Она знает, что звучит грубо и слишком резко, и ничего не может с собой поделать, потому что вполне отчётливо помнит, в каком состоянии Сотриголова пребывал во время фестиваля Юэй. И было это как раз после инцидента в тренировочном парке USJ, о котором затем трубили по всем каналам ещё с неделю-две. Пускай конкретно никаких заявлений о состоянии здоровья пострадавших тогда не сделали, но зная до противного геройскую натуру и призвание Айзавы, Суо способна делать определённые выводы и умозаключения без лишних намёков и подсказок.

Ей целиком и полностью не нравится эта затея – тащить два класса детей на тренировки в засекреченное место, нахождение которого известно лишь ограниченному кругу лиц.

Только не в разгар активности Лиги Злодеев.

Причина лежит отнюдь не в беспокойстве Нико за этих первокурсников. Но в её тревоге за их учителя: ведь в случае экстренного положения Шота несомненно самым первым бросится на защиту и будет стоять, пока желторотых несмышлёнышей не отправят в безопасное место, даже если ему придётся ради этого потерять пару-тройку конечностей.

– … Прости, это было глупо, – Суо, впрочем, извиняется с лёгкой полуусмешкой, исполнение которой даётся на удивление нелегко. – Я действительно в последнее время веду себя заносчиво.

Но ей ведь восемнадцать – не восемьдесят.

Одновременно «всего лишь» и «уже» восемнадцать. Настолько же молодая, насколько рано повзрослевшая и умом, и телом.

– Ничего. Не. Случится. Ты меня слышишь, Нико? Ничего, – герой редко обращается к ней по имени, предпочитая избегать неловкостей, связанных с неформальным обращением без традиционных суффиксов, поэтому девушка слегка вздрагивает от неожиданности. – Я всё понимаю.

Так ли это в действительности? – она смотрит с неподдельным недоверием, сомневаясь.

Осознаёт ли он до самого конца, что у неё никого не останется, случись с ним непоправимое? Правда ли понимает, что она больше никому в целом мире так не доверяет и ни к кому больше не привязана так, как к нему?

Нико не уверена, что так оно и есть: вот и не может ответить ничего дельного, предпочитая укрыть искажённое нерешительностью лицо за порывистыми объятиями.

Она выпускает сигарету из озябших от холода пальцев и, делая единственный шаг вперёд, безвольной куклой падает на грудь удивлённого мужчины, который незамедлительно на автопилоте обхватывает ладонями дрожащие под плотной тканью пледа плечи.

Айзава трудно вздыхает над её головой – «Ну, и что мне с тобой делать?» – и крепко прижимает к себе пугающее излишней фрагильностью женское тело.

Ей стоит лишь поднять лицо и запечатлеть на шершавой щеке короткий поцелуй, чтобы тут же потонуть в череде других – далеко не таких невинных и детских – направленных на то, чтобы вытеснить из головы ненужные мысли и неутешительные прогнозы на ближайшее обозримое будущее.

Сильная духом девушка теперь для самой себя уже кажется совершенно неприспособленной к сопротивлению и борьбе.

А рациональный и трезвомыслящий мужчина оказывается беспощадно ввергнут в пучину безумной, беззаботной юношеский пылкости.

xix. Nothing But Thieves – Particles.

Нико, наверное, просто по жизни такая – отчаянная и глупая.

Да и не мудрено это. У неё ведь с самого начала жизненного пути не было ничего толком: всё ускользало, рушилось, осыпалось крошевом сухих цветов, смятых в кулак и развеянных ветром сквозь невесомые пальцы. Просто линии судьбоносные, ветвящиеся по ладоням, так неудачно плелись между собой – она и не задумывалась особо никогда, почему.

Возможно заведомо понимала, что рано или поздно потеряет всё, что у неё есть. Так ведь и выходило. Раз за разом. На протяжении всех восемнадцати лет.

Потому-то Суо никогда и ни за что особо не держалась: ни за руку родительскую (родную и всё же совершенно чужую – не любящую), когда их в неизвестность уводили органы социальной опеки; ни за крохи наследства, на которое руки наложили ослеплённые корыстью «родственники»; ни даже за брата, увязшего в долгах, наркотиках и собственном одиночестве, словно в трясине грязной. Хотя, казалось бы, за единственного родного человека можно ухватиться и держать до последнего.

Но нет. Нико и не помышляла никогда о том, чтобы своими пустыми руками пытаться что-то ухватить.

Вот и чувствует себя порой жалко, слишком чужеродно для мира, переполненного гранями справедливости, в котором ей – ничтожной пародии на человека, не способной даже толком родную кровь оплакать во время и после похорон, прошедших проклятую «счастливую» семёрку лет назад – живётся так паршиво, что хочется то ли сдохнуть, то ли впасть в кому с огромной табличкой на шее: «разбудите, когда мир станет лучше».

То есть – никогда.

По крайней мере это пассивно-депрессивное состояние длится до тех пор, пока поперёк её хрупкого пути, усыпанного то ли гвоздями, то ли стёклами битыми – сегодня уже и не разобрать толком – не встаёт сварливый учитель-реалист, с подачки которого весь шедевральный спектакль одного актёра в единое мгновение превращается в самое натуральное посмешище. Копеечное представление для бедняков.

Срывающее маски, стирающее грани и вымывающее ощущение реальности шоу.

Айзава виртуозно сдирает с Нико фальшивую кожу, не успевшую стать достаточно прочной для того, чтобы называться надёжным щитом. Да так, что с течением времени она и вовсе начинает задумываться над тем, что это юмор у её путеводной звезды такой несмешной – злобный и чрезмерно жестокий. Иначе никак не выходит придумать достойную причину, по которой каждый мимолётный момент неподдельной радости через какое-то время рикошетит Суо в лицо сбивающей с ног пощёчиной и сокрушительными ударами по голове.

Она уже с каким-то мазохистским вожделением и опаской ожидает очередную подножку судьбы за спасительную встречу с Айзавой и за все проведённые под его крылом часы настоящего счастья, сотканного мириадами мелких узоров незначительных мигов почти-семейного уюта на туго-сплетённой канве долгожданного покоя.

Ей бы остаток собственной вечности так протянуть – пару-десятков лет же всего. Для целого мироздания это даже на отрезок времени не похоже.

Хотя зная эту злорадную суку, что вершит жизни людей, так просто отделаться не получится.

– … Почему ты вообще со мной связался? – Нико опускает руки чуть ниже груди и бесцельно смотрит на то, как чашечку из сложенных вместе ладоней наполняет мерцающая бликами яркого комнатного освещения вода.

– Если я скажу, что мне так нравится, это усмирит твоё любопытство? – Шота запрокидывает голову и закрывает глаза, мысленно уповая на то, что в автобусе ему не придётся муштровать свой класс и появится время на сон, которого со вчерашнего утра ни в одном глазу.

Девушка смеётся и ополаскивает слегка пунцовое от жара лицо. Не то, чтобы его ответ каким-то мифическим образом устраивал её, но с колокольни такого вот несмешного юмора ситуация ей мерещится чуть легче, чем она есть на самом деле.

– Я скорее поверю в то, что у Всесильного есть, как минимум, один внебрачный ребёнок на каждом континенте, чем в то, что у тебя хобби такое – совращать меня, – она забавно фырчит и поправляет собранные на затылке волосы, морщась от боли, что теперь дробью стреляет по вискам.

Вопреки неожиданно лёгкому, пусть и немного обременённому патологической усталостью настроению, Айзава пытливо сверлит тяжёлым, сверлящим взглядом обнажённую, покрытую сверкающей плёнкой влаги, женскую спину: гордо расправленные угловатые плечи, свод хрупких лопаток, обтянутых тугой плёнкой фарфоровой кожи, узкую клетку воробьиных рёбер и лёгкий выступ костяшек позвоночника.

Вот и какого ответа, интересно знать, она от него ждёт?

Явно не признаний в чистых и светлых чувствах: их дорожки сошлись, очевидно, по ряду других причин, которые просто так не повесить на что-то настолько непродуманное и откровенно-бредовое.

– У тебя есть какие-то захватывающие теории, которыми ты можешь потрясти моё воображение? – выразительно интересуется герой, не скрывая усмешки.