, оттого Нико становится чувствительнее в десятки… в сотни тысяч раз. Она прижимается к ним сначала робко и даже с небольшой опаской, но полноценная отдача срывает крышу. Начисто.
Как, впрочем, и всегда.
Для неё каждый жест: поцелуи, объятия или бездумное поглаживание по талии ощущается острее, чем лезвие ножа. Забивается в голову стойкостью и правильностью происходящего. Густотой чувств. Полнотой эмоций.
Нико до рези в ногтях впивается в руки мужчины, больно закусывает губы и трётся щекой о его плечо, будто желая в себя впитать оглушающий, невероятно будоражащий запах, который есть только у него.
Она движется плавно и тягуче, одновременно измучивая себя и доводя до изнеможения и удушливых хрипов.
Никакого бешенства и безумной спешки – этот этап агрессивной, голодной страсти был пройдён десятки ночей назад.
Лишь медленное и размеренное, но жгучее и всепоглощающее небытие остаётся за ними.
Оно сыплется тоннами нужных, как воздух, касаний.
Нет, любовь здесь не играет роли, её и не было никогда. Это бушующее, безграничное желание отдавать.
Я всё что пожелаешь отдам.
Бери.
И оставайся здесь, рядом. Навечно.
========== XI. Тернии в позолоте. ==========
xx. MS MR – All The Things Lost.
Полуденное солнце, повисшее над городом огненным диско-шаром, безжалостно слепит глаза дождём из греющего золота лучей и мириадами отражений: бликами на стёклах, глянцевым сверканием в остатках воды на чищенном асфальте и даже металлическим блеском на грёбаных десертных ложках.
Нико морщится, щурит глаза и опускает с макушки на нос тёмные очки, которые из отстранённого делают её образ стервозно-надменным. Девушка сидит в широком плетёном кресле уличного кафе-ресторана за столиком под огромным зонтом: левая нога перекинута поверх правой, спина напряжённо-ровна и плечи гордо расправлены, а тонкие пальцы в снобских кружевных перчатках с заносчивой аккуратностью держат белую кофейную чашку с аккуратным отпечатком матовой помады на кромке.
В последние несколько месяцев Суо не удавалось часто появляться на улице при свете дня, поэтому она чувствует себя немного неуютно среди бушующего моря толпы прохожих и держится неприступно по наитию – не отслеживая видимость своего образа со стороны.
Её собеседница же, кажется, напротив – ощущает комфорт и даже некое подобие уюта, находясь в социуме, и потому выглядит более расслабленной и приземлённой, нежели Суо.
Начинает казаться, что если бесконечный монолог будет длиться ещё хотя бы минуту, то его рассказчица непременно охрипнет.
Несколько лет работы в баре научили Суо быть терпеливо-молчаливым слушателем, который не задерживает в голове ненужную информацию, если знает, что клиент не вернётся дважды. Она умело сортировала подробности рассказов на те, что можно было без зазрения совести выбросить из памяти за ненадобностью и те, что стоило бы запомнить, дабы посетитель вернулся хотя бы для того, чтобы добавить копейку-другую в бюджет «Камелии», заказав в баре алкоголь или кофе. Отчасти благодаря этому своему приобретённому навыку Нико сейчас способна выдержать пустую болтовню-вырезку из университетской программы курса геройской социологии, которую ей старательно льёт в уши новая знакомая.
Кодексы, заветы, старая как мир мораль хорошего и плохого – девушка знает всё это вдоль и поперёк. Был у неё в постоянных выпивохах отставной герой, вынужденно завязавший с геройствами в виду травмы, которая сравняла всю его карьеру с нулём. Кроме скудных рамок профессиональной этики и чёткого обрисовывания разделов белого-«можно» и чёрного-«нельзя», эти занудные постулаты не дают, как бы слепые почитатели храброй работы героя ни хотели видеть в них истину в последней инстанции.
Тем не менее, слушать скучную лекцию приходится элементарно из уважения. Потому что рассказывает её тот, кто бескорыстно оказал Айзаве неоценимую услугу, на время его отсутствия без лишних вопросов приютив у себя Нико. Благо – односторонняя речь подходит к концу прежде чем Суо успевает заснуть.
– … Возвращаясь к нашему разговору: ты мне так и не ответила, – доброжелательно улыбаясь, собеседница девушки с толикой дознавательской хитрости присматривается к поведению Нико, вылавливая из него отклонения от нормы. – Вас с Сотриголовой связывает что-то гораздо большее, чем брат рассказал, я права?
Суо отвечает далеко не сразу: уж больно удивляется резкой смене неинтересного монолога на попытку докопаться до личного. Но не теряется и даже расщедривается на подчёркнуто-вежливую улыбку, которую тоже приобрела, как дополнительный профессиональный навык.
– К сожалению, никаких удивительных подробностей раскрыть не могу, – чистосердечно делится она, не приукрасив ложью ни единое слово.
Кого, собственно, в нынешней современности можно удивить разницей в возрасте? Да и двенадцать лет не такая уж и пропасть, чтобы люди вообще ни в каких отношениях, кроме деловых или семейных, не могли сойтись.
